Грейлифу не составило бы труда приготовить нужное зелье… Как и Снейпу. И Малфою – тот был талантливым учеником, как ни желал Гарри обратного. Водеморт начал сезон охоты и гончую, призванную загнать жертву в ловушку, выбрал ту, что обучена рвать добыче горло.
Гарри допил остывший чай и вежливо поблагодарил миссис Уизли за завтрак. Та расцвела от похвалы, раскраснелась будто пион, и пообещала позвать, если Дамблдор явится в дом на Гриммо.
На площадке пятого этажа Гарри остановился. Пришло в голову, что в огромном доме таится масса интересного, а сидеть в комнате или слоняться по коридору – скучно. Вынужденное безделье и ставшая привычной слабая информированность о делах Ордена тяготили.
Тусклый свет «Люмоса» выхватил из темноты еще одну дверь – комната, примыкающая к комнате Гарри, имела с той общую стену. Не отведи ему миссис Уизли спальню, рядом с той, где жил Сириус, Гарри не поднимался бы сюда и дальше.
Поднял волшебную палочку повыше, освещая легкую липовую табличку: под ней пролегли неровные царапины – словно дерево царапали ногтями. Округлым почерком с выраженными заглавными буквами выведено было: «Не входить без ясно выраженного разрешения Регулуса Арктуруса Блэка». Содержание надписи вызывало недоумение: она отдавала бескомпромиссностью и максимализмом и не вязалась с тем, что рассказывал Сириус. Его брат являл собой кладезь ценимых Волдемортом добродетелей: предан, соответствующим образом воспитан – если промывание мозгов так называют, – и восхищался Волдемортом. Представить, что такой человек станет писать на двери надпись от руки, не волшебной палочкой, – трудно.
За запертой дверью могло таиться что угодно. Гарри решил, что общение со слизеринцами неправильно действует, и прошептал «Алохомора». Не все тайны стоит раскрывать, но некоторые – точно.
***
В заколоченные окна ветер швырял снежную крупу пополам с дождем – ледяная крошка стучала по карнизу, шуршала, скатываясь по черепице. Гарри раздернул тяжелые шторы, расчихавшись при этом и едва не уронив карниз, впустил в комнату вечерний свет.
Зажег литой трехсвечный подсвечник в форме змеи, поставил на письменный стол – старинный, с выдвижной столешницей, заляпанной воском и подтеками пролитых чернил. Опрокинутая чернильница валялась на полу, среди комьев пыли.
Гарри прошел вглубь комнаты и остановился перед коллажем, занимающем стену над кроватью. Время сделало газетные вырезки ломкими и хрупкими, четкие печатные буквы потускнели, но заголовки были различимы. Подборка оказалась посвящена Тому Риддлу – самые ранние заметки датированы годом поступления в Хогвартс Сириуса – не тогда ли его младший брат загорелся мыслью стать достойным представителем рода Блэков?
Гобелен, висящий над коллажем, побурел – герб Блэков, вышитый на нем, почти скрылся под голубовато-зеленым плесневым ковром. Гарри выдвинул ящики стола, спугнув одинокого докси, открыл платяной шкаф, где висели пустые вешалки. Белье, украшенное пожелтевшим от временем кружевом, было разорвано по швам, парадные мантии – комом свалены в нижнем ящике. Вещи присыпаны была мелкой как мука травяной трухой из ароматического мешочка и шариками против моли. Пахло затхлостью и мышами.
Матрас просел, когда Гарри с ногами забрался на кровать, чтобы рассмотреть коллаж поближе. До горки подушек, обросших мшистого цвета губкой, благоразумно не дотрагивался – любая вещь могла быть проклятым артефактом с вековой историей. Мантию, душащую всех, кроме хозяина, Гарри не забыл.
Прочел вырезки внимательней, обращая внимание на пометки карандашом: Регулус подчеркивал приглянувшиеся высказывания, делал на полях краткие комментарии или ставил вопросительные знаки, если встречал утверждения спорные или двусмысленные – Сириус говорил, что дотошность, доходящая до въедливости, была отличительной чертой его брата. Вдумчивый анализ и не лишенные юмора замечания о политической ситуации в стране перемежались хвалебными восклицаниями в адрес Волдеморта – Регулус использовал инициалы «Т. Л.» – догадаться, о ком речь, нетрудно.
Еще один чистокровный фанатик Гарри был безынтересен – на подобных насмотрелся в Отделе Тайн. Преклоняющиеся перед Волдемортом, верящие в его абсурдные утверждения о ничтожности маглов, они были столь же отвратительны, сколь и безумны.
Гарри спрыгнул с кровати, лег на живот и заглянул под нее – он был чернее вылезшего из камина трубочиста, заботиться о чистоте мантии поздно. Что-то маленькое и темное прошмыгнуло мимо, прошуршало мягкими лапами, и Гарри, отшатнувшись, с размаху сел на задницу. Ошалело помотал головой, а потом рассмеялся – гулко и странно прозвучал смех в нежилой комнате. Отсмеявшись, поднялся, размазывая по лицу грязь; фыркая в ладонь, когда клубы пыли, поднявшиеся от движения, щекотали нос.
Мысль, навязчиво, как прилипшая к подошве ботинка жвачка, волнующая его, обрела форму. Половица, на которую Гарри опирался, когда появилась мышь, не скрипела. Вернулся к подозрительной доске и, используя подсвечник в качестве рычага, поддел ее – памятен был схожий тайник во второй спальне Дадли. Пространство под половицей размером было никак не больше альбома с колдографиями родителей. Гарри, посветив «Люмосом», обнаружил, что тайник не пустует – в шкатулке с вырезанными на крышке ониксовыми гадюками оказались изрядно подточенные грызунами и размокшие письма. Гарри порезался, когда открывал замок, так и не поняв, обо что – выступающих острых частей в шкатулке не было. Сунул в рот палец – по неистребимой детской привычке, – и вернулся к содержимому.
Плесени не было… и на ощупь бумага казалась сухой. Неужели неприглядный вид призван был отпугивать любопытствующих? Но кому бы пришло в голову заходить в комнату Регулуса? При его жизни – разве что матери. А та не выглядела человеком, готовым терпеть кучу мокрых тайн в собственном доме.
Гарри развязал гофрированную синию ленту, разгладил верхнее письмо. Чернила местами размыло, следы от мышиных зубов сделали плотный пергамент ажурным кружевом.
«… Изымать детей-волшебников из магловских семей?»
«… привносят разброд и сумятицу…»
«… ограниченные, скудные познания о мире волшебников… кое-кто считает, что магическое сообщество вырождается – и у него все больше сторонников…»
Письма, как вскоре уяснил он, принадлежали двум разным людям. В неверном свете магического огня можно было разобрать изобилующий завитками почерк Регулуса и плавные обводы букв в письмах адресата. Имена не назывались, тон писем был нарочито обезличенный – словно собеседники боялись, что переписка попадет не в те руки. Ничего важного или крамольного, впрочем, не сообщалось – беседы друзей, вынужденных коротать лето вдали друг от друга. Сквозила меж строк и некая обреченность и присутствующая неуловимая общая тайна – Гарри допускал, что от удара его тянет увидеть несуществующее.
Теория, что неведомый друг Регулуса – подруга, была хлипкой как карточный домик под порывом ветра, но на первое время годилась и она. Мужчины не перевязывают лентами послания друзей.
Письма следовало оставить – давно умерший незнакомый Блэк не должен так интересовать, все, что он писал – личное, пусть за давностью лет и ненужное. Однако понять – значило научиться мыслить как Пожиратели. Это было неприятно. И необходимо, если желал найти несостоявшегося убийцу. Утешаясь тем, что навряд ли Регулусу, где бы он ни был, есть дело до того, что Гарри читает его письма, вернул половицу на прежнее место. Прихватил шкатулку под мышку и задул свечи.
6
Миссис Уизли плакала. Кривилось от горя красное лицо, вздрагивали губы и дрожали слезы на коротких густых ресницах. Обветренные, в мелких точках цыпок, руки комкали скатерть, ткань под пальцами сминалась складками, вышитый на ней дракон дергал хвостом.
Война прополола магическое общество, как хозяйка – грядку, и выдернула не только дурную траву. Альбус Дамблдор был мертв.
Кухня, освещенная лишь пламенем очага, казалась филиалом ада. И черт – бесхвостый и безрогий, черный как душа грешника, сидел перед Гарри. Сверкающие носы начищенных ботинок Снейпа двоились в глазах и бледное лицо двоилось тоже.
