Пророк Когда подходит медленная ночь, Её вода выходит на дорогу, И остаётся поклоняться Богу, Чтоб каждому живущему помочь. Я говорю, единственная плоть, Она не знает тайного обмана, И что мне будет утренняя рана, Когда я в силах слово побороть. Я говорю: она лежала здесь, И отвожу рукой ночное тело, И в ужасе вода от этих мест Отхлынула к неведомым пределам. «Что за жизнь…» Что за жизнь — ожидать ледохода? Никогда надо мной и тобой Не расколется лёд небосвода, Не покажется свет золотой. Но доносятся чистые звуки, Прилетают опять и опять, Что же может быть слаще, чем руки, Если надо кого-то обнять? Мы глядим утомлённо и слепо, Заведённо вперёд и назад На когорты штурмующих небо, На когорты летающих в ад. Ты сегодня отыщешь причину И, кляня, что не сделал давно, Подойдёшь как пристало мужчинам Закрывать звуковое окно. О, оставь эти дальние муки Навсегда пожирающей мгле! Я люблю эти тайные звуки Оттого, что живу на земле. Адам Покуда ловчие менады Внимают пенью аонид, Беги, душа, твои ограды Одни безумия твои. Глаза открыты, ходит сокол, Трава примята, это сад, И только тайно и глубоко На небе звёздочки висят. Горчит округа пятиречья, Пространство тянется столбом И говорит по человечьи Ещё зажатым языком. Ф. Тютчеву Богам не надобен свидетель. Пока стоит ночная мгла, Они вершат на этом свете Сугубо личные дела. И ты, певец высоких зрелищ, Смотри — ты зван на этот пир Затем, что ты такое мелешь, Что тайно жалует кумир. И ты вовек не будешь славен, Тебя ударят по рукам, И твой народ тебя оставит На поругание Богам. «Откликается влажное эхо…» Откликается влажное эхо, Отзывается дальнее оэ. Разве нимфы, живущие в реках, Не похожи на что-то другое? Если птица уснула в полёте, Умерла от податливой скуки, Разве ты не почуешь в дремоте Чьи-то быстрые тонкие руки? Это было простое влеченье, Мы же стали обычные дети, И сегодня плывём по теченью, На костях застревая столетий. «Чахлый кустик угоден Богам…» Чахлый кустик угоден Богам, Он не сеет тепла по дороге. Он содержит свой дар по углам, Где и есть эти самые Боги. А другие отставят ладонь И бросают себя на кострище. Но Богам не сподобен огонь, Это самая грубая пища. Я же знаю, что людям дана Беспощадная оторопь смысла. Погляди — это всё купина, Это всё понимается быстро. «Покажи мне понятие Бога…» Покажи мне понятие Бога, Чтобы это случилось со мной. Я в младенчестве был недотрогой И привычно стоял за спиной, Охранявшей меня неизменно, И смотрел в продолжение дня, Как менялись неясные тени Твоего золотого огня. Дело сделано, кончена кожа, Я сегодня очнулся в раю. Отчего же ты мне не поможешь, Я сегодня тебя узнаю, И вступаю в прохладные воды, И смываю с восторженных глаз Беспокойные тени природы, До сего разлучавшие нас. «Даже если сбежишь…» Даже если сбежишь с каравана в пески, Даже если с тобою верблюд, Подскажи, как уменьшить пределы тоски, По которым тебя не найдут. Как хочется жить, обезьянка Лу-Лу, Говори мне такие слова. Я воткну себе в вену под вечер иглу И пойму, как уходит трава, Караванщик идёт из Дамаска в Багдад, Но не знает, куда попадет. Он полжизни отдаст, чтоб вернуться назад, И полжизни её не даёт. Как хочется жить, обезьянка Лу-Лу, Если только останусь в живых, Я наверно поставлю мечеть на углу Переулка имама святых. Элегия Чистым сердцем, и ясным сознаньем, И холодным свободным умом Я приветствую всё мирозданье, Но хотел бы сказать об одном — Как печально моё умиранье, Как я чувствую это живьём, Девять месяцев первой могилы И четырнадцать лет забытья, Это все я исправить не в силах, Это просто исправить нельзя, Только помнить любимых и милых, Как все это и делаю я. Если времени выпало много, Значит много на свете утрат Ожидает меня по дорогам, Вдоль которых растет виноград, Разве только присутствию Бога Я еще, как мне кажется, рад. Если все так похоже на птицу, Разве можно об этом не петь? Я еще не желаю родиться, Я еще не хочу умереть… |
