Доктор Монтоль открыл было рот, чтобы ответить,

но Айзек оборвал его:

— Пациентка приняла решение, доктор. — Он

смотрел прямо на меня, пока говорил. Я плотно

сжала губы в знак благодарности.

— Ели мои услуги не нужны, вы меня извините, —

сказал доктор Монтоль, прежде чем уйти.

Я смотрела на свои руки. Доктор Акела села на край

кровати. Мы говорили в течение нескольких минут о

лучевой терапии, которую мне придётся пройти

после операции. Шесть недель. Я восхитилась её

подходом к больным; он был тёплым и личным.

Уходя, она слегка коснулась тыльной стороны руки

Айзека. Мой.

Айзек подождал, пока дверь не закрылась, прежде

чем сделал шаг вперёд. Я приготовилась к потоку

вопросов, но вместо этого он сказал:

— Ты можешь одеться. Пообедаешь со мной?

Я моргнула, глядя на него.

— Разве это не конфликт интересов? Ланч с

пациенткой?

Он улыбнулся.

— Да, мы должны пойти в другое место, а не в

больничный кафетерий.

Я хотела сказать «нет», но услышала слова песни,

которые он оставил мне утром, они проигрывались в

моей голове. Кто дарит песню, в которой говорится:

« Не нужно беспокоиться, всё равно все умрут»,

когда у кого-то рак?

Мне понравилось. Особенно его честность.

— Ладно, — ответила я.

Он взглянул на часы.

— Встретимся на стоянке через десять минут?

Я кивнула.

Я оделась и направилась вниз.

— Я припарковался там, — сказал Айзек, когда

я нашла его на парковке. Он переоделся, надел белую

рубашку и серые в тонкую полоску брюки. Я

последовала за ним к его машине, и доктор открыл

мне дверь. Это было слишком. Я запаниковала.

— Не могу это сделать, — ответила я. И отошла

от автомобиля. — Прости. Мне нужно попасть

домой.

Я не оглядывалась, когда шла к своей машине.

Он, вероятно, думал, что я сошла с ума. Скорее

всего, так и было.

Айзек ждал меня, когда я вернулась домой

спустя несколько часов, прислонившись к машине и

задрав

лицо

вверх. « Наслаждайся, Айзек», —

подумала я. — « Завтра мои облака вернутся». На

долю секунды, я подумала, а не развернуться ли мне

на подъездной дороге и не отправиться ли в Канаду.

Н о я разъезжала в течение нескольких часов, и

стрелка бензобака теперь указывала на «Е». Я хотела

попасть домой. Я прошла мимо него к двери. Мы

едва зашли в прихожую, когда я бросила:

— Почему ты не спрашиваешь, почему я не хочу

восстановления после операции хирургическим

путем?

— Потому что, если ты захочешь сказать мне,

то скажешь.

— Мы не друзья, Айзек!

— Нет?

— У меня нет друзей. Разве ты не видишь?

— Я вижу, — ответил он. Я ждала, что мужчина

скажет что-нибудь ещё, но доктор этого не сделал.

На мне был тёмно-синий пиджак поверх рубашки. Я

сняла его и швырнула на кушетку. Затем собрала

волосы на макушке и завязала их в узел.

— Так зачем ты здесь?

Он посмотрел на меня.

— Я хочу, чтобы ты была в порядке.

Это

слишком.

Я

побежала

наверх.

Я

действительно сошла с ума. Я знала это. Нормальные

люди не бросают разговоры прямо посередине.

Нормальные люди не дают чужакам спать на их

диване.

Два года назад я купила велотренажёр у

восьмидесяти восьми летней вдовы с розовыми

волосами

по

имени

Дэлфи.

Она

поместила

объявление

в «Penny Saver », потому что, по её

словам, после замены коленного сустава не могла

« чертовски хорошо е г о использовать». Я забрала

тренажёр в тот же день, когда и позвонила. После

всех хлопот с поднятием его вверх по лестнице, я так

ни разу не села на него. Я подошла туда, где он стоял,

собирая пыль в углу моей спальни, и залезла на

тренажёр. Пришлось корректировать настройку

Дэлфи для высоты мягкого сиденья. Я крутила

педали, пока мои ноги не стали похожи на желе.

Задыхалась, когда слезла, босые ноги болели из -за

пластиковых педалей. Я прошла к тумбочке, наступая

на края ступней. Раскрыла «Запутавшаяся»

мизинцем.

« Посвящается И.К.»

Я закрыла книгу и пошла вниз, чтобы увидеть,

что Айзек готовил на ужин.

«Фортуна любит смелых». Вот что я твердила

про себя, пока меня готовили к операции. Только я

говорила не по-английски,

а

на

латинском:

« Fortesfortunajuvat

...

fortesfortunajuvat

...

fortesfortunajuvat». Мантра звучала на латыни лучше.

Повторите любую фразу на выпендрёжном языке

большинства древних философов, и вы будете

звучать, как ч ёртов гений. Повторите ту же фразу на

английском, и вы будто ненормальный. Кто написал

эту фразу? Философ. Я должна была вспомнить его

имя, но не смогла. «Нервы », — сказала я себе.

Искала, на чём можно сосредоточиться, что сможет

поддержать мо ё решение. Я знала, ч т о в Библии

сказано что-то о выкалывании себе глаза, если это

оскорбляло тебя. Я вырезала свою грудь. Думаю, это

как смелый шаг, так и обиженный. Как правило,

неважно, что храбрость сводится к сильному чувству

долга, которое спекулир овало ещё более сильным

безумием.

Все

храбрецы

были

немного

сумасшедшими. Я попыталась сосредоточиться на

чём-то другом, чтобы мне не пришлось думать о том,

насколько безумна я. Медсестра брала у меня кровь.

Медсестры были очень внимательны, даже

когда втыкали иглы в мою плоть. « Ой, извините

милая, у вас тонкие вены. Будет неприятно лишь

секунду». Они просили меня закрыть глаза, как будто

я ребёнок. У этой не было никаких проблем с

поиском нужной вены в руке. Интересно, просил ли

их Айзек заботиться обо мне. Это казалось чем-то,

что он мог сделать. Больничная палата была белой.

Слава Богу. Я могла думать в мире без вмешательства

цвета. Айзек пришёл, чтобы проверить меня. Я

пыталась быть сильной, когда он сел на край кровати

и уставился на меня мягким взглядом.

— Почему ты перестал играть? — мой голос

дрогнул на последнем слове. Мне нужно что-нибудь,

чтобы отвлечь себя. Откровение от Айзека.

Он обдумывал мой вопрос в течение минуты,

затем сказал:

— Я люблю две вещи.

Я перестала дышать. Думала, он собирался

рассказать мне о женщине. Которую любил, и ради

которой отказался от музыки. Вместо этого Айзек

меня удивил.

— Музыка и медицина.

Я с облегчением опустила голову на подушку,

чтобы слушать его.

— Музыка заставляет меня разрушать себя и всё

вокруг меня. Медицина спасает людей. Поэтому я

выбрал медицину.

Так прозаически. Так просто. Интересно, что

было бы откажись я писать, выбрав что-то другое

вместо того, чего жажду.

— Музыка тоже спасает людей, — ответила я.

Мне это лично не знакомо, но я писатель и моя

работ а — знать, как думают другие люди. И я

слышала, как они говорили подобное.

— Не меня, — произнёс он. — Она заставляет

меня разрушать.

— Но ты до сих пор слушаешь её. — Я подумала

о его песнях. Те, что он оставил мне, и те, которые

слушал в своей машине.

— Да. Но я не создаю её больше. Не теряюсь в

ней.

Я не смогла скрыть в своих глазах желание

узнать больше. Айзек заметил.

— Как человек может потеряться в музыке?

Он улыбнулся и посмотрел на трубки,