Той же ночью — ночью своего возвращения — он впервые открыл библию Фрэнсиса. И именно с этого началось ежевечернее ее перечитывание. Пока Северино плыл на контрабандистском корабле, он словно боялся прикасаться к книге, однако, везде нося ее с собой. Какое-то непримиримое внутреннее противоречие удерживало его от того, чтобы видеть почерк любимого человека.
Как выяснилось, он был совершенно прав, выбрав момент абсолютного одиночества для перечитывания слов Фрэнка — слезы сдержать все же не удалось. Он плохо спал той ночью, однако с самого утра чувствовал себя бодро, и, что главное, решительно.
— Что теперь, Северино? — шепотом спросила мать, застав его в дверях. — Если ты снова уйдешь в плавание, я не выдержу…
Тот покачал головой.
— Нет, в море я больше не выйду.
— Тогда куда же ты собрался? — на глазах Алисии появились слезы.
— Найду себе работу. Не волнуйся за меня, пожалуйста. Я не собираюсь покидать город.
Северино быстро клюнул ее в щеку и вышел. Он не сказал матери, но он еще ночью сделал свой выбор. Он будет жить дальше, раз уж все случилось так, как случилось. И он будет делать то, что у него получается лучше всего — охранять. В конце концов, он занимался этим почти десять лет — на разных торговых кораблях. Последние же три года он бережно хранил тайну… и да, ему удалось ее сохранить, безусловно. Все, кто мог знать о Фрэнке, на данный момент мертвы.
“Охранник, не сумевший сохранить самого главного…” — грустно думал он, подходя к зданию кордегардии.
Тем же днем его приняли в ряды севильских стражей. У начальства были некоторые сомнения относительно бумаг Северино — все-таки вся эта история с островом выглядела несколько фантастической, однако уже через пару недель тогдашний капитан стражи искренне радовался, что получил в распоряжение такого исполнительного и погруженного в работу человека. Коллеги и начальство отзывались о Северино очень хорошо, и продвижение по служебной лестнице не заставило себя ждать.
И уж конечно же, никто не догадывался (точнее, скажем честно — не интересовался), что его самоотдача на работе — это всего лишь способ убежать от себя, перестать винить себя, перестать видеть кровь на рясе давно мертвого любимого человека, тело которого жадно поглотил океан. Впрочем, какая разница?..
Это последняя глава из истории Делавара и его книги — так Северино думал тогда. Однако по прошествии пятнадцати лет выяснилось, что жизнь приготовила для измученного сердца бывшего пирата кое-что еще. Тем самым она лишний раз показала свой крутой и в высшей степени непредсказуемый нрав, насмехаясь над теми, кто, как Северино, любит держать все под контролем, для кого не случается неожиданностей.
И у этой истории внезапно образовался эпилог, да какой!
***
P. S.: Ветер треплет пожелтевшие страницы, открывая новые старые истории, давно забытые и незабываемые…
Щурясь против солнца, Северино, сжав губы и нахмурившись, посмотрел на иссохший труп капитана “Золотой стрелы”, так и висящий на рее. Сколько он уже там болтается? За прошедшее с момента выхода из клетки время Северино успел приобрести прочно прилипшую к нему кличку Делавар, обдумать миллион несбыточных планов побега и несколько раз предпринять тщетные попытки разговорить загадочного священника, дважды спашего его жизнь.
Последнее оказалось занятием столь же “простым”, сколь гребля в штиль. Святоша обладал удивительным талантом не обращать на что-то (или, как в случае Северино, на кого-то) внимания, если он не хотел этого, так красиво и лаконично, что Делавар начал поневоле восхищаться этим изяществом. Однако ситуация бесила его все больше. По природе обладая огненным нравом, который с трудом мог скрыть лед черных глаз, он испытывал весьма сложные чувства по отношению к священнику. Зачем кому бы то ни было спасать жизнь незнакомому человеку, а потом еще и молчать?
Однако сейчас Северино беспокоило совсем другое. Воспитанный в христианской семье, он очень не любил издевательства над мертвыми. Капитана необходимо снять и, если уж не похоронить по-человечески, то хотя бы просто предать его бренное тело океану. Он достаточно пострадал перед смертью, чтобы продолжать мучиться и после нее.
Миссия не виделась простой. Назвать Делавара для команды “своим” в полной мере было нельзя — оружия ему в руки не давали, одного практически не оставляли, обязательно так или иначе присматривая за ним. Возможно, что именно последний факт и влиял на то, что Святоша категорически не хотел с ним разговаривать да и вообще старался держаться на приличном расстоянии. По крайней мере, Северино было приятно так думать, потому что это вносило хоть какую-то логику в поведение священника.
— Не пора ли его снять? — указывая на труп, Северино обернулся к Лэл.
— Нет, — коротко и по обыкновению властно ответила та.
— А я думаю… - начал Делавар с нажимом, но Лэл не дала ему закончить, гаркнув:
— Никого не интересует, что ты думаешь, запомни это! Ты будешь делать так, как хочу я — ты и все остальные чертовы свиньи, которых я собирала по морям, словно зоопарк! — она махнула рукой в сторону занятых своим делом пиратов.
Хотя, сказать, что они сейчас на самом деле занимались чем-то важным было бы ложью. Команда замерла, внимательно наблюдая за разговором. Лэл метнула в их сторону грозный взгляд, и мужчины разом принялись изображать бурную деятельность. Как заметил Северино, все очень боялись гнева капитанши и старались лишний раз не привлекать к себе ее внимание.
Боялись, но при этом уважали и даже любили. Одна женщина, будь она сто раз капитаном и морской дьяволицей, не выдержала бы бунта на корабле. Бунт, однако, как успел разнюхать Северино, можно было считать задачей невозможной — Лэл едва ли не боготворили. Причины такой верности оставались для Северино тайной, однако у него зрела догадка, что Лэл инстинктивно подбирала в свою команду только определенных людей — рабов в душе, лижущих хозяйские руки, даже если они держат плеть. Некоторым людям просто необходимо подчиняться кому-то — в этом они видят свое высшее счастье.
И может, не зря капитанша хотела пустить Северино кровь еще в первый день. Потому что он-то как раз таким не был — отнюдь, его бунтарская натура проявлялась в каждом жесте, в каждом слове.
— …что его пора снять, — максимально спокойно и холодно договорил Северино.
— Только попробуй, - угрожающе прошипела капитанша. От ярости ее лицо побледнело, что было заметно даже на черной коже.
Северино молчаливым и быстрым жестом вытащил из ножен на ее поясе кривой нож, так что Лэл не успела опомниться. Взяв его в зубы, Делавар начал резво взбираться по вантам. Пираты посмотрели на свою капитаншу, как бы ожидая от нее сигнала к атаке, но та лишь покачала головой. Ее темные губы сжались в тонкую линию, она приложила широкую ладонь ко лбу козырьком, наблюдая за Северино, словно решая что-то. Тот, тем временем, достиг рея и, крикнув команде: “Heads up!**”, перерезал веревку. Труп упал на палубу, отозвавшись неприятным шлепком и хрустом истлевших под палящими лучами солнца костей.
Вновь взяв нож в зубы, как это обычно делали моряки, Северино схватился за канат и, проскользив по нему, спустился вниз. Едва его сапоги коснулись досок палубы, он распрямился и был встречен молчаливыми взглядами команды, уже даже не пытающейся изображать свою занятость. Вокруг них с Лэл образовалось плотное кольцо из пиратов, а воздух, казалось, сгустился от напряжения.
Северино, не говоря ни слова, и не показывая страха или сомнения, прошагал прямо к капитанше и убрал нож обратно в ножны. Отступать было поздно, да и уже невозможно. Северино со своим невыносимым характером не очень-то хорошо это и умел — отступать, всегда находя более простым путь “до самого конца”. Каким бы он ни был.
— Я убивала и за меньшее, — тихо просвистела морская дьяволица, делая шаг к нему, оказываясь совсем близко. — Ты наверное, думаешь, ты какой-то особенный, думаешь, тебе все сойдет с рук? Твои глаза, Делавар, твой дерзкий взгляд… Ты считаешь, что только потому, что ты умеешь снимать скальпы, я тебя пощажу?
