Коста любил доводить собственных любовниц до того состояния, когда они вымаливали у него секс, изнывая под умелыми ласками. С мужчинами он предпочитал грубоватый быстрый перепихон, не обременённый чувствами и обязательствами. Капитан, судя по всему, попадал в исключение. Куэрда с удовольствием провёл бы с ним половину, а то и весь день в постели, вытягивая из него стоны и расцвечивая его строгое лицо разнообразными эмоциями.

Упёршись затылком в подушку, нагло выставляя острый кадык и прикусывая призывно губы, пуская мышечные волны по крепкому рельефу тела, двигая рукой вверх и вниз по обоим стволам, Флав царствовал в этой постели здесь и сейчас.

***

Северино не сдержался, рассмеявшись на слова Флава — метафора про «капитана на посту» удалась на славу. Его тихий смех прервался нетерпеливым стоном — канатоходец явно знал свое дело, умело водя рукой по его члену, возбуждая еще больше. Он поймал палец любовника, который тот до этого так соблазнительно обсосал и отправил в рот, обхватив кольцом губ, имитируя оральную ласку, двигаясь по нему вверх и вниз, обласкивая языком.

Поскольку у капитана не было формального начальства, никто не мог высказать ему свое веское «фи» за опоздание. Фактически его рабочий день начинался тогда, когда он объявлялся в кордегардии. Формально у стражников были четкие смены, и Северино старался появляться на работе пораньше, чтобы успеть застать ночную смену и их отчет. Не то чтобы он так сильно любил свое дело, среди ребят, конечно, бродила шутка, что «Севэро женат на работе», но лишь потому, что прикладывать свое время и силы ему было больше не к чему — ко всякого рода утехам он оставался равнодушен. Да и так ли это странно, учитывая его многолетний багаж, постоянно вертящиеся в голове тяжелые мысли? Капитан часто думал о том, что он добился своего высокого поста так быстро вовсе не потому, что у него были высокие убеждения «сделать мир лучше» или что-то вроде того, а потому что это являлось единственным доступным для понимания и осуществления смыслом его жизни.

Так вот, Северино, являясь по сути сам себе начальником, мог задержаться настолько, насколько он хотел. А сегодня он, безусловно, хотел именно этого. Прямо сейчас, впитывая кожей ласки Флава, он вообще желал заниматься любовью весь день напролет, и к черту проклятую работу. Капитан проскользил поцелуями до виска, а затем и до уха Куэрды и прошептал:

— Так, как захочется.

Однако что-то ему подсказывало, что терпения на долгую прелюдию у него все равно не хватит — и это само по себе было странно, ну, конечно, если бы Северино дал себе возможность задуматься об этом. Обычно чтобы вообще настроиться на секс — психически, не физически — ему требовались возбуждающие манипуляции и долгое убеждение себя в том, что он все-таки хочет этого, а все потому что ни одного своего партнера он на самом деле не желал, а лишь пытался заткнуть попыткой отношений зияющую рану в своей душе, вот и все. Сейчас же он горел страстью. Флаву не требовалось делать ничего фантастического, чтобы член капитана встал крепким колом — достаточно просто быть рядом.

От интенсивных ласк внизу живота все сладко сжималось, скатываясь в тугой ком, ворочающийся внутри лениво проснувшейся змеей. Ограниченный в движениях, Северино поймал это фантастическое полузабытое ощущение, когда все, чего ты хочешь — до безумия сильно — это как можно сильнее увеличить площадь соприкосновения своего тела с телом любовника, не просто войти в него, а слиться с ним.

Темные глаза капитана зажглись, выдавая его нестерпимое желание, он дышал неровно, через приоткрытые губы, но все, что ему было доступно — это гладить Флава руками по груди и животу, очерчивая напряженный пресс и задерживаясь на его сосках. Когда Куэрда выгнулся, призывно подставляя свою шею под поцелуи, капитан не выдержал — слишком красиво солнце очерчивало рельеф его тела, слишком желанным его делало утро, слишком сильным было желание, копящееся сладкой истомой в эрегированном члене.

Он припал к Флаву, как безумный обцеловывая его шею от подбородка до самой ямочки меж ключицами, словно пытаясь напиться этими поцелуями, насытиться запахом его возбуждения, идущим от всего тела. С парой из них он явно перестарался, неосознанно «отдавая долг» за вчерашние засосы, до сих пор горящие красными метками на коже. За шеей последовали плечи, затем грудь — он облизывал и чуть прикусывал гладкую вкусную кожу, водил по ней руками, расчерчивая ее красноватыми следами от пальцев. Голова капитана, обычно сильная своей логикой, давно попрощалась с ним, и сейчас он мог думать только о столь желанной близости.

— Я хочу тебя… — торопливо зашептал он между поцелуями, плохо соображая, что говорит. — Боже, как же я хочу тебя… иди ко мне…

В такие моменты капитан мог легко не рассчитать силу — понаставить любовницу синяков или войти слишком грубо — но сдерживаться сил не было никаких. Он перевернулся на спину, взгромождая Флава на себя. Его пальцы вошли в тело Куэрды, немного растягивая его и подготавливая к сексу. Подушечкой среднего пальца он нашел выход простаты и принялся ласкать его, даря любовнику удовольствие, вымучивая из него стоны похоти и желания.

Надолго, однако, его не хватило, и вот он уже направляет член внутрь тела Флава, мучительно выдыхая, едва оказываясь внутри. Руками он провел по красиво выраженной талии канатоходца вниз, до разведенных членом ягодиц к бедрам и, наконец, снова вверх, к его органу, который упругим, горячим возбуждающим и возбужденным стволом чувствовался в ладони. Северино принялся ласкать его одной рукой, другой продолжая скользить по восхитительному телу Куэрды. Он прогибался в пояснице, стараясь войти как можно глубже, выстанывая из себя какой-то бред, в основном состоящий из различных вариаций фразы «я хочу тебя».

========== Часть 5 ==========

***

Что-что, а брать Мойя умел. Не давая заигрываться, как раз на самом пиковом моменте тягучих ласк, Коста оказался сверху. Заботливо и торопливо, как радивая хозяйка перед самым приходом знатных гостей, капитан навёл должный порядок, одним, вернее несколькими сладостными проникновениями пальцев, так ловко заставлявшими тело канатоходца вздрагивать, не столько от действа, сколько от осознания дальнейшего и щемящего чувства заботы, которое проявляют не чужие друг другу люди.

Выстанывая в голос получаемое удовольствие Флав совершенно не заботился о том, что его услышит ещё кто-то кроме любовника. Канатоходец не привык сдерживаться, когда ему было так хорошо. Куэрде казалось, что капитан успевает быть везде. Его не знающие устали руки выглаживали, мяли, защипывали, были ласковыми, настойчивыми, ненасытными.

Коста, жадный до чужого тела и особенно эмоций, захлёбывался в потоке, открывавшемся для него. Горячка страстного соития захлестнула с головой, заставляя прогибаться под каждым толчком, вымазывая капитанскую руку обильным соком. Флав поплыл, то прижимаясь, чтобы обнять и жадно вкусить влагу рта любовника, вылизывая мягкий шёлк щеки, заигрывая с языком, пробегая по кромке зубов, зацеловывая губы до саднящего чувства, затягивая поцелуи, пока хватало дыхания. То, выгибаясь всем телом, чтобы дать амплитуду и глубже вобрать в себя член любовника, пока пальцы безотчётно разгуливают по его телу, прочерчивая влажные от пота дорожки от плеч до танцующей на собственном стволе чужой руки.

Фоновой музыкой не столько фразы и их смысл, сколько голос, добавляющий терпкости в секс, как излюбленный капитаном табак, лёгкой горечи послевкусия в каждый поцелуй.

Влажно, жёстко, глубоко — так, как желал несколько минут назад. Сочно, неистово, с оттяжкой — так, как любил всегда. До дрожи, на грани той, приносящей удовольствие, лёгкой боли, смачно — так, как отдаются и отдают, только тем к кому не равнодушны.

Натянутой звенящей струной встретил канатоходец первую волну оргазма, прокатившую по телу столь бурно, что зажмурился и сомкнул в тонкую линию губы, пропуская глухой, протяжный стон сквозь их преграду. И оплавился горячим воском последующих оргазменных судорог, выплёскивая на живот любовника белёсое семя и ритмично дёргая мышцами ануса, пульсируя по вспученным венам капитанского члена, выталкивающего из тела острые всполохи оргазма, растекающиеся тут же липким туманом по каждой клеточке.