Под дождем из свинца и алюминия, по весенней размокшей грязи, так скоро, как мог, Кадван полз назад – туда, где юнец мог рассчитывать на спасение.

И все же это было медленно. Мучительно медленно: приходилось отвоевывать каждый фут земли. Крохотная болезненная победа, передышка – и снова в путь. Мимо мертвых солдат и мертвых медсестер. Просто потому, что тот, кто безвольно висел у него на спине, не должен был стать напрасной жертвой войны.

Кадван Берм отступил с поля боя в решающей битве, когда отдали приказ стоять насмерть. И раз парень мог двигать хотя бы одной рукой, он должен был подчиниться: стрелять и рубить. Но вместо этого Берм опустил у лазарета раненого и сам повалился рядом. Сил ему хватило лишь на то, чтобы издать невнятную просьбу о помощи.

И его услышали.

Кадвану помогла одна из сестер милосердия – тех, что молчаливо и серьезно подняли и занесли в шатер мальчишку. Берм не запомнил ее лица, он знал только, что та была в черном платье из грубой ткани с надетым поверх белым фартуком, перепачканным кровью и еще бог знает какими жидкостями человеческих тел.

Но она спасла Берма. Возвратилась к нему, ибо видела, что от слабости и кровопотери у парня кружилась голова и обездвиженная рука его неуклюже покоилась на животе.

А Кадван видел, что погибнет. Ослабленный, он не выживет под обстрелом; при поражении его заколет вражеский солдат, а при победе – казнят за отступление свои. Ведь боевые товарищи замечали, как Берм полз назад, и окрикивали его.

Опустившись рядом с Кадваном на колени, медсестра вынула засевшую в его мышце пулю и перевязала рану – каждое движение было быстрым и отлаженным. А затем случилось невероятное. Девушка перекинула через плечо Кадвана ремешок от сумки, которую пронесла незаметно под жестянкой от медицинских инструментов.

«Здесь вещи моего брата. Они пригодятся, когда ты захочешь избавиться от формы. Беги в лес, на северо-восток. А когда выберешься, помолись за него, убиенного. Видят боги, у Луи были такие же глаза… – быстро проговорила девушка и смахнула навернувшуюся вмиг слезу. – Ну же, вставай и беги!» – громко воскликнула она под разразившуюся за ее спиной очередь.

Повинуясь властному голосу, ноги сами подняли Берма и понесли.

Вечером того же дня крошечное соседствующее с Одельтером государство Книвет потерпело разрушительное поражение от столь же маленькой страны Сотери. Ассоциация списала войну на давние территориальные споры и закрыла на нее глаза. Лишь немногие знали о том, что в истории этой была замешана Империя Цесс. Именно с ее помощью «обиженной» Сотери удалось победить Книвет и почти сразу же откусить от него пограничные территории.

В тот год – да и в последней битве – умерли многие его товарищи. Умерли честной смертью, в бою, с оружием в руках. А Кадван, предатель и отступник, остался жить; более того, он сбежал в соседний Одельтер. Иногда Берм встречал таких же, как он, вернувшихся с войны солдат[23] – их нельзя было спутать ни с кем другим. Ибо все они были совершенно безумны. Убегая из Книвета, парень видел безутешных матерей и навеки одиноких невест… и много лет спустя он помнил лики страдальцев.

Арлетт понимающе опустила взгляд. Отец Ивье поморщился, отчего лицо его, покрывшись мелкими и крупными морщинами, постарело еще на десять лет. Вот-вот наступила бы неловкая пауза, но мадам Гесе (которая, кстати сказать, стала женой Костолома задолго до возведения его в церковный сан) вдруг просветлела и с вдохновением посмотрела на мужа:

– Ивье, мы можем попросить?..

Супруг ее, по всей видимости, подумал о том же и поэтому ответил утвердительным жестом.

– Строго говоря, я знаю, как тебе обзавестись паспортом, – обратившись к Берму, начал отец Ивье. – Останавливался у меня недавно… хм… старый друг, который может тебе с этим помочь – и, уж поверь, я знаю наверняка. Он работает на Империю и делает свою работу очень аккуратно. Здесь нет риска, но, если он возьмется, ты почти разоришься.

– Еще заработаю, – без особой уверенности ответил Кадван. – Как мне его найти?

Арлетт неожиданно усмехнулась, а отец Ивье сощурил свои маленькие глазки.

– Ты можешь попробовать, – сказал преподобный. – Старый друг говорил мне о своем намерении поехать в Этидо, пробыть там пару недель и вспомнить свои уроки… хм… музицирования. Поверь мне на слово, играет он прекрасно, так что можешь пойти в филармонию… или… хех… – Настоятель принял такой заговорщический вид, будто собрался поведать своему должнику государственную тайну, – в гостиницу «Лю Солидитэ». Спросишь месье Алентанса. Когда встретишь его, скажи, что ты от человека, которому он обязан жизнью.

– А после этих слов ваш знакомый не отправит меня куда подальше? – вдруг нашелся Берм.

– Можешь быть спокоен, – улыбнулась Арлетт. – Он же редкостный хитрец. – Мадам Гесе улыбнулась еще раз. – Хитрец…

– И не вздумай там играть! Ты ведь прекрасно знаешь, чем это может закончиться, – хохотнул отец Ивье и залпом осушил свою кружку.

– А я как раз думал, не предложить ли партию! – обиделся в шутку Берм.

Кто знает, может, вечер и продолжила бы карточная игра, и, возможно, по счастливой случайности Кадван смог бы отыграть у отшельников свой долг. Но хмель, подернувший рассудки мадам Гесе, преподобного отца Ивье и отставного шулера, вызвал у них чрезвычайную леность – и не собирался отпускать их так же легко и непритязательно, как прощается не вовремя зашедший старый знакомый.

Когда едва покинувший университетские стены, никому не известный следователь Кавиз Брийер получал задание расследовать простенькие преступления, он научился не доверять своей памяти и толстым кипам официальных бумаг. Вместо этого он приноровился укладывать криминальные детали и отношения подозреваемых в изящную, только ему понятную схему и для каждого нового дела заводил новую записную книжку.

Шли годы, схемы становились пестрее, расследуемые преступления – сложнее, и наконец детектив Брийер разыскал одного занимательного месье. Тот два или три года назад задолжал одельтерскому банку крупную сумму, а затем пропал без вести. После его поимки все столичные газеты трубили о том, как умен и ловок был преступник, как грамотно он путал следы и ухитрялся даже расставлять для полиции ловушки (впрочем, пресса любит приукрашать действительность) – и как умело обходил их молодой детектив. И пускай поимка эта и не была взятием группы убийц, колесивших по свету и учинивших десять процентов мирового криминала, случай с «найтеринским должником» принес Кавизу известность и вдобавок повышение на службе.

В новой, заведенной утром 2 ноября 889 года записной книжке Брийера схемами были изрисованы уже четыре листа. К схемам прилагались мелкие надписи, пестревшие словами «убийство», «возгорание» и «самовозгорание», и за каждым из них непременно следовал вопросительный знак. Ненавистные эти маленькие ехидные символы, точно издеваясь, выглядывали тут и там.

Месье Брийер отчетливо понимал, какие сомнения вызывает розыскная ценность обнаруженного. Чистота преступления (а детектив условился считать произошедшее убийством) удручала, и вряд ли найденное можно было считать полноценными уликами. Положение дел осложнялось присутствием в доме Шайессов магии, и память Кавиза – та самая, которой он не доверял, – на удивление четко хранила в себе слова одельтерского мага Чьерцема Васбегарда, сказанные детективу с глазу на глаз перед тем, как чародей собирался уйти из особняка.

«Это совсем не наша магия, – морщась, произнес Васбегард. – Я чувствую это. Она похожа… – мастер иллюзии брезгливо перебирал пальцами, – на гнилье».

Искривив лицо еще больше и показывая всем видом, как тяжело ему далось молчание, Васбегард продолжил: «В Одельтере не используют такое колдовство. Это пришло извне. Я не мог заявить об этом публично, но я доверяю это вам».