Капитану хотелось кричать, вопить от отчаяния. Его глаза, пятнадцать долгих лет не знающие, что такое слезы, вдруг начало нестерпимо жечь, точно сами демоны ночи прислоняли к ним раскаленные железные пруты. Все, чего сейчас хотелось Северино — найти загадочного вора и отдать ему еще два своих месячных жалованья, только бы он вернул ему книгу — целую и нетронутую.

Он сам не заметил, как перешел на бег. Ноги несли его вперед, в то время, как его взгляд, в котором с каждой секундой той самой глупой надежды оставалось все меньше и меньше, торопливо скользил по дороге. Он выбежал на рыночную площадь, где, как он подозревал, все и случилось. Циркачи, будь они прокляты!

Северино чувствовал себя полным идиотом за то, что попался на старую, как мир, уловку. Циркачи, театралы, факиры, фокусники — вся эта шайка зарабатывала вовсе не тем, что люди кидали им под ноги, будь то монеты или тухлые овощи. В каждой подобной труппе существовала специальная должность, обычно ее занимали мальчишки-сироты или же дети кого-нибудь из труппы. Они обчищали карманы зевак, пока те были увлечены рукоплесканиями великолепному выступлению.

И ведь он же все это знал! Ну конечно же знал, иначе бы не усилил патруль на время пребывания циркачей в городе. И как он, начальник стражи, мог так облапошиться?

Площадь пустовала — циркачи давно собрались и уехали в свой лагерь. Взгляд Северино быстро мазнул по пустырю, и тут же остановился, зацепившись за стройную худощавую фигуру. В душе шевельнулись подозрения, и он подошел ближе. Точно, это был сегодняшний канатоходец, растрепанный, точно после сна и что-то выглядывающий.

“Подойти, спросить, знает ли он о книге?.. Попросить по-хорошему? Дать взятку? Припугнуть?” — мысли вертелись в голове, сталкиваясь и лишая его возможности додумать хоть одну из них по-настоящему. Капитан сделал несколько осторожных медленных шагов по направлению к канатоходцу и остановился в смятении.

Несмотря на то, что в Северино всколыхнулась надежда вернуть книгу, сейчас все представлялось куда более сложным. Не мог же он признаться, что книга принадлежит ему! Если канатоходец окажется примерным христианином, то, даже не зная английского, на котором и было большинство междустрочных писем, он сообщит “куда надо”, и Северино уведут, “куда следует”. Не то, чтобы он боялся смерти - он разучился делать это еще на корабле, однако перспектива сожжения или четвертования, тем не менее, не радовала его.

— Ты из цирка, — наконец, вымолвил капитан, и его собственный голос не напоминал ему ничего из того, что он до этого слышал от самого себя. Словно это сказал за него кто-то другой, невидимый.

Это был не вопрос, а утверждение. Что сказать дальше, Северино отчаянно не знал, потому что так и не решил, какую тактику избрать.

***

Мысли Флавио настолько были заняты библией и теми крупицами переведёнными стариком Пиро, который не переставал удивлять, а теперь и знанием английского языка, что канатоходец чуть не натолкнулся на, словно вылепленную из тени ближайшего дома и возникшую перед ним фигуру мужчины.

Свет факела, расположенного на стене, заслонял раскидистый бук, росший прямо напротив лавки травницы. Густая тень не давала возможности разглядеть подробно лицо и качество одежды, чтобы определить по таким незамысловатым признакам степень дохода сеньора и его положение в обществе. Впрочем, нахождение его в этот час на улице без сопровождения слуг, тоже говорило не мало.

Вопрос в лоб требовал такого же прямого ответа. Вот только последствия нужно было обмозговать. Если это управляющий, посланный одним из вельмож, чтобы пригласить труппу для личного выступления, то почему послан так поздно? Не мог досидеть до утра? Если грабитель, то почему интересуется, откуда он, или сейчас модно грабить именно циркачей, вежливо осведомляясь о роде занятий, степени дохода, кроме наличия при себе наличности? Если ищет кого-то из труппы, то тут же вставал вопрос «зачем»? Вариантов было множество, поэтому Куэрда уклончиво ответил:

— Допустим, — канатоходец переступил с ноги на ногу, выискивая взглядом припозднившихся прохожих. — Что из этого следует?

Нет, Флавио не испугался, в таком возрасте мало чего пугаешься, когда улицы тебе знакомы и гибкое послушное тело не даёт сбоев. Было время, когда он даже получал удовольствие специально задирая незнакомцев, чтобы выпустить пар, отвлечься и развлечься в конце концов. Хорошая драка сродни быстрому сексу. Канатоходец окинул незнакомца ещё раз взглядом, оценивая степень агрессивности, которую тот явно не выказывал.

В это мгновение дверь кабака «Щука и гусь», находящегося на пару шагов за спиной канатоходца открылась. На ночную улицу вывалилась сыто-пьяная компания, составом из трёх человек. Один тут же громко и визгливо затянул песню, двое других принялись подпевать приятелю, цепляясь друг за друга.

— О, достопочтимые сеньоры! — заголосил вдруг первый, самый щуплый. — Проходите, проходите, Сальвино угощает!

Он отделился от компании и, споткнувшись о собственную ногу, повис на канатоходце.

—- Именины — раз. Табита принесла, наконец, мальчишку — два. Я счастливейший человек в городе.

Он рванул Куэрду за плащ, проскальзывая по рукам пытаясь придать Флаву правильное направление, сполз, пропахивая щекой по груди и обдавая бёдро канатоходца таким перегаром, что, не смотря на расстояние, волна тут же ударила Косту в нос. А потом распластался на мощёной камнями улице, утыкаясь лицом прямо в упавшую из рук Флавио, словно подстреленная птица и раскрывшуюся библию. Сильвано громко икнул, приподнял подбородок, рыгнул и возопил:

— Благословите, святой отец! Радость-то какая!

Затем он залихвацки хрюкнул и затих, свернувшись прямо на камнях скромным калачиком.

Приятели его даже не заметили, что именинник попал в объятья Морфея и, держась цепко друг за друга, плавно покачиваясь и продолжая распевать во всю глотку, двинулись через площадь.

Канатоходец переступил через мерно храпящий «труп» и, присев, ловко подобрал книгу, а также пару листов, по видимому не выдержавших удара о камни и сорвавшихся с тонких прошивших библию нитей. Поднимаясь, Флав быстро сунул фолиант за пазуху.

«Лучи уже десятый сон видит. Завтра ни свет ни заря Труди пошлёт мальчишку в городской сад, собирать по росе одну ей ведомую траву-мураву. А почему бы и впрямь не причастится чужой радости»?

— Отметим именины Сильвано, сеньор? — усмехнулся он, кивая в сторону сначала именинника, потом всё ещё не закрытых дверей «Щуки и гуся» откуда слышались весёлые голоса и вились пряные запахи.

В мерцающем свете дверного проёма, лицо мужчины, бессловесной статуей замершего напротив, показалось Куэрда бездушной маской, выкрашенной в белый цвет, и только глаза жили какой-то странной смесью эмоций. Коста ободряюще улыбнулся и пригласил жестом последовать за собой.

— И да, циркач я, циркач, — он чуть склонил голову. — Куэрда, к вашим услугам.

Не дожидаясь больше слов от странного визави и логично рассудив, что если надо, то сеньор пойдёт следом, Флав решительно перешагнул порог кабака.

***

Первой реакцией капитана, когда он увидел свою библию, было, конечно же, тут же схватить ее. Схватить и бежать отсюда как можно быстрее. Северино никогда в своей жизни не бежал от трудностей, но только если дело вдруг не касалось его многогранного и темного прошлого. Он дернулся, но канатоходец успел первым, так что Северино лишь неловко дернулся. Он не мог бы сказать, заметил циркач его движение или нет, но, конечно же, надеялся, что тот не обратил на него внимания.

Облегчение разлилось внутри теплым медом. Книга у него, у этого странного парня. Что бы ни случилось дальше, Северино получит ее назад — силой или миром. Книга не потеряна, не уничтожена, а значит, остается надежда. Капитан недолюбливал это чувство — надежду. Оно сподвигало его на совершенно идиотские действия, выставляло дураком, заставляло показывать свою истинную натуру, что частенько было весьма чревато, однако сейчас был рад ему, как родной матери, умершей семь лет назад.