– Как там внизу? – спросила, осторожно дотрагиваясь до затылка и нащупывая большую шишку.
– Все мертвы. Подчистую, – довольно улыбнулся Дэн. – Майя – не просто девочка. Чудо!
– Дочь Мирослава и Евы, – зачем-то сказала я.
Дэн кивнул.
– Знаю.
В коридорах было шумно и многолюдно. Хищные суетились, хаотично бегали из комнаты в комнату, проверяя, видимо, оставшихся в живых. Я тоже невольно считала. Лара с Ирой, успокаивающие детей. Жмущаяся Рита. Алиса, восторженно объясняющая что-то Дарле и Юлиане. Защитницы альва, щебечущие в сторонке. Все пятеро, если я не ошиблась в подсчетах. Ева и Майя в гостиной, все еще бледный Филипп в объятиях своей женщины.
Лица. Много лиц. Даже слишком много, и я судорожно пыталась вспомнить, сколько человек оставлял мне Эрик. Всех ли я сохранила?
Не всех.
Из-за спинки дивана бледнела простыня. И если подумать, что ей делать на диване – это ведь гостиная, а не спальня. Но простыня все равно торчала смятыми углами, и отчего-то мне стало жутко от этого зрелища. Во рту пересохло, и колени дрогнули, в висках стучало, а затылок нестерпимо ныл. Но все это мелочи, по сравнению с тем, что пряталось там, под простыней.
– Она хорошо дралась, – тихо сказал Дэн и зачем-то обнял меня за плечи. Я помотала головой, вывернулась, шагнула к дивану. Внезапно все замолчали. Отступили к стенам со скорбными лицами, к окнам, подальше от места, занятого покойницей. А из-под простыни нелепо торчал ботинок. Черный, высокий, с толстой резиновой подошвой. Алла всегда одевалась по-пацански…
Чтобы убедиться, мне нужно было приподнять простыню. Рука на мгновение дрогнула, касаясь ткани. Несколько секунд я собиралась с духом, а мои подопечные смотрели. Все же где-то внутри меня жила слабачка, и ощущение, что из-за меня погибла Алла, было гадким.
Я позволила себе быть слабой – там, перед всеми этими людьми. Я не правительница, и проверку Эрика не прошла. Сожалений по этому поводу не было ни капли. Была обида. Если бы он остался, Алла не умерла бы.
– Прости, – шепнула я, приподнимая простыню. – Прости, что не уберегла.
Слева охнула Юлиана, появившаяся так внезапно, что я вздрогнула. Она присела на пол у дивана и сжала руку Аллы, соскользнувшую вниз. Дэн снова обнял меня за плечи.
Эти люди ждали, что я уберегу их. Но что я могу противопоставить смерти? Кен? Волю? Желание жить? Алла тоже хотела жить, и вот лежит в объятиях белой тряпки. Застывшее лицо, веер ресниц, что никогда больше не дрогнут. Свисающая с дивана рука. И дурацкий ботинок, торчащий из-под простыни.
Со смертью нет смысла сражаться. Но я могу убить охотника.
Ночь оказалась длинной. Наши воины все не возвращались, и рассвет не торопился разбавить тьму. Только снег все сыпал, укрывая белым покрывалом тела охотников, которые мы сложили у порога. Я смотрела на них долго, пока не замерзли ладони до такой степени, что я не могла их согнуть. Назад в дом не хотелось. Дом пропитался смертью, как бисквит сиропом. Сладкий, вишневый запах уходящего в никуда кена…
Вернуться все же пришлось – Дэн увел назад, в тепло и мнимую безопасность стен. Аллу уже унесли наверх – готовить к похоронам.
– Такое случается, – спокойно сказал Дэн. Он сидел на диване – на том, куда я не решилась сесть. Мне казалось это кощунством – сидеть там, где только что лежало тело воительницы, которую я не уберегла. Мирослав стоял поодаль, скрестив руки на груди, и хмурился. – Это война. На войне не бывает без жертв.
– Эрик оставил меня за главную, а я потеряла воительницу. Черт, что я говорю?! Алла мертва, понимаешь? Мертва. Навсегда…
– Ты выиграла битву. Охотников нет, они все там, на улице. – Он указал на входную дверь, которая чудом держалась на петлях. Когда мы входили, она жалобно скрипнула, будто сокрушаясь о своей несчастной судьбе. – Ты же сохранила почти всех скади.
– Почти, Дэн. Но не всех.
И заплакать бы, а не получается. Только глаза жжет и в горле першит – не продохнуть. Озноб еще после долгого стояния на холоде. Горячий успокоительный отвар Эльвиры не согрел и не успокоил, и я тряслась на старинном пуфике с изогнутыми ножками, обитом серой парчой. Пялилась в затоптанный грязными ботинками охотников пол.
– Ты не полководец, Полина, – подал голос Мирослав. – Зря Эрик оставил тебя за главную. Первое, чему учится полководец – принимать смерть, потому что это неизбежно. На любой войне. А теперь вставай. Провожу тебя наверх – отдохнешь, согреешься и придешь в себя.
Я помотала головой.
– Не хочу отдыхать! Хочу дождаться Эрика. Да и не смогу сейчас одна – с ума сойду.
– Ты не будешь одна, – пообещал Мирослав, шагнул ко мне и помог подняться. Уже у лестницы я обернулась к Дэну:
– Останешься?
На его усталом, задумчивом лице отразилась нерешительность. Но лишь на миг, потом он, видимо, вспомнил о своем статусе.
– Не могу, – слабо улыбнулся он и тоже встал. – Меня ждут. А ты отдыхай, набирайся сил. – Дэн тяжело вздохнул и взглянул на Мирослава. Не думаю, что они когда-нибудь помирятся. Ну хоть не устроили междуусобиц, пока охотники были в доме – и на том спасибо. – Это еще не конец.
Не знаю, кого имел в виду Дэн – охотников или Первых. С охотниками я хотя бы знала, как себя вести. Будут смерти, да. Возможно, немало. Но мы справимся, если объединимся. А Первые…
Где сейчас? И почему не пришли, ведь портал открылся в Липецке?
Лив из видения не казалась мне страшной. Маленькая, испуганная девочка с блестящими глазами и дрожащей рукой. В том видении было две вещи, внушающих ужас – Хаук и нож. Не знаю, какая из них пугала больше.
Мирослав помог мне подняться и уложил в кровать прямо в одежде. Подоткнул одеяло, как меленькой, и присел рядом.
– Ты – пророчица, и не должна решать за всех. У каждого из нас своя роль, ни к чему хорошему не приведет, если мы начнем примерять шкуры друг друга.
– Ты говоришь это как мой друг или как брат Дэна?
– Признаюсь, встретить сегодня Даниила, узнать, что вы знакомы – даже более, чем просто знакомы – было шоком. – Мирослав вздохнул и отвел взгляд. Посмотрел в окно – на разбушевавшуюся внезапно зиму, снежинками стучащую в стекло. Светало, и серый рассветный воздух смешался со снегом. Сумрак расползался по комнате отравляющим туманом, и лишь у изголовья кровати, где горели приглушенные бра, его не было – видно, боялся сунуться к свету. – Мне пришлось изгнать его, но забыть прошлое нельзя. Он мой брат. Гораздо позже, когда пришел охотник, Ева умоляла найти Даниила, ведь однажды он уже убил древнего. Да, Полина, Даниил убил древнего в двенадцать лет! Но я не смог переступить через гордость.
– Из-за поединка?
Голос мой был шелестящим и тихим, словно я боялась потревожить, спугнуть болезненную память, в которой копался вождь альва. У каждого из нас в прошлом живут демоны – страшные и не очень, причиняющие боль и припорошенные пеплом воспоминаний. Скелеты в шкафах.
– Он одолел меня, а убить не смог.
– Считаешь, это была слабость?
– Поединки почти всегда заканчиваются смертью или признанием поражения. У нас не было ни того, ни другого. Этот поединок сверг меня буквально. Альва перестали меня уважать, хотя я ни на секунду не прекратил заботиться о них. В итоге это погубило их, ведь они не послушали, когда я предлагал бежать из Твери. Посчитали, что стены дома спасут…
– И Мишель их убил, – подытожила я.
Мирослав кивнул. Тишина, воцарившаяся после этого, давила. От окна веяло сумрачным, волглым холодом. Давно погасший камин скалился темной пастью. Одеяло внезапно стало нестерпимо тяжелым, и я из-под него выбралась.
Тяжело говорить, придумать нужные слова, ведь слова не изменят прошлого. Не затрут образ дикого, злого мальчика, фактически убившего свое племя.
– Поединок принес смерть альва, – подтвердил мои мысли Мир. – Как думаешь, смогу я простить Даниила за это?
– Придется, – помимо воли вырвалось у меня. И образы в сознании заплясали цветными картинками. Испуганная Лив. Полутьма и сокрытый в ней человек. Светящиеся плети-щупальца Хаука. – Придется, потому что Первые близко – сегодня в гостиной у меня было видение. И если они правда придут нас убивать, сольвейги будут рядом. А значит, и Дэн. – Мирослав недоверчиво нахмурился, будто пытаясь различить на моем лице признаки лжи или лукавства. – Всем нам придется чем-то жертвовать, чтобы спастись. Гордость – не такая уж большая плата.
