— Нет… из святейшей… Взяли образец бумаги с вашим приказом. Не знаю, зачем.

По позвоночнику Северино словно змеи ледяные поползли. Все-таки нашли. Потерянные страницы, которые они с Флавио так неловко обронили, их все-таки нашли. Сверить почерк — дело пары часов. Теперь ему точно не спасти канатоходца.

Теперь кто бы его спас!

Неразлучная парочка стражников молча покинула его кабинет. Северино некоторое время просто сидел, не шевелясь и даже ни о чем не думая. «Надо что-то делать!» — вопил внутренний голос, стращая фантазиями о жаре высоких инквизиторских костров. Но чем дольше капитан сидел на одном месте, тем четче понимал, что он не боится, а щекочущая волна прохлады, которую он ощутил в первый миг — это ни что иное как волнение, а вовсе не страх. Его взгляд оставался спокойным, а сам он был полон решительности и уверенности в правильности своего выбора.

Потому что, на самом деле, он знал, что надо делать. То, что следовало сделать сразу после того, как Флав вообще попал за решетку. То, что следовало сделать, как только он встретил этого молодого парня, так переменившего его жизнь.

За эти три дня Северино так ни разу и не зашел в камеру — он не хотел огорчать Флавио недобрыми новостями о Луджи Вельмони и том, как скверно в целом обстоит его дело. Сейчас же времени оставалось в обрез — он и сам не заметил, как спешно переместился в конюшню и оседлал самую быструю лошадь, даже не предупредив канатоходца. Взобравшись в седло и нещадно вонзя металлические шпоры бока животного, капитан решил, что тут уж пан или пропал. Или Флавио отказывается и тогда крышка обоим… или он все-таки решится на безумное предложение проснувшегося вдруг Делавара.

***

Едва заслышав шаги в коридоре, Флавио вскочил с матраса. Он знал, что это капитан, еще до того, как дверь открылась.

Эти три дня прошли для канатоходца очень разно — каждый из них по-своему. Теперь настал его черед ждать своего капитана.

Первых суток он почти не заметил — его не беспокоили и трижды в день исправно носили еду и воду. Не так уж и плохо, если разобраться, видимо, Мойя настучал по балде, кому надо, чтобы за пленником нормально ухаживали. Нельзя сказать, чтобы Коста отдыхал — едва ли лежание в каменном зиндане считалось за отдых — но он заключил договор сам с собой, позволивший ему успокоиться. Его содержание гласило, что ждать каких-то результатов в первый день — по меньшей мере глупо и наивно, надо дать капитану время уладить это дело, найти какие-то решения.

Откровенно говоря, Куэрда ожидал, что Северино появится ближе к ночи или наутро второго дня, хотя бы для того, чтобы сказать веское «да» или «нет». «Наверное, что-то придумал и претворяет в действие», — убедил себя Коста, впрочем, к обеду эта уверенность испарилась. Канатоходец старался думать о том, что здесь ему в любом случае безопаснее, чем в цирке, учитывая все эти нелепые обвинения, но неизвестность давила все сильней. Осознание того, что если бы вариант с сеньором Вельмони, предложенный им в их последнюю встречу, выгорел, то он бы сейчас уже давно гулял на свободе, не давало покоя, и ночь прошла в поверхностной дреме. Эта подозрительная тишина, нарушаемая только тюремщиком, приходившим с едой и водой, была хуже вонючего общака и побоев.

Третий день прошел под знаком сомнений, голодными воронами налетевших на бездыханное тело умершей ночью надежды. Что может заставлять Северино так задерживаться? Ответ очевиден: капитан забыл про своего пленника. Или не забыл, но решил не связываться, не пачкать безупречную репутацию о безродного циркача. И, хотя рациональной частью сознания Коста понимал, что Северино — пожалуй, последний человек в этом городе, который бы стал обманывать или не сдерживать слово, но подобные мысли заполоняли голову со скоростью и неукротимостью надвигающегося шторма. И вот Флавио уже прокручивает в уме все, что он знает о своем необычном любовнике, приходит к выводу, что как раз знает-то он не так и много, вот вопрос собственной судьбы на виселице отодвигается на второй план (все равно думать об этом слишком страшно), уступая место поискам подтверждений нечестности капитана Мойи среди его слов и жестов, а вот они уже и обнаружились — ведь всем известно, кто ищет, тот всегда найдет…

Но шаги и скрип двери рассеяли эту черную тучу в одно мгновение. Куэрда знал эту поступь, и в первый момент он поймал себя на мысли, что ему не столь важны новости, которые принес Северино, сколь сам факт, что он их принес. Только в первый момент, конечно же.

Капитан даже не взял с собой факела, и почему-то именно это подсказало Флавио — все пропало. Он даже не стал спрашивать, предоставив Северино самому все объяснить. Впрочем, не сказать, чтобы тот особо рвался рассказывать.

— Идем со мной, — тихо сказал он, едва заглянув в камеру — и тут же развернулся, направившись к лестнице. — У нас мало времени.

Флавио подчинился, мгновенно подобравшись. В его трехдневном сидении в карцере был один неизменный плюс — желанный покой для травмированного ребра. Боль прошла, молодое тело быстро регенирировало себя, и Флав чувствовал себя намного лучше.

В здании кордегардии было пусто и темно, что насторожило канатоходца еще больше. Совершенно очевидно, что капитану не удалось уладить дело законным путем. Что дальше? Флавио придется бежать из города? Но его найдут, да и далеко ли он сможет уйти — без денег да на своих ногах?

А может быть, и не совсем на своих… Коста заметил, что, выйдя на улицу, капитан направился к конюшне.

— Есть ли в этом городе что-то, без чего ты не сможешь жить? — подтвердил его догадки о побеге Северино.

— Нет… наверное, нет, — покачал головой канатоходец.

И действительно — а что у него вообще есть? Даже не то, без чего он не сможет жить, а вообще? Уголок в цирковом вагончике? Коробка с побрякушками и подарками от старика Пиро? Пара-тройка любовниц? Явно не то, что может быть важнее самой его жизни.

— Хорошо, — кивнул капитан, будучи уже возле самой двери в конюшню.

— А если бы я сказал, что есть?.. — поинтересовался Флав для проформы. Ему было интересно, что бы он услышал в этом случае.

Северино обернулся, взял его за руки и посмотрел в глаза. В этом жесте сквозила какая-то поспешная нежность, смешанная с тревогой.

— Я бы сказал, что тебе придется научиться жить без этого, — твердо ответил он. — У нас действительно мало времени, идем.

Лошади… у Куэрды с ними отношения не сложились с самого детства, и сейчас он вовсе не обрадовался необходимости сесть в седло. Выбора не было, и он отчетливо понимал это — не дурак ведь. Но, тем не менее, замер у загородки денника, глядя животному в глаза. Лошадь фыркала и раздувала ноздри, словно почуяв страх своего будущего седока.

— Сев я… не очень умею, вообще говоря… — негромко сказал он, искусно обходя слово «боюсь». — Вывалюсь еще из седла посреди дороги, шею сверну. Может, я лучше так?

— Ты? — Северино, не оборачиваясь, вывел двух коней из стойла, и, только увидев это, Коста осознал весь смысл ситуации. — Мы, ты хотел сказать? Я все объясню по дороге.

Сердце отчего-то застучало быстрее, и Флав бы непременно нашел этому объяснение, если бы внезапно не поразившая его мысль, которую он немедленно высказал.

— Лучи.

Северино, уже вскочивший в седло, перевел на него пристальный взгляд.

— Я не уйду без него, — покачал головой Флавио. — У него же никого, кроме меня. Я не могу, Сев! Мы должны вернуться на стоянку цирка.

Целую секунду капитан думал, плотно стиснув узкую полоску бледных обескровленных губ. Затем ответил предельно кратко:

— Ладно. Но придется спешить. Просто держись в седле, я сделаю остальное.

С этими словами он взял повод второй лошади в свободную руку. Думая только о Ящерке, о том, как несладко и страшно мальчишке будет после исчезновения его единственного защитника, Куэрда, выдохнув и задвинув свой страх подальше, влез в седло, сразу уцепившись руками за луку.

***

Лучи нашелся быстро — он точно ждал, что за ним приедут. Стоило Флавио свистнуть два раза протяжно и один коротко, как парнишка появился из-за тесно стоящих цирковых вагончиков, удивленно лупясь в темноту, в которой еще более темным пятном вырисовывались две фигуры — широкоплечая на гнедом коне и подтянутая на вороном.