– Ты приходила. Каждый день. И каждый день один из этих… убивал тебя. Если я не вмешивался. Сначала я тебя спасал. Раз за разом. Ты улыбалась и уходила молча. А потом я перестал спасать.

– До сегодня?

– До сегодня, – улыбнулся он. – Ты могла быть счастлива там.

– Но я решила быть здесь, с тобой.

– И это, безусловно, уже не исправишь…

У него теплое дыхание. И руки тоже теплые, что весьма кстати, так как моя кожа от холода покрылась противными пупырышками. И мне подумалось, что лучше уж так, ведь у нас целый мир на двоих, и только мы здесь демиурги. До поры.

А дальше… никто не знает, что нас ждет дальше. И это правильно – не знать. Это то, чему меня научил мой дар.

– И что мы будем делать теперь? – тихо спросил Эрик, не размыкая объятий, пока над озером разгорался первый мой здешний закат.

И я с удивлением поняла, что улыбки бывают сладкими. У улыбок здесь карамельный вкус.

Дождь моросил со вчерашнего дня – мелкий, противный. Небо затянуло тучами, словно мутным пузырем, а в самом пузыре проделали дырочки, из которых сыпало ледяной водой.

Конец сентября, а уже так холодно. В этом году зима придет рано, надо полагать. Это хорошо. Защитник мне сейчас нужен, как никогда – на новый источник ушел почти весь кен, а в городе ходят слухи, что охотники с севера пожаловали, рыщут по улицам, прикидываются друзьями. Расспрашивают и уже наверняка выяснили много. Непозволительно много.

Скверно. Если их послал тот, о ком уже почти легенды ходят…

Завтра. Все завтра. Сегодня выспаться и отдохнуть. А потом найти, чем подпитаться.

Я вытащил чемоданы и захлопнул багажник. Подкатил их к стоявшей у крыльца женщине. Моей женщине. Пора бы уже привыкнуть.

– Боишься? – усмехнулся, обнимая ее за плечи.

– Немного, – честно призналась она.

– Ты уже атли. Да и с русским у тебя намного лучше, чем год назад. Справишься.

Она улыбнулась. Нервно, зажато. Совсем не так, как улыбалась в спальне. И как у скади, на диване, поджав ноги и глядя в никуда. Наверное, это меня в ней и задело.

Она умела молчать, слушать, а еще не лезла в душу. Никогда. Как и я к ней. Отличная основа для крепкого союза.

– Так странно, я уже привыкла к…

– Независимости?

– К ненужности, – поправила она.

– Мне кажется, к этому нельзя привыкнуть. В любом случае, сильные защитницы атли нужны всегда.

– Атли? – Она подняла на меня глаза, и мне привиделся в них укор. Притворный, естественно. Элен совершенно не умела обижаться.

– Мне ты нужна несколько в другом качестве.

В доме было шумно. Излишне шумно, я бы сказал. В последнее время от шума я отвык. И от суеты, от детских визгов, от громкого смеха и иных проявлений эмоций. Слишком долго жил один.

Ужин едва пережил – разболелась голова, и щеки ныли от притворных улыбок. И впервые за последнее время я пожалел, что принял в племя столько новых людей. Воины. Защитницы. Ищейки. Все сильные и талантливые, но… чужие. И атмосфера в доме совершенно другая – не то, что раньше. Впрочем, как раньше не будет никогда. В жизни все идет своим чередом.

Однако, толпа утомляла неимоверно. То ли я постарел, то ли люди мне попались на редкость шумные. Общительные. И каждый норовил выслужиться, продемонстрировать уникальность таланта. Будто бы я никогда не видел уникальности…

Прямая спина. Тонкие запястья со змеящимися по ним шрамами – отпечатками моих ошибок. Кисти ладонями наружу. И взгляд – прямой и дерзкий. Яростный. Она умела говорить с небом, и небо отвечало ей. Дождем ли, грохотом или острыми краями молний. Тогда мне казалось, небо слышит и меня.

С того дня, как она ушла, оно перестало меня слушать.

Я стоял у окна, пока Элен распаковывала чемоданы. Аккуратно, будто боясь потревожить уклад моей спальни, сдвигала в сторону вещи с полок, ковырялась в комоде. Аккуратным движением повесила полотенце на крючок в ванной. Ткнула зубную щетку в отверстие стакана.

И комната приняла ее – мягкую, податливую, гибкую. Наверное, однажды и я приму. Во всяком случае, я на это надеялся.

Дождь закончился, но небо все еще хмурилось, цеплялось за деревья днищами серых туч. И на заднем дворе качалась молодая ива – за несколько лет она выросла и окрепла. Гнула гибкие ветви к земле, будто пыталась дотянуться…

Я и сам пытался не раз. И сам себя одергивал.

Она. Так. Хотела.

Магические слова, против которых не придумали пассов и защитных заклинаний.

Легкая ладонь легла на плечо, шею обожгло поцелуем.

– Иди. Я же вижу, ты рвешься. – Элен сунула мне в руки букет, который мы купили в ларьке у заправки.

Я улыбнулся. И все-таки мне несказанно повезло с ней. Чем только заслужил…

Она провожала меня у окна. Я обернулся лишь раз – во дворе – и Элен помахала мне рукой. Наверное, она немного завидовала. Ей-то не дано сидеть у могилы. А ведь она могла, если бы согласилась на предложение Дашки. Но она отказала. И приняла мое, чем впервые меня удивила.

Разгулялся ветер. Льнула к земле бурая, жухлая трава. И ива гнулась, раскидав ветви, как тонкую паутину, осыпая желтую листву на округлый холмик.

Я положил букет ко множеству других – ее тут помнили до сих пор и таскали цветы. Я тоже таскал, хотя и не видел в этом смысла. Она все равно не узнает, а подношения эти – ритуалы для живых. К мертвым они никакого отношения не имеют.

Однако носили. Кто украдкой, кто в открытую, как Марго. Та так вообще подолгу сидит тут, уперевшись коленями в землю, и плачет. Будто от слез больше пользы, чем от этих цветов. Словно после смерти можно долюбить.

Глеб приходил и оставлял букеты молча. Всегда хмурился и не задерживался больше минуты.

Даша молчала, сложив руки за спиной.

Мне же хотелось орать. Выкопать тело, позвать колдуна, вернуть ее и снова прибить. Собственноручно. С тех пор я редко бывал в доме, чтобы не свихнуться. А потом Элен сказала, что ей и того не дано.

Злилась ли она когда-нибудь? Жалела ли о чем-то? Жалеет ли теперь?

Ручаюсь, ее загадки разгадывать будет интересно.

– Ну привет, – сказал я тихо, не надеясь, что покоящаяся здесь услышит. Туда, где она сейчас, не проникают звуки из кевейна. – Стоило оно того?

Я не ждал ответа, но ива снова качнулась и погладила меня веткой по плечу.