– Прошу вас, продолжайте! – взмолился лорд Эйвлинг.

– По мнению Балтина, трое ваших гостей могли бы опознать его.

– Кто же?

– Можно предоставить ответ Балтину?

– Где он?

– В овраге. Он сказал, что посидит там, пока я схожу сюда.

Лорд Эйвлинг кивнул и покинул комнату. Какое-то время Пратт и Джон молчали, потом Джон вздохнул:

– Неприятная история!

– Очень! – согласился Пратт.

– По-моему, после моего появления здесь начались беды.

– Вы не виноваты. Беды должны были начаться.

– Неужели?

Пратт пожал плечами. Из холла донесся голос лорда Эйвлинга, звонившего по телефону.

– Если попытаться как-то это понять, хотя все попытки будут бессмысленны, то беды продолжатся, – заметил Пратт, доставая портсигар. – Сигарету?

– Благодарю.

Они закурили, и Пратт продолжил:

– Я художник, мистер Фосс, и мои полотна не нравятся чувствительным людям, потому что я заглядываю под кожу и изображаю то, что там вижу.

– Мы не просто скелеты, – сказал Джон.

– Вы озвучили прискорбную истину. Скелеты – это кости, и если их не трогать, то они безвредны. Я не виноват в смерти нашего друга там, в овраге, живым я его никогда не видел, но хватило бы одного поворота колеса Фортуны, чтобы вздернуть меня за убийство. – Джон смотрел на него во все глаза. – Конечно, я сопротивлялся бы, но, знаете, мне было бы даже забавно. Как сказал Бернард Шоу, все мы рождены под смертным приговором, а когда он будет приведен в действие и как – мелкие подробности.

– Может, объясните подробнее?

– Нет. – Пратт улыбнулся. – А впрочем, попытаюсь.

– Как получилось, что вы с Балтином обнаружили труп?

– Мы шатались по лесу не с целью сбора лютиков и ромашек. Нашли его, потому что искали.

– Господи!

– Советую не тратить время зря, молодой человек, лучше позвоните в полицию.

Джон нахмурился:

– Думаете, я из вас что-то вытягиваю?

– Уверен, что нет. Я бы нарисовал вас совсем не таким. У вас есть веская причина, чтобы задавать вопросы.

– Неужели?

– Ваше окно выходит на лужайку. Даже при опущенных шторах вы могли что-нибудь слышать.

Пратт не ошибался на его счет: он был наблюдателен. Но выстрел был сделан наугад, и по выражению лица Джона понял, что сказал нелепость.

– Получается, что сейчас я что-то из вас вытягиваю, – произнес Пратт. – Задавайте свои вопросы, если они еще остались.

– Следующий вопрос – сама очевидность.

– Настолько, что я могу его угадать. Почему мы искали труп?

– Вот именно.

– Собственно, мы не знали, что это будет труп, просто у нас был повод интересоваться неким браконьером, убившим вчера ночью Хейга…

– О чем вы? – крикнул Джон.

Пратт удивленно приподнял брови.

– Вы не знали про убитую собаку?

– Мне никто не сообщил!

Под бдительным взором Пратта Джон пытался осмыслить информацию. Он мог назвать время убийства Хейга, потому что запомнил свой сон со звоном разбитого стекла и собачьим лаем. Помнил он и то, что лай внезапно стих. Это было примерно в час ночи. Но тогда же происходило кое-что еще с участием многих людей, и он не мог решить, подходящий ли сейчас момент для разговора об этих происшествиях. И даже если подходящий, тот ли человек Пратт, с кем это обсуждать?

– Я скажу вам нечто, что поможет вам решиться, – проявил догадливость Пратт. – Вы знаете, что я пишу портрет дочери лорда Эйвлинга? – Джон кивнул. – Вчера без четверти семь вечера, придя в мастерскую, я обнаружил, что портрет испорчен. Сегодня в семь пятнадцать утра я опять туда явился. На сей раз было разбито окно. Я ненароком запер там кого-то накануне вечером, пленник выбрался наружу и убил собаку. Вот в общих чертах причины моего интереса.

– Вы хотите сказать, что человек, находившийся в вашей мастерской и убивший Хейга, испортил вашу картину?

– Не совсем. Он скорее мог испортить картину. Доказательства пока отсутствуют. Но если они появятся и мертвец из оврага окажется тем, кого мы ищем, то значит ли это, что меня предадут суду по обвинению в убийстве из мести? Строго между нами, мистер Фосс, – добавил Пратт, – я никого не убивал и никогда не видел того человека живым. Досадно угодить в петлю за оправданное убийство, даже не доставив себе удовольствия это преступление совершить!

Дверь распахнулась: вернулся Эйвлинг.

– Я дозвонился до дома доктора Падроу, хотя не сразу, как обычно бывает, – сообщил он. – Оказалось, что он уже едет сюда, осматривать миссис Моррис. Не будем его дожидаться. Идемте, Пратт. Я должен взглянуть на вашу находку. – Правда, сказав это, он остался на месте. Его не отпускала какая-то мысль. – Не знаю, следует ли нам прямо сейчас поставить в известность полицию?

– Можно подождать, пусть сначала тело увидит доктор Падроу, – предложил Пратт. – Все будет зависеть от мнения врача и от того, будет ли убитый опознан.

– Вы правы, – согласился Эйвлинг, – тем более что Балтин назовет мне имена троих гостей, которые его знают…

– Могут знать, – поправил Пратт. – Ладно, я передумал. Балтин нам ни к чему. Я сам их назову. Это супруги Чейтер и мисс Уайлдинг.

Это встревожило лорда Эйвлинга.

– Они вернулись? – спросил Пратт.

– Все, кроме Чейтера, – ответил Эйвлинг. – Дамы сейчас переодеваются, не станем их пока беспокоить.

За окном раздался топот копыт. Все трое вытаращили глаза. Это была лошадь с пустым седлом, самостоятельно возвращавшаяся к себе в стойло.

Лошадь галопом пересекла лужайку. Перед этим некто, не доверяя ее инстинкту, безошибочно направлявшему лошадь в конюшню, предпринял неудачную попытку запрыгнуть на нее. Лошадь ответила прыжком через живую изгородь, прямо в цветочную клумбу. Но ее стремление домой, в покой, к вкусному сену, от этого не ослабло, просто животное устремилось туда непривычным путем.

Около ворот конюшни садовник поймал ее наконец за уздечку и в момент появления Эйвлинга и Пратта уже успокаивал беглянку, похлопывая по крупу.

– Лошадь Чейтера! – воскликнул лорд Эйвлинг.

– Значит, Чейтер прискачет на лошадке Шенкса, – предположил Пратт.

– Если не свалился и чего-нибудь себе не повредил. – Эйвлинг отдал распоряжения садовнику – конюхи еще не возвращались – и направился по тропинке в глубь поместья.

– Что за неудачный день! – пожаловался он нагнавшему его Пратту.

– Да, только беды начались еще вчера, – заметил тот. – Пришло время поведать вам еще об одной…

Впервые услышав об испорченном портрете, лорд Эйвлинг помрачнел. Он всегда гордился своим умением сохранять на лице выражение надежды вопреки любым обстоятельствам, какие в последнее время испытывали его. Честолюбивые планы пришлось отложить, денег по причине неудачных вложений стало в обрез. Однако честолюбивому барону нельзя казаться неимущим, его обязанность – продолжать траты. Несколько месяцев назад Энн отказалась выйти замуж за человека, благодаря которому семья разжилась бы если не мозгами, то, по крайней мере, достатком и высоким положением. Теперь она грозила отказом очередному завидному претенденту. Конечно, сэр Джеймс Эрншоу был вдвое старше ее, но вступление в консервативную партию добавило бы ему сил, окреп бы и сам Эйвлинг благодаря содействию этому выгодному политическому кульбиту.

Со всеми неприятностями лорд Эйвлинг сражался оружием такта, достоинства, терпения, отваги и общеизвестного приветливого выражения лица. Все это позволило ему снискать дружбу – малоприятную, зато полезную – торговца колбасами, не навлекая на себя пока упреков света. Эдит Фермой-Джонс пригласили на уик-энд именно для четы Роу. Он предположил, что Роу захочется познакомиться с известной писательницей (приглашение в Брэгли-Корт ей было обещано скорее по неосторожности), а она произведет на них должное впечатление.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».