тянется, пока та забирает Айзека.

« Пожалуйста, не дай ей оборваться» , —

молча, взываю я к нему. Мне нужно знать, что

некоторые нити не могут оборваться. А затем

наркотик поглощает меня.

ПОДТВЕРЖДЕНИЕ

Когда я просыпаюсь, Айзека нет в его постели.

Его нет в доме. Я проверяю каждый угол, волоча за

собой свою наполовину бесполезную ногу. Думаю, я

была в отключке, по крайней мере, двадцать четыре

часа, возможно больше. Выхожу наружу в огромных и

неуклюжих сапогах Айзека, погружаюсь в свежий

снег. Метель занесла снегом всю нижнюю половину

дома. Снег покрывает всё вокруг изящными

завитками белого. Белый, белый, белый. Всё, что я

вижу — это белый. Будто дом одет в свадебное

платье. Если здесь и были следы шин, то их занесло.

Я иду, приближаясь к забору. Испытываю желание

прикоснуться к нему. Для того чтобы позволить

напряжению пронзить тело и остановить моё сердце.

Свою руку в перчатке я протягиваю в сторону

решётки забора. Мои лёгкие шерстяные перчатки

никак не защищают от холодного воздуха. « С тем же

успехом я могла бы носить кружева» , — думаю я в

тысячный раз.

Айзек ушёл. Мои руки замирают в воздухе.

Понятия не имею, доставила ли Элгин его в

больницу. Я ещё на дюйм приближаю руку к забору.

Но если она всё же это сделала, Айзек будет жить. И

я смогу увидеть его снова. Мои руки падают по

сторонам. Она сумасшедшая. Кто знает, может она

заперла его в другом месте, и продолжает играть в

свои безумные игры.

Нет. Доктор Элгин всегда делает то, о чём

говорит. Даже если это означает запереть меня, как

животное, чтобы исправить.

В последний раз я виделась с Сапфирой Элгин

через год после того, как получила судебный приказ

против Айзека. Встречалась с ней раз в неделю в

течение года. Если сначала во время наших встреч

она пыталась извлечь один за другим осколки из

моего строго изолированного мозга, то потом они

стали более расслабленными. Более приятными. Мне

было необходимо поговорить с кем -то, кто на самом

деле не заботился обо мне. Она не пыталась спасти

меня или улучшить моё состояние любовью; она

получала плату (сто долларов за час), чтобы

непредвзято заглянуть мне в душу и помочь найти

сверчков. Вот как она их называла: сверчки.

Маленькие щебечущие звуки, которые были либо

сигналами тревоги, либо эхом, либо неписаными

словами, которые должны были быть сказанными. В

любом случае, так думала я. Оказалось, что Сапфиру

это волновало намного глубже, и это был для неё не

только способ получить оплату.

Она

пересекла

пределы

божественного

провидения. Играя с судьбами и жизнью, и

здравомыслием. Но тогда, в тот последний раз, когда

мы виделись, женщина сказала то, что, в конце

концов, должно было стать ключом к разгадке её

безумия.

Я рассказала ей, что пишу новую книгу. О Нике.

Её это расстроило. Не так, как это демонстрирует

нормальный человек, когда он недоволен. Даже не

знаю, могу ли я точно определить, как поняла, что

это расстроило Элгин. Может быть, её браслеты

звенели немного больше в тот день, когда она делала

заметки в своём жёлтом блокноте. Или, может быть,

её рубиновые губы сжимались немного жёстче. Но я

знала. Призналась ей, что испортила всё, но не была

уверена как. Когда наша встреча подошла к концу,

женщина схватила меня за руку.

— Сенна,

— сказала она, — ты хочешь

получить ещё один шанс, чтобы узнать истину?

— Истину? — повторила я её слова, и не была

уверена, к чему врач клонит.

— Истину, которая сможет освободить тебя...

Её глаза напоминали два горящих уголька. Я

сидела достаточно близко, чтобы почувствовать

запах духов врача: экзотический, как мирра и жжёное

дерево.

— Ничто не может меня освободить, Сапфира,

— ответила я, в свою очередь. — Вот почему я пишу.

И повернулась, чтобы уйти. Я была на полпути

к двери, когда она позвала меня по имени:

— Существует три вещи, которые скрыть

невозможно: солнце, луна и истина.

Я слегка улыбнулась, пошла домой и забыла,

что она сказала. После той встречи я за месяц

закончила книгу. Всего тридцать дней, чтобы

написать книгу. Тридцать дней, в течение которых я

ни ела, ни спала и не делала что-либо вообще, а лишь

стучала по клавиатуре. И после того, как книга

оказалась закончена, а катарсис завершился, я

больше не возобновляла наши с ней встречи. Из её

офи с а позвонили и оставили сообщение на моём

телефоне. В конце концов, позвонила она сама и

оставила сообщение. Но я с ней закончила.

— Существует три вещи, которые скрыть

невозможно: солнце, луна и истина, — произношу я

вслух, вороша память в своей голове. Вот откуда

появилась эта идея? Заключить меня в этом месте,

где долгое время были скрыты солнце и луна? Где

также медленно, как просачивающаяся патока, я бы

обнаружила сверчков истины в своём сердце?

Моя Смотрительница Зоопарка думала, что она

своего рода моя спасительница. И что теперь? Я буду

з д е с ь од н а голодать и замерзать? Какой в этом

смысл? Я так ненавижу её. Хочу сказать ей, что её

безумная игра не сработала, что я такая же, какой

была всегда: разбитая, мрачная, со склонностью к

саморазрушению. Кое-что приходит мне в голову,

цитата Мартина Лютера Кинга. « Я верю, что за

безоружной

истиной

и

безусловной

любовью

останется последнее слово в этом мире» .

— Пошла ты, Сапфира! — кричу я.

В гневе я протягиваю руку и хватаюсь за забор.

Я плачу из-за того, что, как думала, должно

произойти. Но ничего не происходит. И только

сейчас замечаю, что не слышу гудения. Забор всё

время издавал гул. Мои голосовые связки замёрзли,

язык прилип к нёбу. Я двигаю языком и пытаюсь

облизать губы. Но у меня во рту так сухо, что их

нечем смочить. Отпускаю звенья цепи и смотрю

через плечо на дом. Я оставила входную дверь

открытой, она зияет тёмным пятном среди белизны

снега. Не хочу возвращаться. Было бы умно пойти и

одеть больше слоёв одежды. Больше носков. Прежде

чем выйти, я накинула лишь одну из толстовок

Айзека сверху того, во что уже была одета. Но воздух

проникает через оба слоя, будто они сделаны из

салфеток. Я иду обратно к дому, ковыляя на больной

н о г е . Одеваю больше одежды, рассовываю по

карманам немного еды. Прежде чем выйти, я

поднимаюсь по лестнице в карусельную комнату.

Опустившись перед шкафом, ищу тот кусочек паззла,

который избежал топки. Он там, в углу, покрыт

пылью. Я кладу его в карман и в последний раз

обхожу свою тюрьму.

Забор. Проталкиваю пальцы через проволоку и

тянусь вверх. Покинув это место с Айзеком, Сапфира

могла забыть снова, включить забор. Если она

вернётся, я не хочу быть здесь. Я скорее умру от

холода свободной в лесу, чем запертой за

электрическим забором, где буду превращаться в

кубик льда.

Сапоги Айзека большие. Я не могу поместить

носок в восьмиугольники, которые составляют сетку

забора. Я поскользнулась два раза, и мой подбородок

врезался в металл как персонаж из мультфильмов

Луни-Тюнс. Чувствую, как по шее стекает кровь. Я