Отлично. Чудесно. Замечательно. Просто великолепно. Вот и официальное признание самому себе в том, что канатоходец его зацепил. Северино сдался сам себе и своим желаниям — вот так, с потрохами, подняв руки и признав бессилие мыслей над чувствами.
«Это очень и очень плохо кончится. И не говори, что тебя не предупреждали», — напоследок сказал разум, тая затихающим эхом в теплом тумане любопытства.
— Мы знаем друг о друге немало, — тихо сказал Северино, отпивая из бокала. — Надо сказать, это не так уж безопасно. Скажите, зачем вам нужно было знать, что написано в библии? К чему вам чужие секреты? Обычно люди лезут под кожу лишь для одного — чтобы потом предать. Что вы собираетесь делать с моей тайной?
Он очень надеялся, что его подчас изматывающие диалоги с собой оказались скрыты для глаз сеньора, что он и не догадывался о том, через какие препятствия и каких внутренних чертей ему приходится каждый раз пробиваться просто для того, чтобы связно вымолвить следующую фразу. Он быстро прикончил вино, надеясь за жестом скрыть эмоции, хлещущие через край.
Да, это знакомство в высшей степени небезопасно, но почему, почему же так хочется его продолжить? Не просто продолжить — капитан хотел знать о Флаве больше… и ради этого он даже готов был пойти на то, чтобы пожертвовать некоторыми своими тайнами. Тем более что главную из них он уже узнал.
— У меня есть к вам предложение, — сказал Северино так же негромко. — Раз вы были на том приеме, наверное, вам нравится играть в игры. В молодости я много плавал, и когда мы как-то попали в штиль, более старшие товарищи научили меня одной забавной игре, она называется «вопрос-ответ». Один задает вопрос, а другой отвечает, затем игроки меняются местами. Сыграем?
Он обновил свое вино и призывно поднял бокал. «Что я вообще делаю?» — с какой-то безнадежностью спросил он у себя, но, конечно же, не получил ответа.
***
Честно, Флав даже ушам своим не поверил. Обладая такой репутацией в городе, встретить капитана на столь сомнительном мероприятии, как «Ночь бесхозного рифмоплётства», было делом невероятным. Впрочем, та святая для некоторых книга, принадлежавшая начальнику городской стражи, тоже не служила подтверждением его моральных норм, а скорее могла выступить их яростным опровержением.
Флав даже внимательней всмотрелся в лицо со шрамом. Маска, которую носил капитан, была выделана из отличной кожи и сидела до сегодняшнего дня, как влитая, и только канатоходец знал, что в прорезях глаз и губ она дала такие трещины, что подковырни ногтем, и поползёт по швам, открывая порочный мир начальника городской стражи.
— Седьмой, — повторил тихо канатоходец, и взгляд его смягчился, так как будто бы беда, грозившая ему, внезапно растаяла.
Капитан теперь не казался Флаву каким то необыкновенным и тот флёр таинственности, романтики и нафантазированной эротики медленно исчезал, как туман под сегодняшним утренним солнцем. Куэрде не понравилась та ночь, о которой они сегодня оба вспомнили. Честно, он даже пожалел, что провёл её не на своём тюфяке, сладко похрапывая в отгороженном углу циркового лагеря, или в жарких объятьях любовницы, а бесполезно метя языком как по телу, так и волнуя звуками воздух. Не понравилась, но причина была совершенно не в этом. Коста разочаровался тогда, а неоправданные надежды запоминаются надолго.
Вот и сейчас канатоходец боялся разочароваться. Начальник городской стражи превращался в обывателя, которому ничего человеческое не чуждо: тайные общества рифмоплётов, связь с мужчиной, потворство преступлению, укрывательство улик и фактов. Каждое яблоко рано или поздно становиться с гнильцой: как говаривала Дори, раскладывая по утрам сочные фрукты на товарном лотке.
Канатоходец пригубил бокал с вином, задумываясь над поставленным сеньором Мойей вопросом. Зачем ему было знать, что написано в библии?
— Ваша книга попала ко мне совершенно случайно, — начал он, откидываясь на спинку стула и медленно разгуливая по фигуре капитана взглядом.
Конечно, он лукавил. Не собирался же Коста докладывать на мальчишку, таскающего ему всяческие бумаги.
— И читать её, тоже совершенно случайно, начал не я. К тому же мне прочли далеко не то, что было написано. Возможно, больше половины перевели вольно, добавив своих фантазий взамен знаний чужого языка.
Тут Куэрда предупредительно наклонившись, мягко накрыл руку капитана, лежащую на столешнице, тихонько, словно успокаивая, постучал по ней подушечками пальцев:
— Не беспокойтесь, обложка вашей тайны стала целенаправленной жертвой для убеждения этого человека в том, что библия потеряна безвозвратно. Поэтому беды с этой стороны вам не стоит опасаться.
Флав снова пригубил бокал, с удивлением понимая, что прикосновение, не смотря на утерю сеньором романтического флёра, осталось приятным, всё ещё возбуждающим. Ухватившись за эти, оказалось, стойкие ощущения, Коста продолжил даже не собираясь убирать ладонь:
— Я ничего не собирался и не собираюсь делать со своими знаниями относительно вас. В это трудно поверить, ведь, как вы раньше заметили, циркачи народ не богатый, — здесь он усмехнулся и оставил, наконец, чужое личное пространство.
Внезапно Куэрда понял, что интересует капитана не только на предмет беспокойства о своей безопасности. Если это было бы так, то начальник городской стражи не стал бы продолжать знакомство, получив назад свою библию, а возможно, попытался даже обезопасить себя, сдав Флава, как расхитителя собственности города. Даже если бы канатоходец рискнул, обвинить начальника городской стражи, то слово циркача, против такого сеньора с безупречной репутацией, выглядело бы, по крайней мере, смешно. Коста не мог придумать ни одного повода, по которому капитан решил продолжить общение, кроме…
— Игры… я предпочёл бы немного другие, но, — он прищурился, — я сыграю и теперь спрашивать моя очередь.
Привычка выдерживать краткие и в то же время изводящие паузы перед каким-либо сложным трюком, когда снизу барабанная дробь возвещает о скором зрелище, вросла в кожу и поэтому Флав не спеша, вымазывая капитанский рот карамелью собственного взгляда, пригубил бокал в третий раз и… «Алееееееееее»…
— Ответьте, что удерживает вас подле меня, когда вы получили свою книгу и в неразглашенье тайны совершенно уверены? — «Гоп». — Так что же вам во мне?
С тихим стуком опустился на стол бокал и таверна, как показалось канатоходцу, опустела, потому что он смотрел только на капитана, вживляясь под кожу, вплавляясь в кровоток, проникая в самое нутро. И, не смотря на то, что вокруг было так же шумно, как две минуты назад, Коста не слышал ни звука, кроме собственного биения сердца. Капитан волновал, да, растеряв пыль романтичности и раскрошив панцирь тайны, он сумел сохранить сексуальное притяжение. И дело совсем не касалось его далеко не идеальной внешности. Это исходило оттуда-то изнутри. Причём нутро это было, как не странно, вовсе не капитанское.
***
Прикосновение теплой ладони заставило Северино вздрогнуть — внутренне, конечно же, если эта эмоция и отразилась, то лишь в глубине его зрачков. Вздрогнуть не от страха, внезапного холода, неожиданности или других причин, обычно стоящих за этим рефлексом — совсем нет. Капитан развернул свою ладонь так, чтобы касаться пальцами пальцев Куэрды, и на секунду удержал их.
Внутри у него торжествовало, важно вышагивая сквозь строй самых разных эмоций, одно из давно забытых чувств — страха все испортить. Поэтому, когда канатоходец решил убрать руку, Северино до самого последнего момента не решался его задержать. Это получилось немного неловко, когда в последний миг он все-таки продлил прикосновение, давая понять, что оно приятно и желанно.
Вопрос, щедро приправленный умелой паузой, прозвучал громом среди ясного неба. Капитан ожидал чего угодно, только не этого. Многие годы коллеги по работе и другие знакомые безо всяких специально выдуманных игр безуспешно пытались прознать три основных вещи: откуда у него этот ужасный шрам, почему он оставил море и по какой причине у него до сих пор нет жены. Северино так привык к тому, что людей интересует исключительно то, что они видят глазами, что не ожидал ничего другого.
