Да, она, конечно, заметила, что фамилия Малфой в последние годы зазвучала несколько глуше. Лицо Люциуса Малфоя исчезло с передовиц, а о его жене и раньше было известно немногое. Гермиона не раз думала о том, куда делись ее бывшие одноклассники и, почему-то, если мысли ее касались Малфоев, воображение уверенно и удобно отравляло аристократическое семейство куда-нибудь на лазурное Побережье. Туда, где океан белым пенным поцелуем касался неба, а начать жизнь с чистого листа было не в пример легче, чем в центре магической Британии, где фамилия древнего рода, увы, не была в почете.
Из рассказа Люциуса следовало, что ни в какие дали его семья не исчезла, а по-прежнему обитала в своем родовом гнезде, резанувшем слух Гермионы одним только названием. Тон Люциуса стал несколько тише, вкрадчивее, когда он заговорил о сыне. Всего несколько предложений, и сердце Гермионы застучало в висках гулко и сильно, ведь, несмотря на то, что в школе они открыто враждовали, а Драко без причин задевал её и оскорблял, но того, что случилось с младшим Малфоем, не пожелаешь, конечно, никому. Из рассказа его отца она узнала, что в ночь сражения за Хогвартс в его сына попало какое-то очень редкое, никому неизвестное, черное заклятие, последствия которого проявились далеко не сразу. Но по истечении всего нескольких месяцев Драко почти полностью потерял зрение. Ему стало тяжелее передвигаться, разговаривать и даже слышать — будто жизненные соки медленно покидали его, оставляя лишь пустую, высушенную оболочку. В отчаянии Малфои думали, что Драко медленно умирает, но в какой-то момент состояние его стабилизировалось, а изредка даже улучшалось. Но надеяться на обратный процесс не приходилось, ибо за днями улучшения приходили другие, темные, и все возвращалось на круги своя.
Кто только не обследовал Драко. И местные колдуны, и иностранные лишь разводили руками, колдомелики не могли дать вразумительного ответа. И даже старейшие и могущественнейшие волшебники, к которым Люциус обращался, совершенно не представляли, что это за заклинание. Гермиона не поверила своим ушам, когда дрогнувший голос Малфоя признал, что обращался и к… «Маггловским врачам, но те лишь предложили исследования, заинтересовавшись „уникальным“ случаем».
Люциус замолчал, поставив точку в разговоре рассказом о каких-то сибирских колдунах, куда с надеждой на помощь они хотели бы отправиться с Нарциссой и чем быстрее, тем лучше, будь у них возможность оставить Драко на попечении человека аккуратного, надежного и, конечно, хорошего колдомедика.
— И чего вы от меня хотите? — недоуменно промолвила девушка. — Зачем рассказали все это?
— Драко нужен уход, — скороговоркой выпалил мистер Малфой, глядя на замок из собственных пальцев, разделивший пространство стола между ними на две части.
— То есть вы хотите, чтобы я? НО ПОЧЕМУ Я?!
— Нужен грамотный, очень грамотный и хладнокровный специалист, который не растеряется, если что-то случится, который примет верное решение и сможет помочь… если будет надо. Я обратился к Джону, и он… однозначно рекомендовал вас, мисс Грейнджер.
Мутные картинки воспоминаний не замедлили наполнить и без того густой и жаркий воздух помещения, делая его еще более тяжелым для дыхания. В несколько мгновений подвижный театр теней прошлого заполнил кабинет. Она увидела Люциуса Малфоя в министерском Отделе Тайн, при сражении за Хогвартс, она видела его точно восковую куклу с механической челюстью, звонко лязгающей: «Грязнокровка».
— Мы очень щедро заплатим, — будто из другого мира доносился хриплый голос, совсем другого Люциуса. Люциуса — отчаявшегося. Назвавшего такую сумму, что у Гермионы дернулось веко.
Ведь ей нужны были деньги. Не на безделушку, но на серьезное дело, о котором она даже и помыслить не смела, а теперь… возможность была предоставлена… Люциусом Малфоем. Лишь руку протяни. Скажи только «да».
Какая ирония.
— Я должна обо всем этом подумать.
— Сколько времени вам требуется, мисс Грейнджер?
В его голосе не слышалось былой заносчивости. Она боялась ошибиться, но музыкальный слух выдавал в просьбе мужчины… надежду.
— Я дам ответ завтра вечером. Только не беспокойте меня раньше.
…
Луна протиснула свое полное бледное лицо сквозь полуоткрытые занавески, когда Гермиона все еще перебирала клавиши. Раньше Моцарт давал ответы на все вопросы. А теперь. Она вспоминала только детские обиды, выдавая фальшивые ноты одну за другой. Понимая, что не готова принять решение, девушка захлопнула черную крышку с облупившимся местами лаком.
====== Делать ======
…Any colour you like as long as it’s black
You could have anything if you just give it back…
…Тебе нравится любой цвет до тех пор, пока он черный.
Ты мог бы обладать всем, если бы умел отдавать в ответ…
J.Edlund
Драко врал, точнее не совсем врал, а берег и без того расшатавшиеся нервы матери. Ложь безобидная, маленькая — ведь сны он видел… И грезы эти были столь яркими и натуральными, что просыпался он порой с мокрым от слёз лицом. Он видел прошлое, наполненное светом, цветом, объемом и вкусом, совсем как бы то оказалось реальностью. Казалось, руку протяни… и он протягивал… и… просыпался.
Иногда картинкам прошлого и фантазиям на смену приходили вещи более простые, но от того не менее ценные. Ему снилась большая чаша, до краев наполненная медом, куда он обмакивал палец, а потом пробовал липкое лакомство на вкус. Тягучее, тепло-желтое, как солнечный летний полдень, оно тут же отдавалось горьким послевкусием, стоило лишь открыть глаза. И он с надеждой закрывал их вновь, чтобы там, в царстве небытия слушать шепот деревьев и СМОТРЕТЬ в небо сквозь быстро меняющий узор калейдоскоп весенних листьев. Чуть позже вдыхать аромат выжженной солнцем травы или запускать руку в мешок с рисом где-нибудь на восточном базаре, ведь это так приятно — крупа, просыпаясь обратно, щекочет между пальцами.
Самое страшное и противное, что со временем сны становились бледнее и короче, к тому же имели весьма противное свойство повторяться. И это обстоятельство печалило его сильнее всего, когда готовясь к очередному яркому представлению в кинотеатре собственных грез, он был вынужден смотреть выученную наизусть постановку.
Видел Драко и кошмары. Один гораздо чаще и ярче остальных. И даже лицо восстающего в самых страшных снах Волан-де-Морта не пугало его так, как отчаянный крик Гермионы Грейнджер, лежавшей на полу гостиной Малфой-Мэнора в ногах у тетушки Беллы, когда никто не мог поручиться, что в следующий момент с губ миссис Лестрейндж не сорвется непростительное.
Он помнил все: и отчаяние в лице девушки, и немую решимость пожертвовать собой только для того, чтобы остальные могли продолжить борьбу.
Тот эпизод прочно засел в голове юноши, и он возвращался к нему гораздо чаще, чем хотелось бы. И теперь, когда отец и мать заявили, что Гермиона Грейнджер, возможно, будет помогать Драко в их отсутствие, он недоумевал, как она вообще могла согласиться? Как можно решиться вернуться в этот дом после того, что она здесь испытала?
Дверь скрипнула, явив взгляду просторное, но темное и пыльное помещение, полумрак которого не скрывал царящей здесь разрухи. Некогда красивый центральный зал одноэтажного дома, выстроенного в классическом стиле, пришел в упадок лет десять назад и теперь представлял собой весьма печальное зрелище. Вздыбившийся, точно позвоночник гигантского ящера, паркет потемнел от падающей с дырявой крыши воды. Обои отстали полностью, обнажив стены, с потрескавшейся штукатуркой, украшенной затейливыми дорожками, оставшимися за ржавыми ручейками влаги.
Но она всегда закрывала глаза и представляла, что когда-то здесь все станет по-другому. Комната вновь будет просторной, светлой и теплой. В камине ярко и уютно заполыхают дрова, а в дом начнут приходить люди. Волшебники. Те, которым необходимо собраться вместе, чтобы поговорить, выслушать друг друга и поведать остальным свою историю. А некоторым она, Гермиона Грейнджер, сможет помочь не только словом. Да, она планирует основать здесь, в старом доме посреди магической части Лондона, реабилитационный центр для пострадавших во второй магической войне. В память о погибших друзьях. И во имя тех, кто остался жить, но каждый день вынужден вспоминать о кошмарных событиях мая тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Таких, например, как миссис Уизли.
