– Аркузон был прав. Ты словно бешеный пес. Мог сбежать, но захотел лизать кровь.

– Ты за кровью приплыла в самую Сериву. Еще можешь отступить. Это не игры. Если мы начнем – один из нас погибнет.

– Я не знала, что прославленный Арахон Каранза Мартинез И’Грената И’Барратора столь труслив.

Он так и не сумел ударить первым. Хотел сохранить надежду на мирный конец до последнего момента. Это Кальхира бросилась на него с яростью.

Была ловкой и быстрой, знала шаги и удары, но он тренировался всю жизнь. Движения его были экономными, но стремительными и сильными. Благодаря длине рук и массивной военной рапире доставал он чуть дальше. На три ее удара наносил один, но куда более опасный. Уже при первом обмене уколами он почти прошил ее навылет.

Улыбка быстро исчезла с лица девушки, уступая место мрачной обреченности. Вероятно, она никогда не сражалась с таким противником. И’Барратора был адептом Магического Круга – старой серивской школы фехтования. Его первый учитель, одноглазый портонец, который тренировал его давным-давно в поместье, называемом Саранха, был учеником создателя оной школы, мастера Каррантиды.

Арахон на всю жизнь запомнил две страницы, густо испещренные линиями и черными абрисами ступней – эту схему портонец вбивал ему в голову два года. Своим ученикам И’Барратора рисовал их по памяти.

Если, услышав «магический круг», вы думаете о заклинаниях, чародействах, порошках из ручек младенца – вы ошибаетесь. Магический Круг с колдовством имел столько же общего, сколько Укол Королевы с Гонзагой IV, королевой-матерью. Была это техника, порожденная соединением геометрии и фехтования. Каждая ситуация между сражающимися заключалась в многоугольник, испещренный диагоналями, а вернее, в два многоугольника, которые можно было нарисовать вокруг обоих фехтмайстеров. Размер и количество линий зависели от длины рук, от оружия сражающихся и от того, какая рука была главной, а в какой – держали они дагу. И как в геометрии все можно описать линиями, так и на каждое положение рук, ног и оружия, которое мог принять противник в своем кругу, существовала хорошая контратака.

Когда один из сражающихся принимал какую-нибудь позицию, ставя ногу туда, где на листках были черные абрисы, и держа оружие вдоль одной из линий, тогда часть круга противника делалась потенциально опасной. Или наоборот, трудной для контратаки. Хороший мастер Круга видел все это, рисовал в голове поля поражения, линии возможных ударов, положения стоп, а потом ударял, но лишь когда и вправду получал такой шанс. Например, когда ноги противника находились в позиции, которая давала возможность безопасного приближения под определенным углом. Или когда оружие атакующего пересекалось с линией, на которой парировать удар, идущий в определенном направлении, было бы сложно.

Искусство Магического Круга состоит в моментальном подборе наилучшего контрдействия на то, что делает противник. Однако это требует памяти столь совершенной, воображения столь богатого, мысли столь быстрой, что лишь немногие из фехтовальщиков в Сериве в полной мере его понимали и умели им пользоваться. К тому же, плохо выученная, техника эта была куда опасней для фехтовальщика, ею пользующегося, нежели для его врагов.

Теперь, не спуская взгляда не только с клинка, но и со стоп, бедер и колен противника, Арахон молниеносно отвечал ударами. Девушке казалось, что этот человек каким-то необычным образом предвидит будущее. Прежде чем она развертывала до конца свою атаку, И’Барратора уже готов был ответить. Несколько раз она едва успела парировать, ее гарда легко подрагивала.

Но И’Барратора тоже был пойман врасплох ее техникой боя. Каждый раз, когда он полагал, что девушка отступит, внутри ее тела словно взводилась таинственная пружина, благодаря которой, независимо от того, сколь сильно он прижимал ее серией атак, Кальхира сразу же отвечала еще сильнее.

Они обменивались ударами долго, молча, стуча по доскам каблуками, поднимая облачка пыли.

Уголком глаза мужчина видел разложенные на стеллажах стопки материи. Будь девушка обычным головорезом, он начал бы водить ее вокруг, ища случая, чтобы что-нибудь сбросить на нее, выбить ее из ритма и заколоть точным ударом. Но это уже не был бой с тремя противниками. Это был поединок с кем-то, чье имя было ему известно, – а поединки управлялись несколько иными правилами, даже если на этот раз единственным свидетелем был вытаращивший мертвые глаза Аркузон.

И’Барратора старался сосредоточиться только на бое, но между взблесками длинных клинков он видел и лицо девушки. Знал, что встреться они при других обстоятельствах, наверняка сделались бы они друзьями, а то и любовниками. Видение этого почти гипнотизировало его. Он ведь мог попытаться разоружить противницу. Или оглушить ее, неопасно ранить, подарить ей жизнь, сделаться ее проводником по Сериве.

Эта возможность искушала его до того самого момента, когда они ударили одновременно, а его рапира в последний миг проскользнула над ее клинком и воткнулась в ее левый глаз, углубившись в серые пласты мозга.

Когда она упала на землю, И’Барратора понял, что совершил смертельную ошибку.

Он слишком сосредоточился на схватке и собственных мыслях, забыв о пятне света, которое оказалось слишком близко. И о собственной тени, которая на этом пятне виднелась. Кальхира соскользнула именно туда, испустив последний вздох. И’Барратора отскочил как ошпаренный, но на короткий момент, прежде чем свет перед ее глазами угас, они соединились.

Это было как вспышка пороха. На единственный миг его прошила боль в левой глазнице – и сверкнули воспоминания: ряды лиц, крепость на исхлестанной ветрами скале, резкая зелень джунглей, странное, зловещее лицо ибрийской шаманки, предательство, печаль, уязвленная гордость и голоса, сотни голосов; слова из всей жизни, из дюжины жизней пролетали у него в голове, а большинство были на языке, который он уже почти научился понимать, – когда все вдруг завершилось.

Кавалер И’Барратора покачнулся.

Сразу после этого он повернул голову, чтобы не смотреть на девушку. Пославши в могилу множество людей, он знал, что лучше уж странное ощущение пустоты, отсутствие определенности, которое всегда на него опускалось, когда он оставлял за собой трупы, не уделив им даже секунды своего внимания, чем вид мертвых лиц, которые прилипали к векам столь сильно, что смыть их не могли ни винные наводнения, ни самый глубокий сон.

Как лицо Ариего, которого он убил прошлой ночью.

Арахон еще лишь обыскал Реальто и вытащил у него из-за пазухи довольно пузатый кошель. Спрятал его за пояс, а потом вышел наружу, погрузившись в пульсирующий жизнью, шумный город.

Уже при свете дня он понял, что знает об этой женщине слишком много. Звалась она Кальхира Эльрива Альмуахар, родом была с теплого острова Патра и побережья северного Ибра. Было что-то еще, какая-то мысль насчет весьма важной миссии и заговоре, о котором он должен был вот-вот узнать, однако И’Барратора придушил эту мысль. Энергично зашагал вперед, желая как можно скорее удалиться от суконного склада и от четырех трупов.

Казалось, тень на миг остановилась позади своего хозяина, словно желая еще раз взглянуть на тела, – и приподняла шляпу.

Саннэ выскочила в коридор, а потом на свет, на большую дворцовую лестницу, с которой открывался вид на крыши и площади Серивы, на ее террасы, два залива и искрящееся море. Она сбежала вниз, почти столкнувшись с придворными дамами, прервав им длинный ритуал la baila, придворного обхода, проводимого в светлую пору всеми культурными людьми.

Она пробежала улочками дворцового квартала. Раз-другой кто-то крикнул на нее, поскольку она едва не наступила на чужую тень, проносясь мимо людей куда ближе, чем в эту пору позволяли серивские обычаи. Проскальзывала она сквозь пространство, полное прилавков, прохожих, телег и бестенных лошадей столь же быстро, как сквозь черный мир теней. Была она ловкой. На Севере привыкла гоняться ради забавы за котами и собаками, но в Сериве почти не попадались маленькие звери. Суровые законы запрещали держать в городе созданий, которым не обрезали тени, а услуги тенемастеров были дороги.