где наскоро лепили день-деньской
из глины все изделия для «вала».
Пусть для шурпы, для плова, для цветов
годились те горшки, те блюда, вазы,
но разве только,
чтоб отведать плов
вы вносите изделие в свой кров?
Оно должно дарить
и радость глазу!
Однажды он восстал,
и в мастерской,
явился
величавый, словно ода,
и перебил все вещи до одной,
и даже печку развалил ногой.
А после взял коня,
запряг в подводу.
Не ищут так золотоносных жил,
как возле Фанских гор
искал он глину.
А после печь,
что песню, он сложил,
глазурь и краски
в муках сочинил,
Аллаху помолился для зачина.
Глядели, рот разинув, гончары,
как из-под рук его
рождалось чудо:
сперва
свистульки детям для игры,
а уж потом возникла, как миры
разнообразная посуда.
Горшки цветочные
и вазы для цветов
являлись из небытия на диво.
А мастер, недоступен и суров,
вертел гончарный круг без лишних слов
и только щурился счастливо.
Откуда этот дар,
он сам не знал.
Со всех краев
съезжались люди,
и каждый по дешевке покупал
то, чем музей пока пренебрегал,
о чем теперь мы пишем, как о чуде.
ПЕЙЗАЖ
В желтый узор
перелиться готовое,
таджикское красное,
таджикское лиловое…
Вдоль полей зеленых горы
словно сюзане висят,
четко вышит на которых
миндаля цветущий сад.
В небо взгляду-альпинисту
солнце не дает взойти
желтый жар его неистов
вниз уводит, на пути,
что ныряют под уклонцем
средь тюльпанов и гранат,
и опять уводит к солнцу
вертикальный этот сад.
По стене тюльпанов алых
тихо движется тюльпан,
то на ослике усталом,
на себе неся тюрбан,
всадник в стеганом халате
вниз спускается, в кишлак.
Вдоль арыков — неохватен
красно полыхает мак.
Ребятня у стен прогретых
желтым светом высоты
в шелк и бархат разодета
бегающие цветы!
Яркой музыкою дышит
гор цветущий небосвод.
Кто хоть раз ее услышит,
тот с собою унесет —
в желтый узор
перелиться готовое
таджикское красное,
таджикское лиловое…
СЕВЕРНЫЙ АВГУСТ
У лета времени немного —
Уже созрела недотрога.
Стручки стреляют семенами
в руках снующей детворы. Знобит грядущими снегами
еще зеленые дворы.
И августовский ветерок
таит ноябрьский холодок.
Хотя еще придет награда — сентябрь с пакетом винограда.
ТБИЛИССКИЕ БАНИ
На Майдане
в Пестрой бане,
в номерах, где Пушкин был,
Зурико
меня и Саню
серной баней угостил.
Друг за другом
входим трое,
как в отшельнический скит.
…В беломраморном покое
тишину струя дробит.
Льет из трубки
в камень чаши
недр подземных вечный дар,
не остывший, не угасший —
от струи исходит пар.
Запах серы —
запах ада.
Только чувствую душой:
это — райская награда,
недостоин я такой.
Сухощавый, как отшельник,
старец
вышел на порог.
Держит он в руках не веник,
а батистовый мешок.
/
Мылит он его сначала,
дует он в него потом.
И — как сказка зазвучала
встал он
