— Ты не приходи в лагерь циркачей, ладно, Сев…
Тепло подогреваемого с боку телом любовника и заботливо накрытого сверху одеялом, размаривало, несмотря на то, что перед этим Коста проспал пару-тройку часов, ожидая возвращения Мойи.
— Не светись. Я сам найду тебя, — Флав не сдержался и зевнул, — или пришлю Лучи. Ты его знаешь…
Портвейн на голодный желудок добивал, неизбежно отправляя разум вслед за телом в вязкий сон.
— Ящерка передаст где…
Язык заплетался, а глаза уже спали, в то время, как ладони всё ещё медленно блуждали по горячей коже не желая отпускать тело даже на короткий миг ночи.
— И на представление…
Еле слышно, почти одними губами недосказано, словно вырвано из целой фразы без начала и конца, потому что Коста уже спал, уткнувшись влажным лбом в плечо любовника, плавая в тягучей бархатной покачивающейся и охватывающей всеобъемлющей бархатной черноте сна без сновидений.
***
Северино только кивал на слова Флава — отвечать словами казалось чем-то кощунственным, неестественным. Он слушал голос канатоходца и упивался его тихими словами. Когда голова Куэрды опустилась на его плечо и тот перестал сонно бормотать, уснув, капитан притянул его ближе — уже мягкого и расслабленного сном, но все еще взмокшего от секса.
Северино не мог спать рядом со своими любовниками — ни с одним из них, кроме Фрэнка. Он пытался — безусловно, но каждый раз ему было неудобно, тело затекало, и он ловил жесточайший приступ бессонницы, нетерпеливо ожидая наступления утра, когда можно будет перестать делать вид, что ему нравится лежать рядом с человеком. Будучи полностью готовым к этому к этому, капитан закрыл глаза и попытался расслабиться. «Уснуть, конечно, не удастся, но, может, хоть немного отдохну», — подумал он, проваливаясь в теплый комфорт постели и лежащего рядом мужчины. Подушка, которую они без неудобств делили, казалась такой мягкой и приятной на ощупь, одеяло — тяжелым и не жарким, ночной ветерок приятно охлаждал кожу, а запах Куэрды убаюкивал, даря ощущение желанного успокоения.
Прежде, чем Северино успел понять, он провалился в крепкий сон, так и продолжая бессознательно гладить любовника и прижимать его к себе.
— …Возьми вот этот, с пиритом, посмотри, какой красивый, — Северино протянул Фрэнку камушек, блестящий самородными золотистыми кристаллами.
Тот посмотрел на камень и мягко отстранил руку Северино, вернувшись к созерцанию пятнадцати красивых камней, лежащих перед ним на песке. Делавар, однако, руку не убрал, и через некоторое время Фрэнк обернулся на него. Отчаянно щурясь против солнца, светившего в глаза, так что светлые волосы священника, сплетенные в косичку, казались нимбом, Северино пытался посмотреть ему в глаза, и не мог — мешал яркий свет.
— Золотоискатель из тебя такой же, как и пират, — Фрэнк улыбнулся. — Это не пирит, а золото, Сев, — он бережно закрыл руку Северино, держащую камушек, обеими ладонями. — Оставь себе.
…Звонкие голоса ранних птиц органично вплелись в ткань сна, медленно возвращая капитана к реальности. Те несколько секунд, пока Северино находился на половине пути от сна до яви, он был спокоен, расслаблен и счастлив — три составляющих, давненько не собиравшихся вместе одновременно. И лишь в последний миг, когда воспоминания о прошлой ночи догнали просыпающееся сознание, он дернулся и открыл глаза.
Он спал, без сомнения. Он действительно спал! Причем крепко, удобно и без кошмаров. Капитан не знал, что его испугало бы больше — отсутствие или присутствие Куэрды в его кровати. С одной стороны вчерашние события казались чем-то фантастическим, слишком нереальным, чтобы по-настоящему произойти, по крайней мере, в жизни Северино, и он бы не удивился, если бы с утра понял, что это была всего лишь фантазия. С другой стороны… очень уж не хотелось, чтобы это оказывалось иллюзией.
Так или иначе, а канатоходец лежал рядом, расслабленно обнимая капитана во сне. В свете наступающего дня его загорелая кожа смотрелась еще более соблазнительно, а спокойное лицо казалось еще привлекательней. Утренние моменты, когда они наступали, всегда были самыми неловкими для Северино — он не знал, что сказать, чтобы не обидеть чувства любовника, не знал, как признаться в своем равнодушии к нему, и очень хотелось просто поскорее закончить все это, уйти и никогда не возвращаться. Сегодня все было иначе, и оставалось только надеяться, что не для него одного.
Капитану отчаянно хотелось продлить этот миг, продолжать прижиматься друг к другу обнаженными телами, следить за мелкими движениями глаз под расслабленными веками Флава — по-видимому, канатоходец был недалек от того, чтобы проснуться. Северино приблизился к мягким и чуть приоткрытым губам Куэрды и тихонько коснулся их губами, вплетая пальцы в волосы цвета спелого коньяка.
«Пишешь новые строчки в нашу с тобой библию?» — вспомнился ему вчерашний вопрос канатоходца. «Пишу», — вздохнул он, скользя руками по груди и талии любовника, осторожно заваливая его на спину и снова оказываясь сверху. Где-то на задворках сознания его кольнуло чувство вины по отношению к давно мертвому человеку, но сопротивляться притяжению было невозможно, по крайней мере, сейчас.
***
Утренняя эрекция догнала во сне. Подстёгиваемое запахом любовника и мимолётными прикосновениями тело среагировало чётко и быстро. И не успел Флав открыть глаза, как рука уже потянулась облегчить начало дня. Осознание чужой постели опоздало на пару секунд, придя уже после того, как ресницы канатоходца дрогнули, прогоняя остатки сна, и веки распахнулись, щурясь от ещё ласкового утреннего солнца, которое сменило на посту подглядывания ночную сестру. Коста улыбнулся, рассматривая вновь возвышающегося над собой капитана.
— Утра, Сев.
Мягкий, ещё не проснувшийся голос вкрадчиво вплёлся в птичьи трели и начинающуюся возню города за окном. Флав подвинулся, устраиваясь удобней и поглаживая горячее бедро капитана одной рукой, а вторая уже поймала в свой плен оба, проснувшихся задолго до основного тела члена и мерно оглаживала не сомкнутым кольцом пальцев, так естественно и привычно, как будто бы это было их не первое пробуждение вместе.
— Мой капитан с утра на посту, — Куэрда тихо рассмеялся, сладко выгибаясь, продолжая разгуливать по вспухнувшим венам пальцами, упираясь затылком в подушку и скидывая окончательно пелену сна, — город может быть спокойным.
Канатоходец протянул руку, тронул седину на виске, смазал мелкую каплю пота подушечкой пальца и тут же отправил её в рот, обхватив фалангу плотно губами. И тут же вернул, скользя влагой по небритой капитанской скуле, как слепой исследуя лицо, шею, плечо, не спеша соединить губы с губами, наслаждаясь мягкой неспешной близостью.
— По-быстрому или как получится?
Коста не торопился в лагерь циркачей. Ему давно некому было давать отчёт, где и с кем он провёл ночь. Ответственность за подготовку и прохождение номера лежала только на нём. Цена легкомыслия была слишком высока, чтобы канатоходец смел наплевательски относиться к заработку, поэтому Куэрда чётко рассчитывал свои силы и время. Сегодня до дневного представления его оставалось с лихвой, всё упиралось лишь в занятость начальника городской стражи, поэтому от решения капитана зависел темп близости.
Флав с аппетитом был готов отдаться на скорую руку, без разогрева спустить по-быстрому, освобождая мысли и тело для повседневных забот, не обременяя ни себя, ни любовника долгими тягучими прелюдиями, к которым тоже, время от времени, имел особый вкус.
Мягкие движения руки сменились рваным нестойким ритмом, который заставлял сердце биться быстрее и воздух поступать в лёгкие короткими скорыми скачками. Бёдра Косты напряглись, придавая ягодицам твёрдости, а забегу руки по членам дополнительного стимула. Канатоходец приоткрыл губы, наблюдая за любовником, и упёрся другой ладонью ему в грудь, поглаживая подушечками пальцев крупную бусину вспухшего соска.
Ограничивая контакт, Флав специально вымучивал собственное тело, разжигая желание сильнее, наблюдая, как реагируют мышцы обеих прессов под напором дрочащей руки. Как бесстыжий солнечный зайчик кокетливо прыгает по плечам, шее и лицу капитана, время от времени попадая в глаза, заставляя щуриться и лишая способности видеть. Как дыхание любовника приходит в полный беспорядок, и мужчина, ограниченный в ласках, мучается желанием близкого контакта ладоней, кожи, губ, наконец.
