Сражался он в манере флорентинской школы, что возмущало консервативное дворянство Серивы. Двигался на присогнутых, широко расставленных ногах, направляя клинок чуть вверх, все время работая стопами и меняя стойку. В одной руке он держал шпагу – тонкую и гибкую, приспособленную скорее для дворянских поединков. В другой, за спиною, держал свой сорванный с плеч плащ, которым пытался поймать клинок противника, словно сетью.

Было у него над Легион еще одно преимущество, о котором женщина еще не знала. Кончик его шпаги покрывал тонкий слой яда белого скорпиона, который парализовывал в несколько секунд. Князю не было необходимости наносить смертельный укол – знал, что достаточно лишь оцарапать противника, пролить первую кровь.

Чтобы сделать это, он использовал всю свою ловкость, все фокусы и тайные удары, которым он учился всю жизнь. Тщетно.

Чувствовал он себя так, словно сражался не с одним, но с пятью разными поединщиками, которые сменялись незаметно – всякий из них представлял иной стиль и каждый был быстрее, ловчее, агрессивней его. В какой-то момент женщина перешла даже на выпады, типичные для la destreza, для мира серивских забияк и наемных убийц.

Не сумел он сломить ее инициативу. Она непрестанно сталкивала его вниз улочки, а Черный Князь отступал, сбивая очередные удары и отвечая контратаками, которые оказывались слишком далеки от достижения цели.

Кем она была? Откуда взялась в Сериве? Одежда выдавала в ней пришельца из-за Саргассова моря. Но если была чужестранкой, то откуда знала техники здешних фехтовальных школ?

Только когда из-за туч вышел на миг месяц, а тень незнакомки легла длинным пятном на брусчатку, Черный Князь начал понимать.

Это не была тень одной личности. Это была тень многих личностей, сплетенных друг с другом, соединенных таинственной силой.

– Ты из Патры, – выдохнул он, когда на миг отскочили они друг от друга. – Ты… ты ученица Ибн Ахима.

Женщина рассмеялась.

– Мы – сам Ибн Ахим. И многие до него. Ты не выиграешь, убийца.

Черный Князь приподнял бровь. Что бы это значило? Он знал, что на Патре и прочих пиратских островах культивировались еще обычаи ибров. Члены родов и гильдии сплетались тенями в солнечном свете, чтобы делить опыт, знания и общую память. Это превращало патрийцев в самых опасных корсаров Саргассова моря. Девиз их звучал: «Один из всех, все из одного».

Среди них наиславнейшим фехтовальщиком был анатозийский философ и убийца Ибн Ахим. Однако сложно было поверить, что он мог соединиться с этой женщиной. Ибо соединение действовало в обе стороны – мастер передавал немного знания ученику, но и принимал от него немного неуверенности, дурных привычек, ошибок.

Черный Князь еще раз взглянул на ее оружие, на украшения, одежду. Легион была богата. Он сомневался, чтобы его враги, пусть даже и сам эклезиарх, могли ее купить.

После очередного обмена ударами он взглянул на ее ухо, на серьгу с необычайно редкой и ценной черной жемчужиной. Жемчужина была символом королевского рода Альмуахаров, правящих Патрой вот уже сотни лет.

Мужчина понял, что в этой битве он не победит.

Очередной обмен ударами. Локоны у него прилипли ко лбу. Лицо его покраснело, дышал он тяжело. Видя это, противница словно ощутила прилив энергии.

И вдруг неподалеку, в путанице улочек Монастырского взгорья, раздался ужасный, агонизирующий крик. Сражающиеся отскочили друг от друга, вслушиваясь во тьму ночи. Крик повторился.

Черный Князь понял, что это подходящий момент, чтобы начать аварийный план. Атаковал внезапно – первым секущим ударом в этом бою, направленным из-за головы, сверху. Был это удар настолько элементарный, настолько примитивный и нетипичный для боя на шпагах, что противница парировала его автоматически, не задумываясь, блокируя его клинок своим сразу над головою.

Прежде чем она успела его оттолкнуть, Черный Князь сделал шаг вперед и быстрым движением запястья обратил клинок к себе, так, чтобы в противника целилась рукоять.

Легион увидала отверстие внизу рукояти. И крохотный спусковой крючок под выгнутой гардой, на который как раз ложился палец Князя.

Раздался громкий сухой треск, в лицо ей ударили горячие пороховые газы, а тупой удар в правое плечо почти бросил женщину на колени. Князь отпрыгнул, прижимая к груди вывихнутое отдачей запястье. Перебросил шпагу в другую руку и атаковал, чтобы закончить дело.

Даже теперь, будучи дезориентированной, раненной и ослепленной, когда по рубахе ее текла кровь из простреленного плеча, Легион не позволила себя победить. Ведомая скорее инстинктом, чем полагаясь на зрение, она избежала первого укола и парировала следующий.

– Убьем тебя! Убьем и пожрем твою тень! – рыкнула она.

Отпрыгнула и отерла горящие глаза. Но когда зрение вернулось к ней, Князь исчезал уже в конце улочки.

Двадцать лет войны он пережил главным образом благодаря тому, что знал, когда надлежит убегать.

Женщина за ним не гналась. Пала на одно колено, выпустив рапиру. Тяжело дышала и кашляла, чувствуя, как кровь течет ей в легкие. Было у нее немного времени. Левой рукой потянулась к карману, нашитому с внутренней стороны плаща, и вытащила оттуда маленькие флаконы и коробочки с порошками, раскладывая их на земле вокруг себя.

Тем временем Князь бежал улочками Монастырского взгорья. Миновал площадку, где мельком увидал три распростертых на булыжнике тела и высокого фехтовальщика, склонившегося над четвертым. Фехтовальщик услышал шаги, повернулся лицом, которое Черному Князю показалось удивительно знакомым, но он не стал слишком долго над этим задумываться. Бежал из последних сил, пока не оставил за спиною взгорье и лишенные окон стены, отрезающие всех от звездного неба.

Задыхающийся и красный, остановился он лишь на маленькой, воняющей навозом улочке в квартале Контегро.

Только теперь он почувствовал злость. Враги изгнали его из дома в Ралетто, перебили его слуг, вызвали убийцу из-за моря. Может, и не было у него и шанса, но решил он сделать все, чтобы они его запомнили.

Черный Князь выжил, и следующий ход сделает именно он. Пришло время для мести.

Хольбранвер не привык просыпаться в чужой постели, не помня прошлой ночи. Никогда ранее с ним такого не случалось, хотя встретил он уже пятьдесят первую весну. Как видно, судьба решила подшутить над ним на склоне жизни, не только сделав так, чтобы он с трудом и болью мочился, но и посылая на него все, что миновало его в проведенную над книгами молодость: поединки в темных переулках, бессонные ночи, похищения…

Похищение!

Он сел на постели, слишком быстро для своего возраста. Суставы его хрустнули один за другим, словно взвод готовящихся к залпу мушкетеров. Медленно возвращалась ясность мысли. Саннэ! Он пошел за Саннэ на Монастырское взгорье. Как по ниточке, воспоминания эти привели его к чувству страха, когда незнакомцы повалили его на землю и заявили, что он не вернет дочку, что они убьют его весьма неприятным способом. Страх и боль привели к воспоминанию о таинственном пришельце. А оттуда – к схватке, которая взорвалась внезапными взблесками рапир и звоном стали. Схватка – к запаху крови и стонам раненых. А потом память достигла своего предела, мига, когда ученый потерял сознание, видя, как один из разбойников пытается затолкать себе в брюхо выпадающие внутренности, скользкие и лоснящиеся, будто дождевые червяки после дождя.

Как по заказу, Хольбранвер почувствовал боль в темечке, которым он тогда, в конце, ударился о мостовую.

Саннэ.

Не мог он сейчас ей помочь. Хватит и того, что едва не погиб, когда попытался. Если он пропадет, никто не заинтересуется судьбой девочки. Может, продадут ее в рабство. Может, попадет она в один из портовых борделей после того, как отрежут ей язык. Он пощупал куртку и с облегчением удостоверился, что обернутый в тряпку, закрытый в плоской деревянной шкатулке тенеграф все еще находится во внутреннем кармане.