Ящерка рьяно закивал головой, обозначая действием, что понял. Во втором пацанёнке канатоходец был уверен. Игло — сын факира, он не понаслышке знал, как наказывают тех, кто смеет брать чужие вещи, пусть даже для игры. Личные вещи, а в особенности трюковой инвентарь каждого циркача — священны, потому что только от этого зависит успех или провал номера, а иногда и жизнь самого циркача. С Игло Коста решил поговорить после, если это «после» у него будет.

— А теперь беги, — Куэрда легко поддал Ящерку ладонью по заднице, — тётка, наверное, уже заждалась.

Мальчишка звонко рассмеялся и попятился, Флав приставил палец к губам и пошипел вслед.

Разобравшись с лишними глазами и ушами, канатоходец прошёл к себе, чётко выстраивая в голове план дальнейших действий. Куэрда подобрал себе лёгкий тёмный плащ и, скрутив, положил в заплечную небольшую сумку. Туда же легли тонкие короткие сапоги, шитые на заказ, которые он надевал для того, чтобы ноги не скользили во время номера. Развернув и разложив на плотной материи инструменты для натягивания каната, Коста тщательно просмотрел их и выбрал подходящий, тонкий кованый крюк, который легко было прикрепить к болту, привязав предварительно на вделанное в него кольцо канат или верёвку, моток которой он бросил сверху всего этого великолепия.

Куэрда нервничал, поэтому кусок, несмотря на то, что канатоходец решил поужинать, не лез в горло.

Флав, идя по улицам, обеспокоенно смотрел на небо, которое казалось, будто издевается, то выпуская, словно подмигивая ему, из объятий серых туч серебряную луну, то пряча её в свинцовых лапах. Капитана канатоходец увидел, как только вынырнул на площадь из переулка. По открытому пространству гулял ветер, играя с оставшимся после дневной торговли, разнообразным мусором. Коста махнул рукой, привлекая внимание, и быстро подошёл.

— Ночи, сеньор Мойя, — он снова взглянул на небо, — надеюсь, оно не расплачется, — Куэрда, перевёл взгляд на крышу городской ратуши. — Сумка моя не выдержит сильного ливня, промокнет, а значит, и ваша книга тоже, — он снял с плеча сумку и протянул начальнику городской стражи. — Надо бы поторопиться.

Флавио старался держать выражение лица непроницаемым, чтобы не показать своё волнение и накатывающий страх. Ведь, по сути, он сам виноват, что оказался в такой ситуации. Самому и расхлёбывать.

***

«Уж лучше ливень, чем ветер», — подумалось капитану. Однако он промолчал. Выдержка канатоходца была достойна настоящей зависти — он выглядел потрясающе спокойно. И нервировать его лишний Северино бы не хотелось. Сам он точно так же старался вести себя твердо и решительно.

Капитан быстро закрепил хитрую конструкцию из веревки, крюка и болта — уж что-что, а узлы он вязать научился отлично. Затем зарядил арбалет и, отойдя на несколько шагов, начал примеривать лучшее место и лучшую позицию для выстрела.

Первый выстрел получился неудачным. Капитан попал (что было само по себе удивительно в такую всячески не желающую им помогать ночь), однако, прежде чем допустить циркача до веревки, Северино дернул ее разок. Такой простецкий “крэш-тест” показал полную негодность, пришлось стрелять снова. Со второго раза получилось лучше, по крайней мере, веревка с крюком после дерганья не осталась в его руках.

Капитан воровато огляделся — примыкающие улицы были пустынны. Конечно, стражники знали свое дело, и все же, следуя своему параноидальному характеру, Северино предпочитал перепроверить все еще раз (а лучше пару-тройку, чтоб уж точно).

— Готово, — возвестил он, отчаянно пытаясь придумать, как бы сделать затею более безопасной. На ум пришла одна идея.

Он подошел к Куэрде ближе. Как обычно, чувствуя перед любым телесным контактом некоторую неловкость, он легко приподнял канатоходца, оценивая его вес.

— Вы очень легкий, — заключил он, как бы оправдываясь за такое вторжение в личное пространство. — Главное - заберитесь туда. На это моего выстрела должно хватить. Уж как вас снять — дело десятое, на крайний случай спрыгните, я легко вас поймаю.

Капитан бы с удовольствием добавил что-то вроде «с богом», если бы верил в него. Но с тех пор, как он убедился в отсутствии любых высших сил, он предпочитал не сорить словами направо и налево, концентрируясь не на них, а на предстоящей сложной задаче.

***

Флав отдал инициативу в чужие руки, не потому что не доверял себе, а потому что всё ещё чувствовал дискомфорт вины перед капитаном. Не будь этого обстоятельства, канатоходец предпочёл бы закрепить верёвку на болте сам.

Первая провальная попытка застопорить верёвку на крыше, вызвала нервный смешок. Последующая, более удачная, сонм мурашек по пояснице, которые неожиданным образом прогнал сам Мойя, ухватив за талию и приподнимая над землёй. Подобное поведение привело к мимолётной потери речи, и поэтому инструкция по спуску осталась без ответа.

А сказать хотелось многое, особенно про десятое дело. Коста лишь отошёл на полшага, окидывая фигуру капитана скептическим взглядом, а потом, переводя такой же взгляд туда, где в сторону бархатно-тёмного неба уходила верёвка. Канатоходец покачал головой, сел прямо на мощёную площадь, переобуваясь и натягивая перчатки из тонкой кожи.

— Вы, главное, сумку поймайте, так, чтобы из неё ничего не разлетелось, — Куэрда поднялся с камней и, сняв плащ, вручил его начальнику городской стражи, оставаясь в простых штанах и рубашке.

Подойдя к стене, он цепко ухватился за верёвку, предварительно тоже подёргав.

Интересно, полез бы он за сумкой, если бы в ней не таилась опасность? Скорее всего, нет. Возможно, поставил бы Лучи дежурить под ратушей и дожидаться, когда ветром, дождём или ещё какой божьей прихотью её снесло бы с крыши вниз.

Легко оттолкнувшись от земли Флав, перебирая руками по верёвке и ногами, по стене, упираясь в каждый мелкий уступ, который он мог нащупать в ночной тьме, медленно полез наверх. Страха не было, никогда не было когда снизу вверх, может быть так заложено с рождения в человеке, чтобы стремиться ввысь?

Коста делал небольшие остановки там, где мог ослабить давление на верёвку, зацепившись пальцами за выемку в стене или пролёт узкого окна. Он примерно знал, где находилась в последний раз сумка, но в ночном сумраке крыша башни ратуши казалась ещё длиннее и круче. Перед тем как начать двигаться по ней, канатоходец ощупал старую черепицу в тех местах, до которых смог дотянуться. Некоторые части оставляли в руках мелкое крошево.

Куэрда глянул вниз, на замершего у ратуши капитана. Глянул, словно желая получить порцию ободряющих аплодисментов перед опасным трюком. Естественно, хлопков в ладоши он не дождался. Пальцы устали, но долго стоять на месте было невозможно.

Куэрда подождал, когда в прорезь, теперь уже почти сплошным потоком плывущих по небу облаков, мимолётно выглянул лик луны и осветил его стремления, и ещё медленней двинулся по хлипкой черепице, осыпая мелкое крошево вниз, на капитанскую голову. Ноги несколько раз соскальзывали, и сердце ухало прямо в пятки, холодным и крохотным камнем, умудряясь при этом как-то делиться напополам, по половинке в каждую, и оставаться одновременно целым. В эти моменты верёвка рывком натягивалась, и канатоходец непроизвольно шептал «Отче наш». Но ангел хранитель добросовестно работал, заставляя ноги снова обретать опору.

Добравшись до сумки, Коста осторожно дотянулся и подцепил её кончиками пальцев. Пришлось несколько раз достаточно сильно дёрнуть, прежде чем она показалась в цепких пальцах. Не надеясь на то, что болт выдержит дополнительный груз, канатоходец поискал взглядом сеньора Мойю. Тёмные тени пятнами бродили у подножья ратуши и не давали чёткой картины, а подать знак голосом или жестом Флавио не решился. Поэтому он наугад бросил сумку вниз, протянув руку в сторону насколько хватило и отпустив без замаха. Кажется, он попал точно в цель, потому что звук от падения сумки был не совсем ожидаемый.

Теперь предстояло так же медленно и печально спускаться вниз, надеясь лишь на то, что капитан не злопамятен и не придумал какую-либо каверзу, как то пламенная встреча циркача внизу с представителями стражи с последующей сдачей нарушителя спокойствия Севильи. Быстрый способ здесь не подходил, как и предложенный начальником городской стражи. Несмотря, на свой лёгкий вес, Флав был уверен, что с такой высоты его не удержит даже Гекко — цирковой силач.