Лёву папа оставил на десерт. Его последыш так высоко взлетел, что Максимыч даже не представлял, как к нему подобраться. Волобуев погладил джинсы, натянул оранжевую майку с логотипом: «Лаки и краски из Германии» и для солидности навесил на нос очки.

Подойдя к восемнадцатиэтажному «сарайчику» на улице 1905 года, Семён Максимович окончательно осознал, что до последнего сынульки ему никогда не добраться. Трое здоровяков, охранявших его сына Антоху Мокрякова, выглядели волчатами по сравнению со стаей волкодавов, стерегущих покой Льва Львовича Свинолупова. Исключительно от безысходности Максимыч подошёл к одному из телохранителей и попросил передать Свинолупову, что на входе его ожидает гражданин Волобуев, евонный родной батянька. Охранник посмотрел на него, как бультерьер, почуявший первый запах крови и только ждущий команды хозяина, чтобы растерзать жертву. Однако влекомый чувством служебного долга доложил о просьбе неутешного отца наверх. Через несколько минут к удивлению «бультерьера» и ещё большему изумлению самого Волобуева, за ним спустилась девушка неземной красоты и вознесла его на лифте в личные чертоги Свинолупова.

– Папа! Папочка!! Папуля!!! – завопил газовый олигарх с порога и принялся душить Волобуева в объятиях.

Свинолупов походил на шахматного вундеркинда. У него было телосложение подростка, длинные, кудрявые волосы, сонное выражение лица и безвольный подбородок. Семён Максимович не ожидавший столь бурных сыновних восторгов от долларового миллиардера, немного опешил, но быстро взял себя в руки и даже положил голову сынку на плечо.

– Сына, мой рóдный сына, – захлюпал носом Семён Максимович, – Наконец-то мы с тобой встретились…

– Папуля, – газовый олигарх, не переставая, гладил Максимыча по пивным бокам, – ну, теперь мы заживём. Летом будем в Ницце тусить, а зимой в Куршевеле или швейцарских Альпах.

Истома разлилась по телу Волобуева, как будто он с морозца навернул тарелку огненного супчика. В носу засвербело и сразу захотелось высморкаться, как всегда бывает после горячего, но Свинолупов, попрежнему, сжимал его в газовых объятиях. Семён Максимович зашмыгал носом, пытаясь унять предательские сопли, чтобы не оросить ими костюм за четыре тысячи евро. Сынуля не отпускал и даже прижался загорелой на горнолыжных склонах щекой к запущенной щетине папаши. Волобуев перестал дышать носом и попытался осуществлять воздухообмен ртом. Наконец, Лёва отпустил папу и смахнул набежавшую слезу.

– Папуля, что желаешь, родной? Кофе? Чай? Текилу? Коньяк? Абсент? Кальвадос? Апельсиновый сок?

– Минералочки бы, – по-прежнему дыша ртом, прокряхтел Волобуев, – и носовой платок, если можно?

– Тебе, папочка, всё можно, – рассмеялся Свинолупов и подмигнул, – а хочешь, секретаршу на ночь подгоню?

– Ну, зачем же, сынулька? Я уже старенький, – поломался для вида Семён Максимович, трубя в бумажный платок, а потом тряхнул оставшимся венчиком волос, – а почему бы и нет? Где наша не пропадала.

– Ох, папка, – расхохотался олигарх, – ты у меня настоящий ходок. Значит, я весь в тебя пошёл. Вот что значит гены.

Лёва схватился за телефон и зачастил, давая указания секретарше.

– Леночка, сегодня на вечер ничего не планируй. Представляешь, неожиданно нашёлся мой единокровный отец! Папка!! Родненький!!! Вот счастье-то! В семнадцать ноль-ноль ты повезёшь его по бутикам, подберёте несколько приличных костюмов и тройку пар модных туфель, а то жизнь последнее время моего родителя не баловала. Потом мы сходим в хороший ресторан, а ночь ты проведёшь с моим папой. Всё поняла? Отлично.

Семён Максимович растёкся по креслу, как масло по манной каше, отхлебнул минеральной воды и понял, что в жизни есть место не только подвигу и страданиям, но и заслуженной удаче. Значит, не зря он мыкался в бедности и сирости. А олигарх продолжал.

– Итак, час икс у нас наступает после семнадцати, а до – выясни мне всё про этого Волобуева. Для начала возьмите у него и у меня необходимые анализы, подтверждающие или опровергающие нашу идентичность, срочно отвезите их в лабораторию. Пусть парни из отдела безопасности пробьют его по полной программе: не сидел ли он за мошенничество и вымогательство, не привлекался ли за шантаж? И если с ним будет что-то не так – проводи «батяню» к Мяснику. Меня терзают смутные подозрения, что его заслали к нам конкуренты.

Стакан с минеральной водой выскользнул из пальцев Волобуева и залил ему джинсы, намекая, что их обладатель только что обдулся.

– А, может, и не конкуренты, – хмыкнул Свинолупов, – может, он самодеятельность развёл, в надежде присосаться к газовой трубе. В любом случае Мясника ему не миновать. Впрочем, существует один шанс из миллиона, что он действительно мой родной отец. Тогда, папочка, твоя жизнь, однозначно, удалась. В противном случае я тебе не завидую.

Газовый олигарх ещё раз сердечно улыбнулся и покинул кабинет. Вместо него вошли очень красивая медсестра и крайне безобразный охранник с руками, свисающими до колен. «Интересно, скольких людей он замочил»? – подумал о нём Семён Максимович и потерял сознание. Скорее всего, от страха.

Волобуев пришёл в себя от резкого запаха нашатыря. Медсестра хлопотала над ним, то, поднося ватку к его носу, то, растирая грудь и виски.

– Где я? – слабым голосом поинтересовался Максимыч.

– Пока ещё в офисе, – осклабился гориллаобразный охранник, – но скоро спустишься в подвал.

– Вы… вы… вы Мясник?

– Нет, я Булочник, – ещё раз ощерился мужик и глазами показал на аппетитный задик медсестры, – я непревзойдённый мастер стегать по «булкам» веничком, связанным из колючей проволоки. Как говорится: фирма веников не вяжет. Фирма развязывает языки.

Волобуев отключился вторично.

Волобуев очнулся в холле газовой корпорации – сидел в кресле, накрытый вчерашней газетой. Максимыч отбросил прессу, в три нечеловеческих прыжка преодолел расстояние до двери и понёсся по улице 1905 года как наскипидаренный. Перепорхнув несколько перекрёстков, Семён Максимович ощутил, что его сердце допрыгнуло до горла и пора уже тормозить. Он ощупал карманы и себя: телефон, паспорт, бумажник и ключи валялись на месте, а вот синяя записная книжка испарилась. Ныли безымянный палец и локтевой сгиб левой руки, видимо, оттуда враги пили волобуевскую кровь для идентификации его с газовым олигархом.

Семён Максимович словно младшеклассник получивший двойку, понурив голову, отправился домой. На пороге его встретила хозяйка и предупредила, что поднимает арендную плату вдвое.

– Триста долларов? За что? – взвыл Максимыч, – за этот скворечник? Да это вся моя помесячная зарплата!

– Ищи себя хоромы в двести квадратов с джакузи и видом на Красную площадь, – отрезала злопамятная бабка, – там тебя ждут, не дождутся, нищету.

– При чём тут Красная площадь?

– При том. Его, видишь ли, вид из окна не устраивает, – негодовала хозяйка, – ему, видишь ли, запах щей не нравится. Какой фон барон нашёлся. Ему, видишь ли, отдельный сортир подавай. Или триста долларов в месяц – или выметайся отсюда, лысый пряник! Даю день на сборы – и чтобы духа твоего в комнате не было!!!

Максимыч позвонил на работу в надежде увеличить диаметр денежной струйки, льющейся ему из государственной цистерны. Он принялся длинно и нервно объяснять начальству, что его квалификация и опыт требуют больших монетарных вливаний. Бригадир, отвечающий за курьерскую службу, оказался более краток, так гаечный ключ всегда убедительней отвёртки: контора в услугах Волобуева больше не нуждается и отпускает Семёна Максимовича на все четыре стороны.

– За что-о-о?! – застонал бездомный и уже безработный Максимыч.

– Не нужно было на каждом углу задом тарахтеть, – назидательно заметил начальник, – его, видишь ли, зарплата не устраивает. У него, видишь ли, дети успешные и богатые. Он, видишь ли, две квартиры в центре прикупил.

– Я пошутил, – проскулил Волобуев. – Вы что, шуток не понимаете?