Кто-то сильно надавил ему на спину, и его вырвало морской водой. Кашляя и трясясь, Северино пришел в себя, дико оглядываясь вокруг. Зрение сфокусировалось не сразу, в первый момент он увидел лишь черно-белые тени, танцующие перед ним дикий танец. Лишь через несколько секунд он увидел двоих мужчин, с интересом смотрящих на него в ответ.

— Where am I? — начал он на привычном за три года английском, но вдруг осознал, что перед ним испанцы.

И они говорили с ним на испанском — вот почему их слова казались такими мучительно-знакомыми! Смысл того, о чем говорили сеньоры почти минуту назад, медленно доходил до измученной головы Северино. Он на корабле. Кто-то подобрал его, кто-то спас его, дьявол!

— Чудненько, он еще говорить по-человечески не умеет, — сказал один из мужчин. На его голове, словно птичье гнездо, громоздилась внушительная соломенная шевелюра. — Я тебе говорил, он какой-то индеец или кто он там вообще. С таким лицом и не разберешь, что это за калач такой.

— Я испанец, — хриплым шепотом и очень медленно выдал Северино. Его слова были словами иностранца, с сильным акцентом.

Второй мужчина — сухопарый и с лысеющей головой, носящий пышные усы, но с гладко выбритым подбородком — почти насильно влил в глотку Северино кружку воды. Тот тут же подхватил ее и жадно выпил все до капли, едва успевая дышать. Усатый сказал:

— Вам очень повезло, сеньор, что мы подобрали вас. Мы думали, вы мертвы. Какого черта вы вообще делали в шлюпке без весел, и где ваш корабль? И что случилось с вашим лицом?

— Чуть-чуть не задело глаза, — подхватил блондин.

Много, очень много слов — голова Северино не справлялась. Нужно было срочно придумать какую-то историю, покрывающую его. Как отвечать на вопросы, чтобы его не заковали в кандалы и не довезли до ближайшего порта и не сдали властям? “А может, ну его к чертям? Не умер в море, так умру на виселице…”.

Усатый черпнул кружкой еще воды и подал ее, и это позволило Северино взять время на обдумывание ситуации. Которое он, к слову сказать, бездарно растратил, потому что мозг отказывался думать о чем-либо, кроме воды.

— Я хочу видеть капитана, — тихо сказал он.

— Я отведу вас, — усатый поднялся и помог подняться Северино. Они уже начали путь, осторожно ступая по доскам палубы, как его спутник обернулся к своему другу: — Не забудь, что ты должен мне свой ужин. Я выиграл. Он все-таки жив.

“Да я готов отдать тебе все свои ужины лишь за то, чтобы не быть здесь”, — в отчаянии подумал Северино.

***

Для того, чтобы попасть в капитанскую каюту, пришлось пройти едва ли не весь корабль из конца в конец. Несмотря на слабость в теле, мозги Северино уже вполне очухались и неплохо соображали, подмечая обстановку на корабле, главной из особенностей которых было отсутствие на верхушке грот-мачты флага. Однако и на пиратский корабль судно тоже не тянуло — слишком организованные и трезвые матросы, слишком чистая палуба, слишком опрятная одежда моряков. Кроме того, судно было необычайно быстрым и маневренным, ничего лишнего. Голый бушприт даже без самой простенькой гальюнной фигуры, никаких неизбежно скапливающихся на палубе лишних предметов, паруса, выставленные так, чтобы работать в полную силу и использовать любое малейшее дуновение — все гладко, чисто, функционально. Северино оставалось только гадать, куда же его занесло.

Капитан оказался дородным мужчиной преклонных лет с окладистой седой бородой и бельмом, полностью закрывающим зрачок правого глаза. Он сидел за столом и что-то аккуратно писал, скрипя пером по листу бумаги, когда Северино, оставленный его спутником перед дверью, вошел.

— Заходи, садись, — приветливо кивнул капитан, указывая на стул.

Он налил воды из кувшина в железную кружку, которую Северино тут же опустошил.

— Ну и досталось же тебе… вот это шрам, — то ли восхитился, то ли ужаснулся капитан. — Не повезло тебе, парень, это метка на всю жизнь, ничем не сотрешь.

Признаться, за всеми переживаниями Северино успел совершенно забыть о своем лице, привыкнув к жжению и боли. Его гораздо больше беспокоила “метка”, оставшаяся в его душе.

Северино обратил внимание на записи капитана — это был список того, что, по-видимому, содержалось в трюме с пометками, куда и что надо доставить. Большую часть списка составляли весьма ценные вещи.

— Вы контрабандисты, — вдруг догадался он, поражаясь собственной проницательности. Эта мысль пришла к нему внезапным озарением.

— Такие же, как ты — пират, — хохотнул капитан. — Слушай меня внимательно, парень. Я не хочу знать твоего имени, а ты не хочешь знать моего или кого-либо из команды. Мы спасли тебя только потому, что большинство ставило на то, что ты уже окочурился, и это был всего лишь азарт пари. Но раз уж ты жив — не выкидывать же тебя обратно, честное слово! Я подозреваю, что ты не горишь желанием рассказывать всем и каждому о том, как ты оказался посреди моря в шлюпке. Мне твоя история не интересна, сразу говорю. Мы направляемся к берегам Испании, нравится тебе это или нет. Безопасно ли для тебя приближаться к цивилизованному миру — решай сам. Когда мы приблизимся к точке, ребята завяжут тебе глаза и выведут на ближайшую дорогу — оттуда уже топай сам. Ври что хочешь, можешь рассказать, что тебя спас сам Морской Дьявол, мне нет до этого дела. Но запомни — ты никогда не видел ни этого корабля, ни меня, ни моей команды. Ясно?

Капитан говорил без любой агрессии, но очень убедительно. Северино молча кивнул, соглашаясь. Как будто у него был выбор!

— До тех же пор будешь помогать ребятам, спать и есть вместе со всеми. Остальные отсеки корабля для тебя закрыты. Старайся не разговаривать с моей командой. Если я узнаю, что ты стал слишком любопытным, будь уверен, шрамом на лице ты не отделаешься. Идет? — он протянул руку.

Северино снова кивнул и ответил на рукопожатие капитана. Поняв, что разговор окончен, Делавар встал и направился к выходу.

— Начинай выдумывать себе историю, — посоветовал капитан напоследок. — Способную покрыть тебя с головой. Поверь мне, человек посреди моря в шлюпке без весел — это весьма подозрительно.

Как только Северино вышел на палубу, к нему подскочил один из его спасителей - блондин с волосами, как солома.

— Мы обыскивали вас прежде, чем откачать, — признался он. — И вот, что мы нашли.

Он протянул Северино… библию! Ту самую. Ошарашенный, он взял книгу, отчаянно пытаясь сообразить, как она попала к нему. Он отчетливо помнил, что Лэл клала ее за пазуху Фрэнку, прежде чем ударить его кортиком.

“Наверное, он бы хотел, чтобы я имел ее… — подумал Северино, бережно пряча кое-где промокшую и вытертую библию. — Спасибо, Фрэнк. Я попытаюсь жить дальше, если ты действительно хочешь этого…”.

В одном капитан корабля был прав — если он не хочет попасть прямиком в лапы испанских властей, если он и вправду планирует жить дальше и таким образом не обесценить жертву Фрэнсиса, убедительная история его трехлетнего отсутствия ему весьма пригодится.

***

— Северино… Господь всемогущий, Северино! Ты жив! Где же ты был? Я уж похоронила тебя, я плакала каждую ночь, моля Господа вернуть мне тебя! Скажи, это правда? То, что говорят в городе? Ты и впрямь был на необитаемом острове? Сын мой, да скажи ты хоть слово, не молчи! Что случилось с твоим лицом? Какой ужасный шрам… Боже мой, да ты поседел! Северино, ты же полностью сед! Что случилось с тобой, что же с тобой случилось? Да скажи ты хоть что-нибудь, не молчи, не молчи ты, Боже правый!

Вернувшись домой, Делавар не испытал ни радости, ни удовлетворения, ни даже малейшего всплеска ностальгии. Казалось, городок совершенно не изменился за годы его отсутствия — знакомые улицы, знакомая публика. Только мать изменилась — она очень сильно постарела и исхудала.

Он не ответил ни на один из ее вопросов в тот вечер. Да и даже спустя годы он так и не смог этого сделать — на все расспросы отвечал кратко и всем своим видом показывал, что разговор ему неприятен. До самой смерти Алисия Мойя так и не узнала правды — ни о шраме, ни о книге, ни о Фрэнке.