– Тихо там.
Я вернулся на точку с очередного обхода.
Наш пост – заброшенный одноэтажный домик, в прошлом – одна из бандитских «малин» на Корабельной стороне. В послевоенные годы этот блатной бизнес-центр гремел на весь полуостров. В специфических, естественно, кругах. Здесь раньше держали общак, вели свои темные делишки, тут же одновременно отдыхали и развлекались разного рода асоциальные элементы, в нужный момент плавно уходя на дно, если появлялась такая необходимость, благо местность, изобилующая путаными застройками, позволяла это делать идеально. Тут же где-то были и ходы в катакомбы. К слову, совсем рядом – подземные лабиринты военного судоремонтного заводика. Секретного, разумеется. Хотя весь город знает, что его номер – тринадцатый.
«Малину» в конце пятидесятых с треском разгромили. От нее осталось только название, которое приросло к этой местности: Аполлоновка. Впрочем, не исключено, что бандитское гнездо появилось здесь гораздо позже названия, а блатные недолго думая просто сперли его в своих интересах.
Наша программа-минимум – взять какого-нибудь субъекта, который по старой памяти терся в районе былой бандитской славы и, в идеале, находился бы в розыске. Такие здесь время от времени появляются. Прежней блатной точки уже нет, но, как известно, некоторые перелетные птицы очень тяжело меняют налетанные годами маршруты. И опера из МВД очень грамотно эту тенденцию отслеживают. Разумеется, при помощи нештатных информаторов, исправно отрабатывающих свой нелегкий хлеб в этих краях.
По их наводке мы здесь и сидим. Четвертый час, между прочим.
– Через двадцать минут снимаешься – и до хаты, – заявил Сан-Саныч. – Ирину предупредишь, и дуй домой.
И ведь не поспоришь. Во-первых, потому что спорить с Козетом – это как против ветра… брызгать. А во-вторых, все отлично понимают бессмысленность производимых нами телодвижений. Да и отрыв от семейных обязанностей у меня закончился после соревнований, вновь я под маминым колпаком. Не стоит напрасно беспокоить родителей своим долгим отсутствием.
– Слушаюсь, начальник. Не извольте беспокоиться, ваше благородие.
Ноль эмоций.
– Пока здесь, проверь-ка вон тот переулочек. Где колонка. Видишь? Там два хмыря каких-то терлись у крыльца. «Синяки», скорей всего. Ты все же глянь…
– Угу! Я «флешку» возьму на всякий случай?
– Бери. Сильно не мелькай только…
Это уже едва донеслось мне в спину. Мог бы и не говорить.
По поводу «флешки». Если наш кустарный светошумовой боеприпас считать оружием (впрочем, а чем же еще его считать?), то «флешка», как с моей легкой руки называют уже эту гранату даже местные аборигены во времени, это единственное оружие, которое мне позволительно выносить на люди. Своеобразное поощрение за идею.
И на том спасибо.
Сегодня я в своем излюбленном рыжем прикиде. Прибавил еще к стандартной маскировке россыпь веснушек около носа да слегка оттопырил уши при помощи клейких марлевых валиков. Кстати, довольно неприятные ощущения, но… красота требует жертв. Потому как… страшная она сила.
Весь такой красивый, демонстрируя всем видом скучающую беспечность, приближаюсь к искомому переулку. Возле водяной колонки какие-то не очень чистые карапузы пытаются отмыть такого же чумазого котенка. Звереныш шипит и отчаянно царапается. Карапузов это не сильно напрягает. Они не останавливаются. Прохожу мимо. Неопрятная тетка смачно выплескивает грязную воду из ведра прямо на улицу. Не глядя! Повезло мне, не успел подойти близко. Огреб бы помоев по самые ноздри. Здесь это просто. Старый дедок нарезает молодую травку около забора. Для кроликов, скорей всего. В противовес помоям – пасторальные мотивы. Рядом три девчонки прыгают на «резиночке». Через дорогу напротив ветхая старушка вытаскивает из калитки за веревку облезлую козу с жуткими рогами. На выпас. Идиллия!
Короче, жизнь бьет ключом.
Вижу хмырей. Типичные люмпены. Небритые, в трениках, лет под сорок каждому. Между прочим, сейчас – рабочее время. А на дворе – развитой социализм. И получается, что мужички-то обязательной трудовой деятельностью себя не сильно-то и обременяют. Тунеядцы, как это сейчас называется. Они что-то горячо обсуждают около обшарпанных ворот самого облезлого в переулке домишки.
Я приблизился, будто невзначай встал за густым кустом сирени и навострил уши.
– Дык… нету! Было бы – не дал бы, что ли?
– Ты пошукай, пошукай. В карманах-то.
– Ну глянь. Вот еще гривенник…
– Ага! А ежели потрясти?
– Грят, не хватает.
– А ну стукни еще Фиксе. Не слышит, что ль?
– Фи! Кса!
– Ты чего орешь?!
– Дык… сам сказал.
– Постучи, сказал. Не ори!
– Дык…
Более или менее понятно. На троих соображают. Не наши клиенты, хотя гляжу – у одного ручки-то в наколках. Сидел, стало быть. Типичный бич – бывший интеллигентный человек. Среда опустившихся индивидуальностей. Предтечи бомжей. Впрочем, не так просты эти ребята, как выглядят. И мозги хоть и проспиртованы напрочь, но в нужных направлениях качают неплохо. Пожалуй, подойдут для отчета. Все равно наша операция – сплошной формализм.
– Дяденька! Рупь не разменяешь?
Вот это реакция! Кто сказал, что «синяки» тормознутый народ? Вмиг развернулись на священное слово «рупь». Разве что охотничью стойку не сделали по-собачьи.
– Дык… Давай, малой… Че ж не разменять-то? Давай рупь свой.
И бочком по-крабьи – к лопуху-малолетке.
– А у меня с собой нету, – огорчил я охотников за сокровищами. – У нас тут, в развалках, захоронка. Общак наш пацанский. Так я сейчас и принесу. Мелочь просто нужна… на мороженое…
Переглянулись.
– Так неси. Мороженое – это правильно. А то проводим давай. Мало ли кто гроши твои отнять захочет? Так мы не дадим…
Второй яростно мотает косматой головой. Мол, точно не дадим. Живота своего не пожалеем…
– Та я сам. Не надо, дяденьки, – изображаю наивную детскую недоверчивость. – Вы тут, снаружи подождите, возле дома. А я рупь-то и вынесу.
Специально второй раз озвучиваю мантру «рупь», чтобы у клиентов от вожделения окончательно снесло башню.
– Так давай-давай! Неси. Вот мелочь-то…
Я разворачиваюсь и двигаю в сторону нашего засадного полка. Краем глаза отмечаю, что мужики, всем видом демонстрируя равнодушие, все-таки по сантиметру смещаются в мою сторону. А то и по метру, когда я отворачиваюсь…
Не спешу. Нарочно не даю им оторваться. Даже шнурок один раз перевязал, позволяя мужикам значительно сократить дистанцию. Потом захожу в наш облюбованный домик, легкомысленно не закрывая за собой обветшалой двери. Там Козет, незаметно выглядывая из окошка, с любопытством наблюдает за всеми уличными эволюциями. Славик – в соседнем помещении, контролирует через пролом в стене другую сторону дома.
Отойдя чуть в сторону от входа, чтобы не зашибли, присаживаюсь на какую-то рухлядь и заявляю жизнерадостно:
– Принимай аппарат, Сан-Саныч. Махнул не глядя.
В тот же миг к нашей теплой компании с грохотом присоединяются еще два клиента, чуть не снеся с петель остатки многострадальной двери. И тут же, не успев даже толком изумиться, оказываются в положении лежа на пузе, левой щекой в пол. Второй – на пару мгновений позже первого: Славик долго добирался из другой комнаты.
– Что за…
– Тихо будь.
– Больно… коленом жмешь…
– Руки за спину. По одной. Вот так.
Щелкнули наручники. Можно разговаривать.
Молодого, без наколок, Славик увел в соседнюю комнату, а матерого бича Козет прислонил к стенке, слегка встряхнул для убедительности и уселся на табурет напротив, молча и выразительно того рассматривая. Есть у нас такая психологическая метода – держать зловещую паузу до упора. Иногда объект сам соображает, что нужно сказать. Без лишних подсказок.
Этот соображал слабо.
– Вы че беспредельничаете? А? Вы кто вообще?
Молчание ему в ответ.
– За что повязали? Вам че надо? – начинает нервничать клиент. – Ты чего молчишь? Не молчи, ментяра!
