Ильич взобрался на импровизированную трибуну, и выступление началось. Рабочие слушали со вниманием, речь периодически прерывалась аплодисментами, криками 'правильно!', 'долой буржуев!', 'верните наши деньги!' и прочими. Ильич предложил им сейчас же начать бессрочную забастовку, а также выступить со всеобщим призывом к рабочим соседних предприятий, да и в целом ко всему прогрессивному человечеству. Однако когда дело перешло от выкриков к чему-то более серьезному, в нестройных рядах наметилось подобие сумятицы. Порывы Ильича поддерживались не очень долго, он заметил, что часть рабочих постепенно отсоединилась от толпы слушателей и удалилась. 'Представьте, представьте, что этот завод стал бы вашим! Вы были бы единственными хозяевами! Вся прибыль от производства тогда оставалась бы в ваших карманах, не пришлось бы делиться с хозяином, который сам-то ничего не делает!' - кипятился Ильич. 'Почему же не делает? Делает, - раздался робкий голос из зала. - Кто заказал станки из-за границы, на которых мы работаем теперь? Новые станки - высший класс! Работать одно удовольствие!' Среди толпы прошел шепот одобрения.
'Итак, товарищи, мы сейчас имеем удовольствие наблюдать, что в наши ряды затесался буржуазный наймит, этот подленький агент мирового империализма', - закартавил Ленин, обрадовавшись и приободрившись. Неожиданно наймит оказался не единственным, обнаружились и его сообщники, всячески оправдывавшие владельца завода и управляющего. Один из них вообще привел увлекательнейший аргумент: 'А вот станем мы руководить заводом, и случится так, что заказов не поступит, прибыли нет. Как быть? На что жить? Зарплату нам все равно рано или поздно вернут, пусть даже через суд. Мы подождем и потерпим, а вот в том случае никто ничего не вернет'. Такая попытка отдать свою судьбу в руки другого человека, переложить на него ответственность, добровольно подарить ему часть своей свободы сильно расстроила Ленина. Окончание речи его было скомканным, однако фразу 'Пролетарии всех стран, соединяйтесь!' народ встретил аплодисментами, часть людей вообще восприняла все происходящее как некое шоу разговорного жанра, на которое можно было отвлечься в перерыве. Голос Ленина вздрагивал, когда он видел снимающих его на камеру. В один из моментов он подумал: 'Пролетарии ли вы? Где ваш мятежный дух? Желание бороться за свою свободу? Вы смотрите сейчас и хлопаете, дескать, 'Ух как смело! Он призвал к революции!' Вот и весь революционный настройчик у вас! Сплошь и рядом мелкобуржуазный дух, даже зачатков политически грамотного мышления нету'.
На выходе охранники отнеслась к Ильичу довольно радушно и вежливо попрощались. Ленин вышел на улицу и побрел по тротуару. 'Да, бороться тут не за кого. Какое противоборство классов? Какое нарастание борьбы? Мы говорили, что роль коммунистической партии именно в поддержке в решающий переломный момент. А если его нет? Если тотальное пораженчество? Зачем нам все это тогда? Никогда я не чувствовал себя еще таким одиноким и бессмысленным. Вот кто ко мне идет? Автограф? Не буду давать, надоели'. Действительно, из-за автобусной остановки вышел человек и направился прямиком навстречу Ильичу, но, на расстоянии в метров двадцать вдруг достал пистолет и выстрелил. Ильич попытался метнуться и на секунду у него промелькнула мысль о том, что повезло и удалось спастись, пятая пуля попала Ильичу в спину, он упал; стрелявший бросил пистолет в урну и побежал. На звук выстрелов выскочили охранники, сразу начавшие обеспокоенно звонить куда-то. Один проезжавший мимо автомобилист вызвал скорую. Ленина окружила небольшая толпа, стрелявшего же никто догнать не попытался. Не прошло и десяти минут, как приехала карета скорой помощи и увезла Ильича в больницу. Первичный осмотр показал, что операция не потребуется, ни одна из пуль не потревожила жизненно важные органы: первая отрикошетила от ремня, вторая зацепила руку, ободрав кожу, третья попала в плечо, но не задела кость, а остальные ушли мимо. Особо удивило врачей, что поврежденные органы (кожный покров и ткани) как будто восстанавливались сами собой. Нет, это не выглядело чудесным, как бывает после полития больного места живой водой, но все же заживали в два раз быстрее, чем у обычных людей. Ленина перевели в Центральную клиническую больницу. После сопоставления его текущего состояния с тем, что было во время приезда на родину, большая часть докторов склонилась к точке зрения, что доктор Фогельштейн запустил механизм регенерации, и тот никак не собирается затухать.
Спустя две недели Ленина выписали, после чего он сразу же дал интервью. Он, конечно же, обвинил в покушении на себя капиталистов. Но никто уже всерьез не воспринимал его обвинения. Еще бы, на протяжении всех этих двух недель в программах Скворцова и Компотова разжевывали это покушение, обвиняя Запад в очередной попытке дестабилизации обстановки в России. Коммунистическая партия постепенно отказывалась от образа вождя, да он и сам не желал иметь с ней дел, в очередной раз обвинив в предательстве и отказе от борьбы. Впрочем, здесь он был не совсем прав, потому что как можно говорить о прекращении чего-либо не начавшегося.
А что же европейские неомарксисты и прочие 'левые', помогавшие Ильичу выбраться из плена? Попав в Россию, Ленин получил в подарок от Правительства телефон. Сим-карта на нем автоматически блокировала все звонки из-за границы, аналогично не мог звонить за рубеж и сам владелец телефона. Глушилки стояли и на госдаче, где он жил. Бумажная переписка цензурировалась без проблем, равно как и электронная почта, пользоваться которой Ленин научился. Думается, нет смысла подчеркивать, что компьютер Ленина также полностью контролировался. Зарубежные посетители пресекались, поэтому единственной возможностью пересечься с ним была случайная встреча на улице. Такие встречи происходили, они обычно оканчивались обменом номерами, и все дальнейшие попытки дозвониться друг до друга кончались гудками. Ленин пытался печататься в газетах, но не везде его принимали доброжелательно. В конце концов, ряд изданий согласилось напечатать его статью о подготовке Великой Октябрьской революции. Но когда статья вышла, и Ильич взял в руки издание, холод прошел по его рукам, а воображаемые волосы встали колом. 'Скандальная правда о революции', - так зазывала статья. 'Наша редакция получила от Владимира Ильича Ленина эксклюзивные материалы, выдержки из которых мы опубликуем ниже', - так мило и незатейливо эта статья начиналась. Выдержки оказались не просто порезанным цензурой текстом. Они менялись местами, части одного предложения связывались с другим, другие предложения, напротив, обрывались. Итоговый смысл статьи был, конечно же, в том, что деньги на революцию действительно шли из Германии, а сама революция и явилась подобным зарубежным проектом. Проект, конечно же, был направлен коварными врагами против матушки-России, и в нынешней ситуации не упускающих возможность нарушить действующий конституционный порядок. Ленин вскочил с дивана и начал ходить по комнате, потом сел на краешек и вновь резко спружинил вверх. 'Как же это так получается? Но ведь это же чудовищно! Чудовищно и возмутительно! Чудовищно возмутительно!' - причитал он, притопывая по очереди то на правой, то на левой ноге. Ощущение собственной беспомощности, никому не нужности так захлестнуло его, что он на миг пожалел о неудачности покушения. Ему вспомнилось прошлое... Он вдруг отчетливо вспомнил дни перед самым октябрьским переворотом.
'А что я сейчас думаю? Как я был глуп и слеп. Искал врагов в соцдвижении, кидался обличениями. Ренегаты, не избавившиеся от мелкобуржуазной логики. Оппортунисты! Я был уверен, что одни мы, большевики, есть передовой, революционный класс. Но почему - потому что я сам к нему принадлежал? По политике - но глупо, чтобы я не соглашался с политикой, проводимой моей партией, иначе как я могу в ней состоять? Мы размежевались на втором съезде, разделившись по вопросу о включении в партию случайных людей. И меня клеймили обвинениями в бюрократизме, но я считал, что в партии не должно быть посторонних людей. И легко это проконтролировать, когда партия твоя в полуподполье. А если твоя партия уже взяла власть? Да - призыв был нужен, и мы воспитывали людей именно в коммунистическом духе. Они были коммунистами, в чем я лично убежден. Я видел этих людей, видел их стремления и усердие, их непоколебимый революционный дух. И как же вышло, что партия разрослась, а коммунистов в ней не осталось? Вступить в партию означало получить билет в жизнь, и к этому стремились, это было почетно - слава такой партии! Но коммунистическая партия должна состоять из коммунистов! Разве не иначе? Почему же мы опустились до такого разброда и шатания? Не то что мелкобуржуазные элементы, вся верхушка оказалась полностью буржуазной - вот что привело к краху нашего союза! Никто не предписывал, как надо бороться революционной партии пролетариата с внутренним оппортунизмом, когда численность партии разрослась до масштабов страны. А что в итоге? Где была моя ошибка, что лично я не предусмотрел? Я просто подстроил мир, который меня окружал, под готовую модель, абсолютно не видя и не допуская иных моделей. Но она не гарантировала положительный исход, а лишь предусматривала его. Но моделируй я отрицательные - мы бы могли и не выиграть? Но ведь я же говорил, что победа неизбежна! Да, сам я, после того как мы захватили власть и удержали, был уверен в торжестве социалистических идей по всему миру. По всему! В неизбежности и необратимости этого торжества! Хотя я и подробно описывал противоречия в рабочих партиях Германии и Англии, но что в итоге? Но это была разовая вспышка. Рабочие повели себя революционно, но все их идеи растаяли по мере того как рос их уровень жизни, как улучшались условия труда. Да, буржуазия нас переиграла, причем разгромила, втоптала в грязь. Это не временное поражение, это поражение окончательное и бесповоротное. Но почему же? Ведь я сам видел причины разложения правящего класса? Я сам доказывал, что так далее продолжаться не может, что они не могут более править по-старому. Но они нашли иные способы воздействия на население. Нашли, и рабочий класс проглотил эту волшебную пилюлю, этот наркотик. Нет, не стать больше классу революционным. Теории все нужно переписывать, исправлять, тогда, может, и будет надежда. Прав ли был Маркс? Прав по сути, но даже величайший мыслитель может допускать оплошности: Маркс говорил о поступательном развитии мира, но так как мир не имеет явственного конца (по крайней мере, нам он не виден), то и развитие его поступательно, этапы сменяются, нет конечного этапа, тогда как мы посчитали коммунизм конечным. Как могло повлиять это заблуждение? Ведь мы видели, что менталитет людей невозможно изменить за одно поколение, потребуется, быть может, век диктатуры пролетариата, чтобы все начали мыслить в необходимом русле, избавились от собственнических настроений. Хотя мы и употребляем термин диктатура, все же это должна быть мягкая сила, сила примера, сила направления, но никак не принуждения'.
