Annotation
Прошло сто лет со времени Октябрьской революции, и вот ее главный герой возвращается...
Коровин Николай Петрович
Коровин Николай Петрович
Второе Пришествие
Глава I. Москва - звонят колокола
Закат расстилался над Москвою. Лучи лениво скользили по Красной площади, отражаясь от башен, поблескивали купола церквей на Соборной площади, они то словно собирали вокруг себя всю энергетику осеннего угасающе-оранжеватого солнца и выстреливали ее в определенную точку, то на мгновение остывали.
Часы пробили четверть восьмого. То есть пробили они один раз, и именно в честь данного временного промежутка. Пестрая толпа, вооруженная в первую очередь средствами для фотографирования, неспешно передвигалась, не имея определенной конечной цели, горланя на всевозможных мировых наречиях. Большой редкостью среди них были индивиды, идущие быстрым шагом; таких всегда много у метро и еще больше в метро (удивительно, не правда ли? Но, более того, на автобусных остановках их, напротив, больше, чем в автобусах! Не верите - проверьте!), бегут они, не замечая остальных, готовы идти на таран; это люди в себе уверенные, хотя под таких могут и маскироваться, и вполне себе успешно, отрешающиеся вглубь себя и забывающие об окружающем, при этом по инерции бегущие (подобная инерция может в одном случае из ста сыграть злую шутку в виде поворота не туда, вплоть до шага под колеса несущегося на полной скорости автомобиля) в обреченную суетную неизведанность, а если выражаться по-старинно-сказочному, то туда не знаю куда.
Очереди в мавзолей, как то случалось в прежние советские времена, не наблюдалось, да и к тому же вечером он был уже закрыт. Зевак вокруг лобного места, как во времена Ивана Грозного, также было немного, мораторий на смертную казнь сделал свое пацифистское гуманистское дело, поэтому и стрельцов, висевших на стенах, как во времена становления Петра Первого, не было. Минин и Пожарский, немного одинокие, смотрели как всегда в одну точку, и как будто продолжали свое вечное совещание. Кто прав - кто виноват? Почему наша гордость, наша самая святая земля пала под пяту врага? Соберемся же, братья, во имя духа святого, обратим недругов в бегство! Но некому было услышать этот диалог - прохожие за всю свою жизнь ни разу не задумывались о количестве войн с Польшей (даже когда списывали ответы на экзамене по истории), не страдали полонофобией (а ведь как прекрасны шутки про пирог!), да и вообще не являлись людьми, способными о чем-либо задумываться - на то они и прохожие. 'Смотри, смотри, стена из кирпича! Неужели, это Кремль?' 'Похож, он, он!' - радостно кричат только сегодня прибывшие из городка, где квартал из домов серии I-447 является вершиной цивилизации, а памятник Ленину - неизменным магнитом для любой компании и ориентиром для свиданий. Примерно так и происходит, проверьте!
Так они мыслят на ходу, и мысли их подобны их скорому шагу. Задумавшийся предпочтет сесть на потертый мхом камень-валун, свидетель многих природных бедствий, возможно и сам порождение неведомой гегемонской силы, исчерпавшей себя ныне. Тем этот камень и привлекателен - одним своим существованием он способен сподвигнуть на написание полноводного фантасмогористического эпоса, равного по силе своей фабулы многим и очень многим произведениям. Но так же и площадь Красная - свидетель бурь и мятежей, снежных парадов и пафосных воззваний. И она очаровывала, пленила, возбуждала своей атмосферой причастности к чему-то великому, выдающемуся из твоей будничной монотонной жизни. И насколько дух этот был русским, настолько уже привычным было то, что речь на разных языках была слышна с разных концов площади. Но ведь, если поразмыслить, а что делать простому москвичу в историческом центре? Среднестатистический коренной москвич (-ка) посещает площадь в следующем порядке: с мамой и папой перед школой (смотри, вот это - самая главная площадь нашей страны!), с классом в школе (с увлекательной экскурсией), с девушкой (парнем) на энном свидании после школы (и непременными шутками про мавзолей), и, наконец, замыкая круг, со своими собственными детьми перед началом их школьной жизни. Учиться, учиться и учиться, завещал главный обитатель сего места, поэтому и неудивительна та скрытая связь со школой и традицией посещения Красной площади. Из раздававшихся со всех сторон разнобойных звуков в большинстве своем это были фразы восторженные, веселые, не несшие какой бы то ни было информационной нагрузки. Но нет правил без исключения. И здесь-то мы должны сфокусировать свое внимание во-о-о-н в ту точку.
На площади стояли и о чем-то полугромко спорили два явно не слишком молодых человека, но, правда, пока и не старых; то есть если уж совсем придираться, то, конечно, скорее молодых, если уж совсем точно, то - находившихся в начале переходного пути от юношества до приснопамятного среднего возраста. Один махал руками, показывая вдаль. Второй смеялся, а когда первый замолкал, сам начинал махать и показывать во все ту же даль. Быть может, у них было довольно-таки разное представление об этой самой дали, но спорили они явно о чем-то важном для них, и равно настолько же бессмысленном для фотографирующих друг друга и самих себя туристов, людей в форме, москвичей, недавно ставших москвичами, и москвичей, бывших москвичами уже довольно-таки давно, но, подобно герою одного легендарного произведения, все никак не попадавших на Красную площадь до этого, все же на нее проникнувших (хотя почему-то думается, на Курский вокзал их, подобно герою этого произведения, если и заносило, то тоже нечасто).
Вникать в их спор для того чтобы попытаться примирить их, или, возможно, даже поддержать кого-то из них мы права не имеем, но упомянем, что спорили они о банальнейшей, избитой теме: какой политический строй лучше. 'А что, уже определили идеал?' - забеспокоитесь сейчас же вы. Хех, а может и правда узнать? Ох и нехорошо подглядывать и подслушивать, но уж жаль, очень жаль будет такому диалогу пропадать! Постараемся вырезать из их диалога непечатные слова, чтобы прибавить хотя бы ненамного долю приличия нашему повествованию, и оформим их диалог в подобной слабоцензурной форме. Собственно, оговоримся, что так мы будем поступать и впредь, передавая слова и мысли наших замечательных персонажей. А начнем мы как раз с фразы, произносимым одним из них при показывании ладонью в далекую даль.
- Это ж как надо было постараться: таку-ую страну развалить!
- Какую такую? В которой всем жить было противно? В чью идеологию никто не верил?
- А сейчас не противно? Та страна могла хоть что-то делать, а эта? Да, риторика и госпропаганда усовершенствовалась, спору нет.
- Так ты признаешь, что тогда госпропаганда была а) убога и б) ничего кроме нее не было.
- Если она вдохновляла людей на свершения, уже из этого нельзя назвать ее убогой. Лично мне ближе принцип 'догнать и перегнать Америку', чем 'Америка корень всех наших бед'.
- Нельзя, нельзя так вестись на популизм!
- Ха, стой! А что есть не популизм? В чем тогда? Выполнение пятилетки за четыре года популизм? А развитая промышленность? Были или нет? Выдумали?
- Развитая-то развитая, но: игрушки и вагоны дальних поездов из ГДР, автобусы Икарус из Венгрии, трамваи Татра, электровозы ЧС и тепловозы ЧМЭ из Чехословакии... Ну и так далее. Магнитофоны, прочая техника. Я и не вспомню всего сейчас. Но качество заграничных товаров - даже из соцлагеря - было как минимум не хуже!
- Еще скажи, наши ракеты скопировали с трофейных Фау-2! И атомную бомбу собрали по выкраденным Розенбергами чертежам! А сейчас даже заколки для волос из Китая! Шедевр! Вот смотри. Я на днях был на одном бывшем заводе. О названии умолчу. Сам по себе завод огромный, здание величественное, обширная территория с подъездным путем. Внутри сейчас производства нет или почти нет: все сдается под всевозможные шарашки. На лестнице стойкий запах мочи и кала, окурки и блевотина. Стены обшарпаны, исписаны ругательствами, философскими изречениями и изрисованы символами разных объединений. Коридор напоминает бункер на случай атомной войны: торчат трубы, рубильники, и все в таком состоянии... Двери тонные, не менялись с семидесятых (а может, пятидесятых? Скорее так!), еле открываются. Потолка нет. На туалете надпись 'МЖ', захожу, писсуары сколоты, лужи и вонь. За мной заходит девушка приличного вида, спрашивает: 'Ой, а здесь как, мужской?' Зато заходишь в торговый центр по соседству, а там - телевизоры за полтора миллиона. За полтора миллиона, друг мой. И не полтора миллиона старых галош, а полтора миллиона рублей. Так-то! И это в стране, где двадцать процентов населения живет за чертой бедности. А большая часть оставшихся едва поднимает головы над этой чертой, да и то, потому что эта черта занижена. Но у нас есть телевизоры, выгнутые, вогнутые, шуры-муры, функции, сверхчеткость, и так далее.
