Если бы Драко мог видеть, он бы извинился сразу после фразы, указавшей Гермионе, что та проспала. Если бы, уходя, Гермиона чуть прислушалась, а возможно ветерку стоило шептаться с кронами деревьев чуть потише, она бы услышала, как Драко Малфой тихонько сказал: «Прости, я не хотел, Гермиона». Зато сам Драко хорошо услышал ее имя, прозвучавшее из собственных уст будто камнепад. Четыре чужих, неуютных, непривычных слога, когда он привык к тому, что это — Грейнджер. Та, что все знает лучше всех, та, которая тянет руку в ответ на любой вопрос и неизменно получает высший балл. Теперь же она допустила ошибку и… с готовностью признала ее, объяснив свой промах волнением.

— Если бы я действительно мог этому верить, — сказал Драко еще тише.

И она, конечно, не услышала тихих фраз, не увидела, как из-под пледа была извлечена толстая книга, как долго он листал ее, отыскивая нужную строку в брайлевом шрифте. Но она удивилась бы безмерно, если бы прочла следующую фразу вслед за ним: «Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь»*.

Драко несколько раз оглаживает бугорки букв, пытаясь проникнуть в смысл написанного, но сегодня ему не читается. В мыслях он постоянно вынужден возвращаться к диалогу с Грейнджер и к думе еще более неприятной: он нахамил. Давным-давно, кажется лет сто назад, а на самом деле всего пару, он поклялся самому себе, что больше не заденет никого ни словом, ни делом. И вот что-то непонятное взбурлило в крови, вытащив на поверхность старого Драко, того, с которым он попрощался.

И он оставил нетронутый чай и уютный плед. Осторожно ступая, юноша направился к дому. Он был внимателен в подсчете шагов, но все равно дважды споткнулся и в мыслях запнулся тоже, понимая, что должен извиниться и признать, что присутствие Гермионы Грейнджер здесь необходимо.

Они встретились лишь за ужином. Гермионе долго пришлось уговаривать себя выйти к столу, а когда раздался звук гонга, она все медлила. В дурном настроении девушка вошла в столовую, предчувствуя новую перепалку. Каково же было ее удивление, когда облаченный в парадную мантию юноша, едва услышав ее шаги, вскочил с места и моментально преодолел расстояние, разделяющее их. Поддев ее под локоть, он произнес: «Разреши проводить тебя до стола?»

— Конечно.

Она позволила, хотя эти несколько ярдов, от дверей до стола, скорее сама вела его. Но он справился и учтиво отодвинул стул, чтобы Гермиона могла присесть.

— Спасибо, Драко, — четко произнесла она, сделав ударение на его имени.

Бледные пальцы вздрогнули, отпустив, наконец, её локоть,

— Приятного аппетита, — произнес он и, слегка склонив голову, направился к своему месту.

Их разделила громадная лакированная столешница, укрытая кружевной скатертью. Белой, точно узор на зимнем стекле.

И снова они молчали, не находя общих тем, опять Гермиона рассматривала своего нечаянного соседа. Драко же ловко управлялся со столовыми приборами, самостоятельно наполнял кубок из кувшина, совершенно не прибегая к помощи Вииво, бдящей, однако, неподалеку. И уже в который раз за день Гермиона спрашивала себя, так ли необходимо здесь ее присутствие.

— Ты совсем ничего не видишь?

— У меня осталось пять процентов от нормы, — спокойно, словно говоря о вещах будничных, произнес Драко.

— Как это?

— Это мерка людей, — устало сказал юноша, — думал, что ты лучше разбираешься в них, чем я.

— И все же? — настаивала Гермиона.

— Скажем так. Я могу отличить день от ночи. А вот сны мне лучше смотреть в очках. Так пошутил врач-офтальголог, у которого я проходил обследование.

— Офтальмолог, — машинально поправила Гермиона.

— Тем не менее, я вполне самостоятелен.

— Я это уже успела заметить, Драко, — голос девушки звучал серьезно, так что ответить колкостью было неуместно. Тогда он нащупал салфетку и промокнул губы.

— После ужина я предпочитаю проводить время в одиночестве, — предупредил он, выбираясь из-за стола. — Я буду в музыкальном зале. Это вторая дверь налево в северном крыле. Третий этаж… если тебе действительно необходимо знать мое местоположение.

— Тебя проводить?

Возможно это было лишним вопросом, потому что лицо юноши мгновенно порозовело, но на сей раз он сдержался, уточнив: «На стыках перил есть деревянные фигурки различных животных. По ним я ориентируюсь. Или считаю шаги. Я не нуждаюсь в поводырях».

Он понимал, что последняя фраза вновь прозвучала грубо, но просто отвернулся и зашагал к выходу.

— Хорошо, — ответила Гермиона, — хорошего дня тебе, Драко.

Она еще слышала, как какое-то время о деревянный пол ударяла его трость: «Странно, — подумала она, — сегодня он обходится без костылей».

Оставшись наедине с собой Драко долго не мог успокоиться и бродил из угла в угол, меряя просторную комнату широкими шагами. Мерно тикали часы, отмеряя минуты очередного бесконечно долгого и бесполезного дня. Тихо шелестел диск на проигрывателе. Раньше классическая музыка всегда успокаивала юношу, а теперь он даже не заметил, как закончилась пластинка, и теперь шуршание иглы о винил вызывало ассоциации о ветре.

Из головы упорно не шел ее образ. Бить себя по щекам или крепко жмуриться оказалось бы делом бесполезным. В последний раз он видел Гермиону при битве за Хогвартс, когда она, вместе со своими друзьями, спасла его из горящей Выручай комнаты. Драко помнит тот день, как будто то случилось накануне. И помнит лицо Грейнджер, на миг склонившееся над ним, когда они задыхаясь и кашляя вылетели из горящего помещения.

— Малфой, с тобой все в порядке? — спросила она тогда.

В тот день от нее пахло копотью и смертью. А теперь, когда она проходила мимо, до его обоняния доносился едва различимый шлейф незнакомых, наверняка маггловских духов. И все же он не сомневался, Грейнджер не изменилась. Невысокого роста, длинноносая девушка с крупными зубами никогда не была красивой. Вот только после того «Малфой-с-тобой-все-в-порядке?» — короткого вопроса, в котором сконцентрировалась вся искренняя забота мира о нем, внимательный и участливый, добрый взгляд ее темных глаз упрямо не шел из его головы. Хотя он старался.

Старался много лет. Сначала потому, что статус крови не позволял приблизиться к Гермионе, а теперь... теперь он понимал, что не может приблизиться к ней, заговорить первым только потому, что не имеет права даже просто извиниться.

С тех пор, как она поселилась в поместье, прошло три дня. И хотя вынужденное соседство не приводило ее в восторг, хлопот Драко не доставлял совсем. Тем более непонятным становилось ее присутствие в безмолвных стенах. Не раз она ловила себя на мысли, что праздное безделье разлагает, и что неплохо бы наведаться в город и заняться, наконец, делами. Останавливал только завет Нарциссы не покидать Драко ни на минуту.

И она не покидала, хотя и не приближалась к нему, оставаясь лишь сторонним наблюдателем. Даже обедать они стали в разное время. Несколько фраз, оброненных при встрече, и Гермиона была уверена, что с Малфоем все в порядке. «Невообразимо, — думала она, — я нахожусь тут, как гостья. Праздная, бесполезная».

Нужность своего присутствия Гермиона сполна ощутила на четвертые сутки. Не ведая причины, она проснулась глубоко за полночь. На периферии сна и бодрствования звенел колокольчик. Девушка прислушалась и уже в следующий миг была вынуждена вскочить на ноги и, как есть, босая, простоволосая, в одной сорочке, бежать со всех ног в соседнюю комнату.

Слабый звон стал чуть громче, когда она распахнула дверь.

То, что предстало ее взору, Гермиона запомнит навсегда. Выгнутое дугой, точно от удара плетью тело, широко распахнутые, невидящие глаза и вздувшиеся на шее вены говорили о том, что он не может вдохнуть.

— Господи, Драко, что с тобой? — вопрос предназначался скорее себе, потому как хрипы, вырывающиеся из горла Малфоя, красноречиво сообщали о том, что светскую беседу вести не придется.