Зенрис усмехнулся – в первый раз.
– Да что же тебе известно о нашей организации, девушка? Ты считаешь, правда всё то, что ты говоришь?
– Знаю я мало, – ответила Ривелсея. – Что всё это правда, я тоже не уверена. В наше время выявить правду становится всё сложнее, да и правда сама день ото дня делается всё неопределённее. Что касается меня, то я просто хочу быть полезной.
– Кому? – спросил Зенрис.
– Вообще, – сказала она. – И к тому же – Ночному Посольству. И Терону, как его руководителю.
Зенрис прерывисто закашлял.
– Ночному Посольству, говоришь? Что ж, интересно, конечно, тебя послушать, очень интересно и увлекательно. Служба в Страже, по всему видать, принесла свои плоды. Пойдём, – сказал Зенрис и посмотрел на неё по-особенному остро. – Я хочу показать тебе то, что показываю лишь избранным, самым лучшим из тех, кто бывает в моём доме. И тебе, в числе лучших, поскольку ты меня заинтересовала. Идём, – Зенрис поманил её пальцем за собой.
Ривелсея удивилась немного и даже, вспомнив мрачное предостережение мужчины у дверей, коснулась незаметно рукой кинжала «Союзник». Острый, как бритва. «Если Зенрис хочет причинить вред ученице Веттар Нарта, то шансов у него нет, и самое главное, он об этом не знает», – подумала Ривелсея. Ощущение опасности ещё возросло, когда Зенрис отпер ключом толстую дверь и стал спускаться по лестнице вниз, куда-то в подземелье. Впрочем, через два десятка ступеней лестница уже кончилась, и было это никакое не подземелье, а просто небольшой погреб, подобный которому был и дома у Ривелсеи, в Росолесной, где хранилось вино, компоты, варенье в глиняных чашках и большая бочка с засахаренными грушами, которую Ривелсея очень часто навещала в детстве. Но только в погребе у Зенриса не стояли ни кадки, ни бутыли, а стоял большой стол, на котором Зенрис зажёг две больших свечи, отчего сразу стало видно большое круглое зеркало в углу и тёмную неброскую мебель: несколько стульев и шкаф. Зенрис неторопливо приблизился к шкафу, распахнул его резные дверцы и зажёг ещё несколько свечей. В центре шкафа обозначилась статуэтка из какого-то белого металла. Она была отлита в виде сидящего мужчины, который зачем-то поднял одну руку, а голову наклонил низко, отчего лица совсем не было видно. Угадывался, но уже с трудом, драгоценный металл, покрытый весьма толстым и, видимо, многолетним слоем пыли, отчего цвет статуэтки приблизился к чёрному ровно насколько, насколько когда-то она была белой.
– Эта статуэтка, – сказал Зенрис, указывая пальцем, – досталась мне от моего отца, и в нашем роду она уже переходит шесть поколений. Скажи, ты знаешь, кто это?
Ривелсея приблизилась и подумала, посмотрев секунды две, что это может быть абсолютно кто угодно – лица-то ведь не видно, а фигура обыкновенная и сгорбленная.
– Нет, – сказала она. – Не знаю.
– И я не знаю, – со вздохом сказал Зенрис. – И отец не знал. И даже дед мой не знал, хотя он-то был самым умным человеком на свете. Сейчас, конечно, уже не то, а тогда у нас всё было просто замечательно, про Ночное Посольство никто не знал, а уж кто знал, те уважали. А сейчас мне хотелось бы знать: откуда тебе стало известно о Ночном Посольстве и что конкретно ты знаешь о Тероне. Для пришедшей издалека, а тем более недавно, ты осведомлена о слишком многом.
Ривелсея секунду подумала и не нашла ничего лучше, как мило улыбнуться.
– Мои небольшие секреты, уважаемый Зенрис, разрешите мне оставить при себе. Но пришла я не просто так; поверьте, кстати, что далось мне это очень нелегко. Я хочу помочь, ведь вам сейчас тяжело: так же, как и мне.
Зенрис посмотрел испытывающе и по-особому пронзительно. Но, кроме счастливой улыбки, озаряющей лицо девушки, высмотреть ему было нечего и просто невозможно.
– А имя твоё можно узнать? – спросил Зенрис.
– Ривелсея, – и она улыбнулась ещё прекраснее.
– Так вот, Ривелсея. Ты для меня представляешь собой странную личность и трудный случай, и чтобы решить, что же с тобой делать, придётся показать тебя одному из тех, кто имеет власти больше меня. Похвально, конечно, что ты рвёшься помогать нам, но доверять кому-то, в особенности сейчас – это начало всех бед и основа поражения.
Ривелсея кивнула.
– Вы собираетесь показать меня Терону? Я буду только рада такой чести, – сказала она.
Зенрис прошептал – или даже прошипел:
– Потише ты про Терона. Что про него ты знаешь? Кто-то тебе что-то сказал, это понятно, но кто-то и сам не особо осведомлённый. Вот скажи: ты знаешь вообще, чем он занимается, где проживает, как его найти?
Ривелсее, вопреки её желанию выглядеть осведомлённой, пришлось промолчать.
– Не знаешь, – констатировал Зенрис, – вот потому и помалкивай. Завтра ты должна прийти сюда же, только не утром, а вечером. Когда начнёт темнеть. Теперь, можешь не сомневаться, пропускать тебя будут более охотно. Ты придёшь?
– Приду, – сказала Ривелсея. – Можете рассчитывать наверняка.
– Вот и хорошо, – сказал Зенрис, вновь приближаясь к лестнице и начиная путь наверх. – Ведь согласись, – сказал он через полминуты, когда его голова была уже на уровне верхней двери, – что статуэтка сделана бесподобно, в лучших традициях древнего мастерства, не так, как делают сейчас. Нельзя не насладиться чудным сверканием серебра, а также властностью и мощью, запечатлёнными на его челе.
Ривелсея усмехнулась. Слово «мощь» она давно уже отвыкла употреблять без особого повода, а Зенрис даже не знал, что на самом деле означает это слово.
– Сверкание серебра, несомненно, чудное, – сказала она, – и оно было бы ещё чуднее, если бы вы, уважаемый Зенрис, удосужились стереть со статуэтки полметра пыли, а также протирали бы её влажной тряпкой хотя бы раз в год, и предпочтительнее всего – с уксусом, как всегда делала моя мать. Выражением властности на полностью невидимом лице также нельзя не восхититься. К тому же я сомневаюсь, что кто-то будет тратить своё время, чтобы подслушивать нас. В крайнем случае, это будет ваш недружелюбный охранник. Всего хорошего, – ответила Ривелсея, открывая дверь. – И до завтра.
– Однако же, – услышала она через дверь голос удивлённого Зенриса. Очевидно, в чём-то Ривелсея действительно была для него необыкновенной. Он к таким людям не привык.
На следующие сутки, точнее, почти уже в момент их завершения, девушка-ратлер по имени Ривелсея только ещё открыла дверь дома Адеста и уединилась в своей комнате. В доме Адеста все уже, видимо, спали, поэтому вряд ли она бы кого-нибудь могла увидеть, но просто ей нужны были тишина и одиночество, чтобы всё продумать, проанализировать и понять.
Она сидела час или даже два, понемногу пила из большой кружки ратлерский напиток и размышляла. Тем для размышления у неё было вполне достаточно. Согласно своему обещанию, она вновь навестила дом Зенриса, и там ей пришлось перенести ещё один разговор с его хозяином. На этом раз хозяин был в доме не один, около него находился какой-то тощий, короткий и, как показалось Ривелсее, очень пронырливый и юркий человечек такого телосложения, что его, казалось, при желании можно задушить одной рукой. Что Ривелсее и хотелось сделать уже с самого начала разговора, поскольку именно он с ходу обрушил на неё целую лавину вопросов, Зенрис же молчал: либо не мог высказываться в присутствии вышестоящего (притом что голова Зенриса находилась на четверть метра ближе к потолку, нежели голова его гостя), то ли предоставлял ему тягаться в хитрости с Ривелсеей в одиночку, то ли просто опять впал в своё обыкновенное или обыкновенно-притворное состояние апатии. Само собой разумеется, что весь разговор происходил опять в том же погребе, куда Зенрис сразу предложил спуститься, аргументируя тем, что он любит вести беседу при свете свечей. Про статуэтку он уже больше ничего не сказал – просто взглянул на Ривелсею и не сказал. И показывать её он уже не рвался.
Коротышка же, напротив, был очень активен и расспрашивал обо всём, что касалось и не касалось главной темы – желания Ривелсеи помогать Ночному Посольству: где она родилась, где провела детство и юность, живы ли и кто по профессии её родители, почему она не живёт с ними, что думает об Анрельте, замужем ли и почему нет. Насколько, по её мнению, различается жизнь в городе и в деревне; почему, наконец, она ушла из Стражи, сколько лет в ней служила, в каком городе и в каком отряде. На эти все вопросы Ривелсея ответила правдиво или почти правдиво, поскольку скрывать ей было нечего (в этой сфере). Конечно, о том, как и где она провела и чем занималась последний год, ей пришлось умолчать. Но потом вопросы пошли уже гораздо хуже: кто надоумил уйти из Стражи, откуда узнала про Посольство и Терона, как и когда попала в Анрельт и где сейчас проживает. Здесь уже пришлось ввернуть несколько ухищрений в общий, в принципе, по-прежнему правдивый ход истории и сказать, что про Терона ей сказал парень, с которым она приехала в Анрельт (его имени она называть не стала), про Посольство – знакомый из Келдара, из Стражи ушла сама, а сейчас живёт на Речной улице, где ей предоставляют комнату за плату. Адеста она решила лучше не называть, поскольку было неизвестно, насколько простирается знание Ночного Посольства. Казалось вполне вероятным, что оно может иметь представление и о рыцарях Разума, и потому разумнее было не рисковать.
