Мне не нравится наш новый дом. Мне очень не хватает наших покоев на четвертом этаже на Набережной Театинцев, где все вокруг тебе знакомо. Как жаль, что наша матушка умерла! Она была такой молодой! Все произошло настолько внезапно. Как бы мне хотелось, чтобы наш отец был… ну, не таким, как он есть, чтобы мы могли остаться в нашем родном доме, а не сдавать его ужасным чужим людям, которых тетка Мазарини даже не знает. Она говорит, что новые жильцы, скорее всего, из буржуазии, и когда она произносит это слово, то понижает голос до шепота, как будто речь идет о содержимом стульчака.
Я скучаю по нашей прежней жизни. Мы все держались вместе, жизнь была веселой и интересной. Уроки по утрам – занятие бесполезное, и я часто подозревала, что наша гувернантка Зелия на выдумку хитра, но после обеда мы были вольны играть и заниматься чем заблагорассудится. Я была еще маленькой, но к тому времени, когда мне исполнилось десять, я уже решила, что хочу стать ученым, если женщинам вообще позволено заниматься наукой. Я проводила массу интересных экспериментов: вырывала из зубов котов мышей, сажала их в коробку, чтобы выяснить, как долго они продержатся без еды. Мне нравилось отрывать лапки у пауков, чтобы узнать, на скольких оставшихся лапках они смогут передвигаться. На пяти. И у нас были игрушки – куклы, изумительный глиняный сервиз, чтобы кормить их, и удивительный Ноев ковчег с тридцатью двумя парами животных.
Когда моя старшая сестра Луиза вышла замуж и покинула детскую, все изменилось. Мне очень не хватало Луизы, даже несмотря на то, что она была несколько мягкотелой и глуповатой. Зелия порой говорила, что Луиза смотрит на мир сквозь букет цветов, то есть она во всем старается видеть только хорошее.
Как только Луиза уехала, моя старшая сестра Полина стала просто невыносимой. Полина всегда вела себя отвратительно, а теперь она завидует Луизе, потому что та вышла замуж, а сама Полина так и осталась в детской. Полина не перестает повторять, что Луиза не заслужила того, чтобы выйти замуж первой, несмотря на то, что она самая старшая, потому что дура и тупица. Моя сестра Диана, которая обожествляет Полину, поддержала сестру, но Гортензия, которая всегда была так добра, удивленно округлила глаза – у нее огромные и очень красивые глаза – и сказала, что мы не должны так говорить о сестре, это не по-сестерски.
– По-сестрински, – поправила Зелия. – Не очень по-сестрински.
«По-сестрински» – хорошее слово, но мне кажется, что я тоже виновата в том, что вела себя не по-сестрински, потому что так же ненавижу свою сестру. Только не Луизу, а Полину. Она высокая и некрасивая и, как только Луиза вышла замуж и уехала, установила в нашей детской полнейшую тиранию, стала бросаться в нас пауками, заставлять лазать по дымоходам.
Полина собрала все наши игрушки и держала их запертыми в дубовом буфете. Она крепко-накрепко привязала ключ себе на талию, как тюремщик или домоправительница, и сказала нам, что не откроет буфет и не отдаст нам игрушки, пока мы не сделаем ей подношения. Поэтому нам приходилось приберегать после завтрака булочки, а потом отдавать их ей! А она и так уже большая и толстая!
Я подговорила сестер не возвращать Полине наши игрушки, если она потребует. В отместку Полина объявила, что все, кто не вернет игрушки в указанное время, не смогут с ними играть целых два дня.
Я возразила, вцепившись в свою куклу Агату:
– Ты здесь не главная! И не можешь устанавливать свои глупые правила.
От моего непослушания лицо Полины помрачнело.
– Верни куклу, – потребовала она.
Зелия в ответ на рассказ о наших мучениях предпочитала молчать. Она говорила, что ее обязанности выполнены, когда в полдень мы закрывали наши учебники. Не было никого из старших, кто положил бы конец этой тирании, поэтому я плела интриги и готова была использовать все средства, чтобы низвергнуть Полину. Точно так, как поступали пуритане, когда они казнили короля Карла.[3] Зелия говорила, что англичане никогда не казнили короля, но я нашла в библиотеке книгу, в которой было написано, что они именно так и поступили.
Поэтому я решила, что стану революционером, вместо того чтобы стать ученым. Или мятежником. А в чем разница? Спустя какое-то время я решила организовать революцию или восстание и сжечь ненавистный буфет-тюрьму.
Я дождалась, когда наши игрушки оказались подальше от своей тюрьмы. После обеда моросил дождь, поэтому на прогулку мы не пошли. Я попросила у Зелии разрешения спуститься в библиотеку, а сестры остались в классной комнате: Полина читала книгу, Диана с Гортензией аккуратно кормили всех своих животных, которым предстояло вновь вернуться в ковчег.
Когда на темной лестнице зажгли канделябры, я взяла одну свечку и тайком пробралась в нашу спальню. Поднесла свечу к дубовому буфету, но пламя только облизало дерево, не желая заниматься. Я подумывала позвать одну из служанок, поскольку у них больше опыта в разведении огня, а у меня подобного опыта не было, но потом решила, что они могут рассказать обо всем Зелии. Вместо этого я взяла подушку с кровати Дианы, подожгла ее и бросила внутрь буфета. Закрыла дверцу, задула свечу и вернулась в классную комнату.
– А где твоя книга? – подозрительно поинтересовалась Полина.
– Не нашла ничего интересного.
Вскоре потянуло дымом, Зелия испуганно вскочила, когда прибежала служанка и сообщила, что в спальне пожар. В спальне? Я же хотела сжечь только один буфет! Повсюду раздавались крики, бегали запыхавшиеся слуги, ведрами таская воду со двора целых четыре лестничных пролета вверх.
Мы теснились во дворе под моросящим дождем, наблюдая за впечатляющим зрелищем. Из окон валил дым, а слуги криком предупреждали соседей: «Пожар! Пожар!»
Вскоре пожар удалось погасить, в результате сгорел буфет, белье на кровати Дианы и два старых гобелена, которыми пытались загасить пламя. Было проведено расследование, и в детскую поднялся дворецкий. В наших глазах месье Бертран имел больше полномочий и веса, нежели наш отец, поскольку именно он выдавал деньги на наряды, игрушки и сладкое к основному меню.
Окончательный вердикт был таков: кто-то из служанок оставил тлеющие угли после того, как на ночь топили камин. Малышку Клод, с изрытой оспинами кожей и слегка прихрамывающую, уволили. Очень неприятно, но на войне как на войне.
Той ночью в комнатах стоял запах гари и мы ужасно кашляли. И не осталось буфета, чтобы можно было запирать наши игрушки, поэтому мы хранили их в изножье своих кроватей. Полина потребовала, чтобы я призналась, где была, когда начался пожар. Я не стала ничего отрицать, а просто ответила:
– В следующий раз это будет не буфет. Это будешь ты.
После этого случая она оставила меня в покое и больше не стала отбирать наши игрушки. И очень хорошо! Я решила, что, когда повзрослею, не стану выходить замуж и рожать детей, а сбегу и возглавлю революцию в дальних странах. Похоже, у меня к этому настоящий талант. И, кроме того, вряд ли останутся деньги на наше приданое – по всей видимости, все спустят на «беспутную жизнь и оргии», как я однажды подслушала слова дворецкого. Я точно не знаю, что такое «оргия», наверное, что-то очень-очень дорогое. Единственное, что я знаю, так это то, что теперь мы бедны.
Вскоре после пожара умерла мама и нам пришлось покинуть родительский дом и уехать жить к тетке Мазарини. Гортензия здесь просто счастлива; ей больше нравятся строгие правила, чем беспорядок и заброшенность Набережной Театинцев. В отличие от меня. Дом тетушки мрачный и темный, сплошь заставленный статуями, столами и зеркалами. Она начала обновлять свой дом, но это было задолго до того, как изменения достигли наших комнат на третьем этаже. От дороги дом отделяет большой двор, а за домом располагается обширный сад, спрятанный от него зарослями тиса.
Мне кажется, что я в склепе.
Погребена заживо.
Дни мы проводим с тетушкой и ее женщинами за чтением Священного Писания или учим даты рождения и смерти из «Генеалогической истории королевской семьи и пэров», которые, как я подозреваю, тоже считаются здесь священными письменами. Тетушка настаивает на том, чтобы мы много шили, и нам никогда не позволяют сидеть на стульях со спинками – только представьте себе, что было бы, если бы мы горбились! А какой разразился скандал, когда выяснилось, что мы не носили корсет до того, как переехали к ней! В этом доме девочкам запрещается бегать, прыгать и даже задавать вопросы.
