Хватов уже беспомощно и жалобно, хрипло говорит:
— Исключить, значит… Ну… убивайте! — Он неуверенно делает несколько шагов и садится на лавку.
— Позора боишься? — спрашивает Шуров. — Не надо до этого допускать.
— Вы… меня теперь все равно… — Он не договорил и махнул безнадежно рукой.
Шуров подходит и садится с ним рядом. Закуривает. Примирительно говорит, пуская дымок вверх:
— Ну, хватит нам ругаться… Пиши заявление!
— Куда? — спрашивает Хватов не глядя.
— В правление, куда ж больше?
— Тюрьму, что ли, себе написать? — угрюмо бросает Хватов.
— Зачем тюрьму? Колхозную честь соблюсти. Напиши, что просишь принять излишки сена. Ну и… — Он подумал. — Ну и напиши, что хочешь в кузницу молотобойцем. По ремонту инвентаря будешь работать: руки у тебя золотые, силенка есть… А плужки пусть на твоей совести останутся.
— Через все село везти сено! У всех на глазах! — неожиданно закричал Хватов. — Не повезу!
— Тогда… обижайся сам на себя. Я сказал все. — Шуров заткнул литровку тем же початком, поставил ее на окно и встал. — Значит, не напишешь?
— Подумаю, — произносит Хватов после паузы.
— Подумай хорошенько, Григорий Егорович. Мы к тебе с добром приходили… Хорошенько подумай! — повторяет Шуров и обращается к Матильде: — До свиданья, Матильда Сидоровна!
Алеша элегантно протягивает руку Матильде и говорит с нарочито подчеркнутой вежливостью:
— До свиданья, Матильда Сидоровна!
Воскресный день. Где-то поют, где-то пляшут. На бревнах сидят группой колхозники Терентий Петрович, Евсеич, Катков, Настя и другие. Среди них Игнат играет на балалайке, Евсеич следит за калиткой Хвата. Шуров и Алеша вышли из калитки. Евсеич зовет их, помахивая рукой. Они подходят и садятся на бревна. Колхозники сразу же окружают Шурова.
— Никишка-то Болтушок против Самоварова поднял руку на собрании! — сообщает Евсеич.
— Все за вас подняли! — восхищается Терентий Петрович.
А Игнат задумался и говорит:
— Эх-хе-хе! Тося-то уехала… Зря. Ей-бо, зря…
Все притихли. Евсеич толкает Игната с одной стороны, Домна — с другой. Игнат смотрит на того и другого и говорит:
— Ну? Что? Ну, вспомнил. Жалко же такого агронома.
— А правда, кто же у нас теперь агрономом будет? — спрашивает Петя. — Вот Тосю бы…
Шуров мрачен. Алеша отходит в сторону. Настя поднимается и подходит к нему.
Ночь. В хате Терентия Петровича. Петя пишет письмо. Терентий Петрович диктует:
— Так и пиши: «Дорогая, значит, Тося! Шлю нам поклон от себя и от Терентия Петровича, и…»
— Поклоны после. Сначала письмо пишется.
— Чудак ты! Сроду так: сперва поклоны.
— Ну ладно; пусть по-вашему.
— Да не по-моему, а как полагается… «И от Алеши, и…»
Ночь. Игнат на пожарке. Выражение лица у него тоскливое. Он оперся подбородком о кулак и смотрит в темноту говоря:
— Вот, сиди — жди пожару… Уйду! Пусть Алешка другую работу дает — по нраву. Мне Петр Кузьмич какую хошь работу теперь даст. А это что? — осматривает он сарай.
Снова в хате Терентия Петровича. Петя продолжает писать и повторяет написанное вслух:
— «А Игнат Прокофьевич Ушкин о вас часто вспоминает. Он — все на пожарке. И уже не летает с одной работы на другую. — Терентий Петрович слушает Петю молча, — А председателем у нас теперь Петр Кузьмич… А кто будет агрономом — еще ничего неизвестно».
— Как так неизвестно? Пропиши: пущай едет в колхоз.
— Нельзя.
— Нельзя, — подтверждает и Терентий Петрович, покачивая головой. — Ну пропиши, что сушь у нас стоит страшная. Но хлеба хорошие. Тут и ваше, мол, радение есть… Эх-хе-хе! Когда же дожди-то будут!
— «Бабушка моя Марковна посылает вам поклон. А Петр Кузьмич все по ночам сидит в правлении и пишет, а днем в поле. Только плохо ему: один он».
— Пропиши: жениться бы надо, — вставляет Терентий Петрович.
— Нельзя, — возражает Петя.
— Нельзя, — соглашается Терентий Петрович, так же покачивая головой. — Вот, бывало, мы женились — просто. Точно говорю — просто. Матвеевна! — обращается он к жене, которая вяжет чулок. — Как мы с тобой женились-то, помнишь?
— А как же, ты сперва подрался с моим батькой, а на другой день я к тебе и ушла.
— Ну, ну! — осаживает ее Терентий Петрович.
— А венчались-то уже недели через три.
— Да хватит! — перебивает Терентий Петрович.
— Чего хватит? Какой ты был, таким и остался. Чего хватит? — ворчит она. — Не перебивай Петю.
Утро. Почтовый ящик. Петя опускает письмо.
Город. Тося сидит на скамеечке в парке и читает письмо, быстро пробегая глазами.
«Только плохо ему: один он». Тося подпирает ладонями лицо и задумывается. Потом говорит:
— Какие там хорошие люди!.. А ехать нельзя… — Читает снова, но уже вслух: — «Гришку Хвата Петр Кузьмич прижал здорово, а чем это кончится, еще не знаем»… — Тося мрачнеет и снова задумывается.
Гришка Хват выглядывает из калитки своего дома. На улице пустынно. Он отворяет ворота и выводит под уздцы лошадь, запряженную в воз люцерны. У калитки всхлипывает Матильда. Гришка идет сбоку воза, оглядываясь по сторонам. Из куста сирени выглядывают Терентий Петрович и Петя. Терентий Петрович говорит восторженно:
— Дошел Кузьмич Хвата!
Из калитки вышла Настя Бокова. Она смотрит в упор на Хвата. Он не выдерживает ее взгляда и переходит на другую сторону воза. Но из-за углов хат смотрят на него несколько человек молодежи. Гришка пытается перейти на другую сторону воза, но частушка Насти хлестнула его.
Хват понял, что ему не уйти от этих презрительных взглядов. И он, опустив голову и понукая лошадь, даже не ударяет кнутом.
А поле торжествует! Хлеб шумит, шумит…
Комбайн убирает пшеницу. В кабине трактора Костя. За штурвалом комбайна молодой комбайнер, покрытый половой и пылью, в засаленном комбинезоне.
Игнат идет с палочкой вдоль покоса, навстречу комбайну. Он останавливается, поджидая комбайн. Подходит комбайн. Игнат входит на трап, постучал пальцами по огнетушителю, сходит с трапа вниз, забегает вперед комбайна, останавливается и поднимает руку. Комбайнер машет ему рукой и кричит:
— Сойди, говорю!
Костя грозит Игнату кулаком из дверцы и показывает жестом, как он раздавит его в лепешку.
Игнат стоит невозмутимо. Стал и весь агрегат. Комбайнер и Костя подбегают к Игнату, оба рослые, сильные. Комбайнер сует огромный гаечный ключ к носу Игната и кричит:
— Остановить агрегат — преступление! Ты понимаешь — хлеб!
Игнат садится на землю, опасаясь, что его столкнут с дороги. Он говорит:
— Садитесь!
Те оба дружно плюнули. Костя лезет в кабину и включает скорость. Трактор едет прямо на Игната.
Игнат лежит, опершись на локоть, и ковыряет соломинкой в зубах. Гусеницы едут на Игната и замирают в метре от него: агрегат стал. Игнат манит пальцем комбайнера.
— Все равно пойдешь. Через человека не поедешь.
Комбайнер и Костя подходят. Игнат говорит:
— Огнетушитель для чего? Для безопасности от огня. Видишь: сушь. Заряди!
— Да вечером. Вечером, говорю! Не могу допустить простой!
— Вода есть, заряды есть — заряди!
— В райком пожалуемся!
— Что-о-о? Да мне сам Иван Иванович Попов сказал: «Прижми комбайнеров! Распустились!» Как инструкция гласит? Без огнетушителя не смей косить! Вот как гласит инструкция. А ты? — Игнат встал, отряхиваясь. — Давай заряды. Умеешь?
— Учили… Знаю, — буркнул комбайнер.
Комбайнер и Костя спеша заряжают огнетушитель.
Игнат машет им фуражкой, уходя от комбайна.
Где-то вдали тревожный сигнал комбайна. Этот сигнал все беспокойнее и беспокойнее. Он тревожит, зовет на помощь. В этот жуткий звук вмешивается голос: