любовью всей жизни и родственной душой?

— Первая — это выбор, вторая — нет.

Я никогда не думала о любви как о выборе. Для

меня она скорее было чем-то неизбежным. Но если

вы остаётесь с кем-то, кто страдает саморазрушением

и решаете сохранить любовь, это может быть

выбором, я полагаю.

Я ждала, чтобы он продолжил. Чтобы объяснил,

как я вписывалась в его теорию.

— Существует нить, которая соединяет нас,

которая не видна глазу, — сказал Айзек. — Может

быть, у каждого человека душа соединена с

несколькими людьми, и так весь мир пронизан

этими невидимыми струнами.

Как будто , чтобы подтвердить свою точку

зрения, он прочертил своим пальцем линию по

чёрной ленте, которая была вплетена в гриву моей

лошади.

— Может быть, вероятность того, что ты

найдёшь каждую из своих половинок, слаба. Но

иногда тебе везёт наткнуться на одну. И ты

чувствуешь притяжение. И это не совсем выбор

любить её, несмотря на недостатки и различия. Ты

любишь её, даже не пытаясь изменить. Ты любишь

эти недостатки.

Он говорил о полигамии с родственными

душами. Как можно было отнестись к чему-то

подобному всерьёз?

— Ты дурак, — выдохнула я. — В этом нет

никакого смысла.

Я чувствовала, что злюсь. Хотела наброситься

на него и заставить увидеть, как глупо он выгляд ел,

веря в такие не прочные идеалы.

— В этом слишком много смысла для тебя, —

сказал он.

Я оттолкнула его. Айзек т акого не ожидал.

Расстояние между нами увеличилось только на одну

секунду, пока левой ногой мужчина отступил на шаг

назад, чтобы удержать равновесие. Тогда я сама

набросилась на Айзека, откинув его на красочную

лошадь за спиной. Ярость в кулаках. Я колотила его

по груди и ударяла по лицу, а он стоял и просто

позволял мне. « Как он посмел. Как посмел».

С каждым ударом мой гнев опускался на более

низкую точку кипения. Я била его, пока мой гнев не

испарился,

а

я н е была в изнеможении. Я

соскользнула

вниз,

мои

руки

коснулись

металлических ромбиков карусельного пола, а спина

упёрлась в копыта лошади, на которой я каталась.

— Ты не можешь исправить меня, —

произнесла я, глядя на свои колени.

— Я и не хочу.

— Я истерзана, — добавила я. — Изнутри и

снаружи.

— И всё же я люблю тебя.

Он наклонился, и я почувствовала его руки на

своих запястьях. Позволила ему поднять себя. Я была

одета в чёрный джемпер из флиса, который

застёгивался на молнию по всей длине. Айзек

потянулся к моей шее, захватывая верхнюю часть

застёжки-молнии, и потянул её вниз к моей талии. Я

была настолько потрясена, что у меня не было

времени среагировать. Минуту назад он был с голой

грудью, теперь это была я. Если бы у меня были

соски, т о они бы заострились от холодного воздуха.

Если бы.

Я лишь шрамы и куски от женщины. Айзек

видел меня такой. В некотором смысле он всё создал

скальпелем и твёрдой рукой, но я всё равно

потянулась,

чтобы

скрыть

свою

грудь. Айзек

остановил меня. Схватив меня за талию, он поднял

меня и усадил боком в седло пронизанной лошади.

Мужчина раскрыл флис, открывая себе доступ, а

затем поцеловал кожу там, где должна была быть моя

грудь. Он целовал, нежно касаясь шрамов. Моё

сердце. Конечно, Айзек чувствовал, как стучит моё

сердце. Хотя нервные окончания были повреждены,

но я почувствовала, как его тёплые губы и дыхание

двигаются по коже. Я издала звук. Скорее не

настоящий звук. Это был вздох и облегчение. Каждый

вдох, задержанный мной когда -либо,

за

раз

освободился из меня, вылетая со свистом.

Айзек

поцеловал

мою

шею,

за

ухом,

подбородок, в уголок рта. Я повернул голову, когда

он попытался поцеловать другой уголок, и мы

встретились на середине. Мягкие губы и его запах.

Айзек поцеловал меня однажды у двери моего дома,

и тогда это был барабанный бой. А этот поцелуй был

вздохом. Облегчением, и мы были настолько пьяны

от него, что цеплялись друг за друга, будто ждали

т а кого поцелуя всю жизнь. Его руки были под

флисом, обнимая мои рёбра. Мои руки держали его

лицо. Он снял меня с лошади. Я направила его к

единственной скамейке на карусели. Это была

изогнутая колесница с кожаным сиденьем. Айзек

сел. Я оседлала его колени.

— Не спрашивай меня, уверена ли я, — сказал

ему. И потянула вниз молнию на брюках. Я была

полна решимости. Я была уверена. Он не убрал руки

с моей талии. Не говорил. Ждал, пока я поднимусь,

сниму с себя джинсы и заберусь обратно к нему на

колени. Я оставила свои трусики. Его штаны были

спущены до середины бёдер. Мы были одеты, и не

были. Айзек сделал всё так, как мне нужно, чтобы

это было: наполовину сокрыты, на холодном воздухе,

с возможностью подняться и уйти, если бы я

захотела. Я чувствовала меньше, чем думала, что

буду. Но также чувствовала больше. Не было

никакого страха, только вибрации чего -то громкого,

что я не совсем понимала. Он поцеловал меня, в то

время как мы двигались. И ещё раз, когда всё было

закончено. Старик не вернулся. Мы оделись и пошли

обратно вверх по склону, замёрзшие и в оцепенении.

И не проронили больше ни слова.

На следующий день я подала в суд, потребовав

запрет на его приближение ко мне.

Это был конец для Айзека Астерхольдера и

меня.

Я стараюсь иногда вспоминать, какими были

его последние слова для меня. Сказал ли он что-то,

когда мы шли на тот холм, или в автомобиле по

дороге домой. Но всё, что я помню — это его

присутствие и молчание. И небольшое эхо. И « всё же

я люблю тебя».

И всё же он любил меня.

И всё же я не могла любить его в ответ.

Когда я просыпаюсь, Айзека р я д о м нет. Я

сравниваю

свою

панику

с

болью. Могу

сосредоточиться только на одной из них. Выбираю

боль, потому что она не ослабляет хватку в моём

мозгу. Я знакома с сердечной болью : интенсивной,

мучительной

болью

сердца,

но

никогда

не

испытывала физическую боль, тем более такую

изысканную как эта. Боль сердечная и физическая

схожи в том, что ни от одной из них нельзя

избавиться, как только они появляются. Сердце

посылает тупую боль, когда оно разбито; боль в ноге

настолько остра и сильна, что мне трудно дышать.

Я борюсь с болью в течение минуты... двух, прежде

чем начинаю её игнорировать. Я сломала своё тело, и

это никак нельзя исправить. Я и не собираюсь. Мне

нужно найти Айзека. И затем я начинаю думать: « О,

Боже». Что если Смотритель Зоопарка пришёл, пока

я была без сознания, и что-то с ним сделал? Я

медленно перекатываюсь на бок, и пытаюсь встать,

используя здоровую ногу. И тогда я её вижу. Нижняя

половина моих штанов отрезана. Место, откуда

торчала кость, обёрнуто тонкой марлей. Я чувствую,

как что-то стекает по ноге, когда двигаюсь.

Закрываю рот рукой и дышу через нос. Кто здесь

был? Кто это сделал? Огонь горит. Огонь, который я

разожгла, должен был к этому времени потухнуть.

Кто-то развёл его снова, добавил новые поленья.

Меня шатает. Мне нужен свет. Мне нужно…

— Сядь.

Я замираю, поражённая голосом. Поворачиваю

голову настолько, насколько это возможно.

— Айзек, — вскрикиваю я. И начинаю терять