***

Да, рассчитывать на глупость и невнимательность циркача оказалось глупо. “Стоило его напоить, прежде чем спрашивать”, - запоздало подумал Северино, вновь и вновь проводя взглядом по худощавой гибкой фигуре. Он вспоминал, как когда-то очень-очень давно старый кок одного из судов объяснял ему, почему самого Северино, всегда бывшего крупнее многих своих сверстников, не “торкает” с обычной дозы. Он рассказывал, что будто бы количество спиртного имеет прямое отношение к массе тела. Если это было правдой, то вряд ли Куэрде потребовалось бы много — ну сколько он мог весить? Капитану казалось, он с легкостью бы перекинул циркача через плечо, проходил с ним полдня и даже не заметил бы этого.

Так или иначе, а момент был упущен. Задним умом Северино по привычке был крепок, а вот с актуальной хитростью всегда были проблемы. Да и с хитростью вообще как таковой, если быть окончательно точным.

Нет, нет, идиотскую историю мог бы проглотить кто угодно, но только не этот, похоже, чересчур смышленый парень. “Читал или не читал? Понял или не понял?” — изводил себя капитан, пытаясь пронзить пространство и найти ответ в глубине красивых каре-медовых глаз, смотревших в его собственные глаза с неприкрытой насмешкой.

Чтобы выиграть немного времени на выверенный ответ, капитан отпил вина из своего бокала снова и, заметив, что бокал собеседника уже полупустой, снова наполнил оба до краев… или, точнее, не доходя пальца до края, как учили на корабле — чтобы не разлить. Подобных привычек он давно за собой не замечал, потому как они стали частью его натуры.

Итак, ложь провалилась. Что там следовало за ней в прискорбно короткой очереди идей? Кажется, угрозы?

— Вы говорите, как заклятый грешник, — наконец, усмехнулся Северино. — Я, конечно, не святой отец, чтобы исповедовать вас, однако если мы вспомним Десять Заповедей, несложно будет увидеть, как сильно они перекликаются с законами Испании, которым и я, и, надеюсь, вы, подчиняемся, — он сделал паузу и продекламировал: — “не убивай, не кради, не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего”. Как видите, как минимум три из них напрямую касаются меня, — дальнейшее было произнесено с мягкой, почти отеческой и уж точно никак не соответствующей “Стальному Мойе” улыбкой: — Так что если у вас есть, что сказать о грузе ваших собственных грехов… я внимательно слушаю. Как вы знаете, пришедшего лично с повинным ждет наказание куда более мягкое, чем того, кто скрывается от закона.

Запугивал ли он парня? Ну естественно! Запугивал и подкупал, только не деньгами. Намеком в нужный момент на то, что за небольшую услугу, оказанную городской страже, в будущем и настоящем можно будет простить куда большее, можно было легко убедить касту людей, регулярно имеющих проблемы с законом. А любые бродячие артисты, несомненно, попадали в эту категорию. За свою бытность стражником Северино насмотрелся на самые разные преступления, совершаемые под цветными шатрами уличных циркачей и театралов - вплоть до похищения детей знатных господ с последующим выкупом. Отсутствие проверок и придирок городской стражи - не об этом ли мечтает каждая труппа, по сути всегда являющаяся бандой?

В таких разговорах важно было повернуть их ход в свою сторону, стать хозяином положения. Это не мне нужна книга, это вам лучше бы ее отдать, если не хотите моего пристального внимания. А вы, конечно же, его не хотите, да и тяжело представить того, кто бы его захотел. Стращать у Северино всегда получалось лишь немногим хуже, чем мечтать — а уж по этому умению он точно бы побил все рекорды, если бы такое соревнование существовало. В искусстве угроз ему помогало все, в том числе устрашающая внешность. Осталось только определить, насколько Куэрда восприимчив к страху, насколько смел и отчаян.

“Он канатоходец, остолоп, — сказал Северино сам себе. — Он каждый божий день подвергает свою жизнь опасности. Ты думаешь, его проймет какая-то там тюряга?”. Да, действительно, ход был глупым… но что поделать, слово — не воробей, вылетит — не поймаешь… как будто бы вылетевшего воробья можно поймать!

***

«Вот оно, вот! В точку, в яблочко, в самую сердцевинку»!

Флав еле удержался, чтобы не рассмеяться. Так был он доволен тем, что догадки попали в цель. Нет. Утверждать с уверенностью в сто процентов что капитан, и есть один из двух, канатоходец до сих пор не мог, но то, что сеньор Мойя знаком с содержимым книги, теперь оказалось очевидным.

Потому что на простую просьбу указать на растеряху или устроить с ним личную встречу, для того, чтобы Коста мог самолично вернуть потерю и поживиться вознаграждением, как можно было бы понять, что канатоходец рассчитывает именно на это, а не на озвученную галочку в списке его добродетелей, начальник городской стражи заюлил и перешёл то ли к намёкам то ли к угрозам. Можно было бы конечно предположить и то, что сам капитан рассчитывал на благодарность в виде звонкой монеты, но Флав, наслышанный о Северино Мойе, отмёл эту возможность сразу, как только тот заарканился.

— Вы там забыли семь ещё упомянуть, — канатоходец прямо ласково посмотрел на собеседника, — кажется, седьмое место занимает грех прелюбодеяния, но это вас, как правильно заметили, касается меньше всего. И главное сейчас, что ваша забота о ближнем поражает, — Куэрда улыбнулся, — вы, как наша церковь, заведомо уверены, что нет безгрешных, как и не встречались вам и те, кто не имел проблем с законом.

Коста заметил, как наполнился его бокал и восхитился паутиной, которую раскидывал собеседник, явно рассчитывая если не силой взять, то добиться своего измором.

— Мои грехи останутся при мне. Они не так малы, чтобы забыть об исповедальне, но и не выросли ещё до того состояния, чтобы я мог подумывать о кутузке.

Что мог сделать начальник городской стражи? Составить анонимку? Подкупить свидетелей того, что никогда канатоходец не делал? Зажать в тиски закона и вынудить покинуть город труппу? Мог. И Флаву явно было не по сердцу, что тот, о ком так славно говорили, дал повод думать о себе иначе. «Кто без греха пусть кинет в меня камень».

— Вам библия нужна как будто позарез, — Куэрда пригубил второй бокал, — и вы не погнушались даже намекать на сделку.

Коста окинул взглядом кабак. Здесь и сейчас преимущество было на его стороне. И даже если капитан вдруг «встанет на дыбы», решив его прилюдно арестовать, то канатоходец вполне мог рассчитывать, что «публика», собравшаяся в кабаке в ночи, будет на его стороне. Поэтому сейчас самое время открыть все карты и расставить точки.

— Книгу я отдам только владельЦАМ, — он намеренно звуково выделил окончание последнего слова, залпом выпил красного и со стуком поставил бокал на стол, — и не пытайтесь обмануть меня, подсунув в этом качестве другого. Я назову строфу, столбец, страницу, а истинный ценитель священного писания прочтёт мне наизусть указанное место.

Коста облокотился на стол руками и приблизил лицо к сеньору так, чтобы тот чётко и внятно расслышал и понял:

— Владелец столь ценой книги должен это знать. А если вдруг со мной случиться несчастие какое, или с цирком произойдёт вдруг неудобство (всё бывает в жизни, не так ли?), то, не печальтесь, ценный фолиант, уж будьте уверены, вернётся, — Куэрда чувствовал, как хмелеет, дешёвое вино давало быстрый результат, поэтому накрыл бокал ладонью, чтобы воспрепятствовать его наполнению, — в лоно церкви.

Флав выдохнул и откинулся на спинку стула.

— Но я клянусь вам, что о книге никто не узнает, пока она находится у меня, и что беречь её я буду пуще ока. А так же, что отдам её владельцу.

Карты открыты, ход теперь за капитаном.

***

“Он знает, он читал, он понял”, — не считая этой панически бьющейся мысли, в голове Северино было пусто, как в пересохшем колодце. И эхо такое же гуляло — эхо этой самой мысли, ибо других-то все равно не было.

Взгляд хитрых глаз с чертячьим прищуром, обманчиво-ласковый тон голоса — все это усугубляло ситуацию. До сих пор о книге из живых знал только он один. Он не открыл этот секрет даже собственной матери, до самой смерти со слезами умоляющей его рассказать о том, где же он был и что с ним случилось.