*

Кристально ясно было, что Макгонагалл ничего не говорила Грейлифу – он просто дал опоздавшим ученикам шанс избежать ненужных оправданий. Гарри желал бы знать, зачем он это сделал – на человека, дающего поблажки прославленным и знаменитым, Грейлиф не походил, и на того, кто заботится о душевной организации других, тоже. Его отстраненная манера общения и скучающий тон отдавали приторным душком неискренности. Гарри предпочел бы суетливую учтивость Слагхорна этому звенящему равнодушию – при взгляде на Слагхорна хотя бы не казалось, что разговариваешь с гранитной глыбой.

Гарри, загородившись раскрытым учебником как щитом, искоса изучал Грейлифа, читавшего очередное сочинение. Было что-то неуловимо неправильное в позе и жестах – в том, как клонился вперед, стараясь не касаться спинки стула или в том, как рассеянно потирал красную полосу на запястье, сдвинув манжету рубашки.

– Не сомневаюсь, что кажусь вам весьма интересным объектом для наблюдений, – он не повернул головы, однако Гарри ощутил себя ребенком, пойманным на краже яблок из сада соседа. – Вынужден сообщить, что если не приступите к приготовлению зелья до конца занятия, навсегда покинете мой класс, – Грейлиф не то специально понижал голос, не желая вовлекать в разговор остальных, не то привык, что каждому его слову внимают с неподдельным интересом. Независимо от того, с какой громкостью оно сказано. Гарри уткнулся в учебник, притворившись, что это необычайно увлекательно – перечитывать абзац, из которого понимал отдельные слова, не желающие складываться в осмысленные фразы.

Выбирал почти наугад, бесцельно пролистнув учебник до середины, и наткнувшись на зелье, сносок к которому Принц сделал – или сделала, Гарри не мог отвязаться от мысли, что Гермиона права, и мелкий бисерный почерк действительно женский, – совсем немного. Рон, перегнувшись через парту, беззвучно зашевелил губами, проговаривая про себя номер нужной страницы.

Растирая в вязкую кашицу маслянистые прыгучие бобы, Гарри получил возможность проанализировать сегодняшний кошмар – не первый в череде подобных, и, вероятно, далеко не последний – дурные сны учащались и рассвет Гарри неизменно встречал бодрствующим. Волдеморт проявлял невиданную щедрость, наказывая провинившихся – никто не мог назвать его скупым, когда дело касалось раздачи непростительных заклятий…

*

Урок уже подходил к концу, когда из котла Гойла – а этот что здесь забыл? изумился Гарри, – плеснуло на пол выкипевшее варево. Плюнуло искрами – те разлетелись как вода из-под колеса мельницы; зашипели, прожигая пол и мантию Гойла. Тот взвизгнул совсем по-девчачьи, когда одна из искр попала ему на шею.

– Шилд Чарм, – выдохнули за спиной. Котел накрыл бледно-голубой дымчатый купол. Грейлиф стоял, опираясь ладонью о столешницу и расслабленно опустив другую руку, с зажатой в кулаке волшебной палочкой. Глубоко посаженные карие глаза смотрели спокойно. Убедившись, что щит защищает надежно, он сел, пощекотал кончиком пера подбородок и вывел изящное «Х» на проверенном сочинении. – Можете отправляться в Больничное крыло, мистер Гойл. Если вы неспособны сварить простейшее зелье, держать вас здесь дальше не имеет смысла.

Прозвучало бы издевательски, не будь сказано без намека на эмоции. Гойл с деланной ленцой потащился к двери, из сказанного уловив только то, что ему можно уйти с урока безнаказанно.

– Это защитное заклинание, – продолжил Грейлиф лекторским тоном, – которое я всем порекомендовал бы освоить. Если кто-то из вас заинтересуется техникой и особенностями его применения, советую взять в библиотеке «Второй уровень магической защиты» Томаса Влашека.

Гарри наткнулся взглядом на склоненную голову и сморгнул, стряхивая наваждение – на долю секунды показалось, что черты исказились, потеряли резкость, как кадры на плохо проявленной фотопленке, и сквозь сплетение из кожи, мышц и сухожилий проступило другое лицо. Отвернулся, стараясь сосредоточиться на нарезке соцветий одуванчика.

Все непонятное, как он осознал этим летом, следовало примечать и держать наблюдения при себе, не выдавая ни словом, ни делом, что что-то не в порядке или выбивается из привычного графика и хода вещей. И Гарри, притворившись, что увлечен приготовлением зелья, вернулся к котлу, добавляя все новые компоненты в комковатую грязно-серую массу, пока гулкий звон колокола не возвестил об окончании урока.

Он сдал колбу с зельем на проверку, побросал учебники в сумку и выскочил из класса одним из первых. Спину жег пристальный взгляд Грейлифа.

***

Гарри перебрал дюжину названий известных сладостей, прежде чем горгулья повернулась вокруг своей оси и скрипучим голосом велела не стоять столбом. Упрашивать не пришлось – взлетел по ступеням винтовой лестницы, точно обретший крылья. Постучал в изукрашенную резьбой дверь, толкнул ее и вошел.

Дамблдор сидел за столом, уставленным звенящими, прыгающими, поющими и жужжащими диковинными приборами, и, подперев голову здоровой рукой, слушал курлыканье Фоукса, устроившегося на шесте.

– Присаживайся, Гарри, – Дамблдор, если и удивился несвоевременному визиту, не выдал этого. – Позволь спросить, что привело тебя ко мне в этот чудесный осенний день?

Дамблдор смотрел дружелюбно, а ноги у Гарри подкашивались, так что он не преминул воспользоваться любезным позволением. Мягкое глубокое кресло подстроилось под очертания тела, и Гарри утонул в пахнущем вербеной плюше.

– Я… Мне нужно поговорить с вами, сэр, – мысли расползались как клочья размокшей бумаги, и Гарри помедлил, прежде чем сказать: – Это касается моих снов.

Благодушие Дамблдора испарилось без следа, глаза за стеклами очком холодно блеснули – как лед на зимней реке.

– Последний месяц, почти каждую ночь, мне снятся сны, – Гарри обращался к остроносым, украшенным мелкими каменьями туфлям Дамблдора, – и в них я вижу Волдеморта. Кошмары не повторяются и люди, которые в них присутствуют, тоже.

– Продолжай, Гарри, – Дамблдор вернулся к обычному деловому тону, и это придало храбрости.

– Иногда я просто смотрю, – он запнулся, – на то, как Волдеморт наказывает тех, кто ослушался приказа, бывает так, что вижу все происходящее глазами жертвы и чувствую, что испытывает она. Боль, злость…

– Почему ты ничего не рассказал мне? – укор был страшнее гневных упреков.

– Это не все, сэр, – увертки и увиливания ничего не изменят и лишь отдалят неизбежное. – Сегодня я был змеей Волдеморта, Нагайной… и меня не стало. Была только змея, и я понимал ее желания, знал, что желудок у нее пуст, и она намерена отправиться вниз – наверное, в подвал – чтобы поохотиться, и… – Гарри замолчал.

– Когда тело слишком слабеет, чтобы удержать душу, или сознание, заключенное в нем, примитивно, возможно подселение чужой души. Так ты перестал быть собой, – столь суровым и печальным директор был в ночь возрождения Волдеморта.

Гарри снова опустил голову – глядеть Дамблдору в лицо было невыносимо стыдно. Дамблдор вздохнул и сложил ладони домиком: почерневшая кисть странно констатировала с золотым шитьем узорчатого рукава.

– Жаль, что ты не поведал эту историю раньше. Опасаюсь, что время исправлять последствия необдуманных действий упущено безвозвратно. – Он смягчил строгость тона: – Я немедленно вызову Северуса, чтобы убедить его возобновить занятия по окклюменции. Надеюсь, ваше сотрудничество будет более плодотворным в этот раз, – и взглянул испытывающе поверх очков.

Потрясенный Гарри хватал воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. Он наделся получить помощь, придя сюда, но такого… откровенного предательства не ждал. Дамблдору прекрасно известно, чем закончились прошлогодние попытки научиться закрывать сознание, а теперь Гарри снова вынужден будет терпеть издевки Снейпа – будто мало их было раньше! – и жуткие видения не только ночью, но и днем.

– Волдеморт добрался до меня только благодаря этим занятиям.

Гарри убедил в этом себя и других, разделил тяжелый груз вины с человеком, который перетряхивал голову Гарри как корзину с грязным бельем, безжалостно вытаскивая на поверхность то, что хотелось похоронить на дне.