— Смешно даже говорить о случайности… — сказал Иконников, наблюдая за этим. — Силы природы не могут действовать так целенаправленно. Кто-то явно пытается удержать пространство-время от распада, от перехода в хаос, и с этой целью «цементирует» и изолирует трещину, как только она возникает…

— Похоже на истину, — без обычной своей желчности, скорее печально согласился Чарнецкий. — И довольно противно сознавать, что жители Земли могут здесь быть только пассивными наблюдателями…

— Или жертвами, если они не справятся, — уточнил Иконников.

— Да таким путем они вряд ли добьются успеха! Ну что это? Текущий ремонт на ходу… Замазывают трещину в одном месте, я тем временем они появляются в других местах. Еще немного — и начнут эти трещины расползаться все дальше, все глубже… И тогда — каюк нашей Земле! Представляете, что это будет?

— Представляю… — тихо отозвался Иконников. — Начнут налагаться одни участки Земли на другие… Да ведь это сейчас и было, в микромасштабе правда…

— Когда из-под забора полезло шоссе с деревьями и телеграфными столбами? — Чарнецкий криво усмехнулся. — Ну да, это и есть прообраз той катастрофы, что нам угрожает. Вся Земля сожмется и сомнется, как лопнувший детский шарик, — горы вдвинутся в море, океаны хлынут на сушу, полярные льды лягут на тропические джунгли, а пески пустынь — на столицы мира… И время начнет совмещаться! Неандертальцы окажутся при дворе Людовика Четырнадцатого, Нью-Йорк наложится на Атлантиду, а стартовые площадки космических кораблей совместятся с пастбищами мамонтов!

— Ненадолго… — тихо заметил Иконников.

— Ясно, что ненадолго… Зато — красиво! Дальше-то уж не интересно будет, на наш, человеческий, взгляд, — саморазрушение всего, вплоть до атомов… — Чарнецкий с отвращением скривил губы. — А знаете? — сказал он после паузы. — Может, им как раз это и интересно? Может, они и вознамерились пронаблюдать весь этот веселенький процесс до конца? Нацелили свою аппаратуру и старательно все фиксируют.

— Но послушайте, Марк Борисович, это невозможно! Такого рода цели для Высшего Разума…

— А может, это Разум Сверхвысокий? И вообще иной? Может, мы для них — не больше, чем для нас муравейник в лесу? И если им такой эксперимент необходим, именно для высших целей, неужели они станут жалеть каких-то инопланетных мурашек?

— Нет, если это подлинно Высокий Разум, то…

— Ну хорошо, а почему же они тогда тянут? Почему не разрывают Контакт? Скажете: не понимают, что это единственный путь к спасению? Так не могут же они не понимать!

— Конечно, не могут не понимать…

— Ну, так в чем же дело, по-вашему?

— Не знаю… — признался Иконников. — Просто представления не имею…

Вскоре им стало уже не до споров и не до теоретических выкладок. Они стояли, прижавшись к стене деревянного домика на углу Пушкинской и Садовой, и смотрели, смотрели.

Весь этот район опустел, жителей пока разместили в зданиях школ и институтов, и полковник Чегодаев требовал, чтобы ученые тоже убрались отсюда, потому что сделать они все равно ничего не могут, а наблюдать вполне можно с крыши девятиэтажного дома где-нибудь поблизости. Но они не могли уйти, а только медленно отступали вверх по улице, вместе с милиционерами и солдатами, оцепившими опасный участок.

Совсем стемнело, но скрещенные лучи прожекторов заливали белым светом оцепленные улицы и дома — вернее, то, что еще осталось от улиц, домов, деревьев. Все это продолжало изменяться с такой быстротой, что очертания предметов казались текучими и зыбкими. В белых перекрестках лучей то и дело вырывались из-под земли клубящиеся серые облака, и пролетали в воздухе полосы зеленого огня. Грохот дымных фонтанов сливался уже в непрерывное басовое громыхание. Кольцевая гряда все время меняла очертания, металась во все стороны, выбрасывая длинные отростки. Она уже поглотила стадион, стройку, сквер, и ее отростки ползли все дальше и дальше.

— Гляди, Николай, к нашему с тобой дому, никак, подбирается… — мрачно сказал милиционер, стоявший в оцеплении, своему соседу.

— Что ты! — неуверенно возразил тот. — Далеко еще…

И тут же все увидели, как новенький белый девятиэтажник словно подпрыгнул слегка, а потом зашатался и рухнул, раскалываясь надвое.

— Ну, все! — с горечью сказал Николай. — Уж так моя Клавка радовалась, что квартиру нам дали, уж так ее обхаживала… Всего полгода и прожили…

— Да ладно тебе! — отозвался его сосед. — Мы и сами-то неизвестно, уцелеем ли, а ты «квартира, квартира»!

— Цепная реакция… — бормотал Чарнецкий. — Началась цепная реакция… Да что же они, с ума сошли? Чего они ждут, ну чего?!

Иконников молчал. Он не знал, что ответить. В самом деле, не могут же они не видеть, что положение катастрофическое, что процесс в любую минуту может стать необратимым! Почему же они не разрывают контакт, чего добиваются? Гибели Земли? Немыслимо! «А ведь похоже на это, сознайся! — сказал ехидный внутренний голос. — Посмотри, как все просто и логично объясняется, если допустить эту возможность, что эксперимент идет вполне нормально, без всяких срывов. Предположим, что целью этого эксперимента является изучение пространственно-временных трещин. Вот они и пожертвовали для этой цели куском своего пространства и чужой планетой. Почему-то именно Земля оказалась подходящей для них. А то, что на этой подходящей планете имеется цивилизация, они, очевидно, сочли несущественной деталью. И вовсе они не пытаются спасти Землю, а просто притормаживают процесс, чтобы успеть провести какие-то необходимые наблюдения. Свой мир они, надо полагать, обезопасили. Научились, наверное, как-то ограничивать, приостанавливать процесс возникновения трещин. А здесь, на Земле, они не принимают меры просто потому, что это помешало бы успешному ходу эксперимента. Вот так. А ты думал…»

— Смотрите! Смотрите! — крикнул Гогиава. — Нет, они с ума сошли!

Иконников глянул — и невольно попятился. Невидимая стена над кольцевой грядой вдруг материализовалась, возникла в виде завесы, мерцающей зелеными огнями. В центре этой завесы свечение быстро усиливалось, мерцающие огоньки словно слились в сплошной ручеек, полыхающий зеленым светом. Извилистый ручеек все больше спрямлял свое течение и наконец превратился в узкую, ослепительно сверкающую полоску.

— Стена лопается! — кричал Гогиава. — Вы видите?!

Зеленая полоска разделилась надвое и начала расходиться, как створки раздвижной двери. За ней открылся серый кипящий хаос. Оттуда вырвалась полоска серого дыма и быстро побежала по земле. Казалось, что она невесома, но землю она вспарывала, как консервный нож вспарывает банку. С ужасающим грохотом разверзалась вслед за ней земля, и открывался гигантский зияющий провал. А из провала лезло какое-то отвратительное месиво — зловонная болотная жижа, обломки кирпичей, изломанная ветряная мельница, куски плетня, деревья… и коровы! Среди бурлящего хаоса, среди осколков стекла и обломков кирпичей то и дело возникали окровавленные, мучительно оскаленные морды коров, торчали сломанные рога, перебитые ноги. Это было так жутко, что Иконников зажмурился.

— Назад! Все назад! — заорали радиорупоры. — Немедленно! Бегите!

Иконников не мог сдвинуться с места. Он как зачарованный смотрел на полоску дыма, которая быстро и легко бежала прямо к нему, оставляя за собой зияющий провал. Кто-то подхватил его под руку, потащил бегом, приговаривая: «Вы что ж это? Вы что?»

Рядом, задыхаясь, бежал Чарнецкий.

Вдруг сзади кто-то отчаянно закричал: «Ой, да помогите же ему!» Они обернулись… и остолбенели. Гогиава отстал от них всего метров на пятнадцать, но дымная полоска успела догнать его. Они увидели запрокинутое, сведенное судорогой лицо Арчила, его пальцы, цепляющиеся за край пропасти, кинулись к нему, но он уже исчез.

Их молча рванули в сторону, оттащили куда-то за угол. Там они привалились к стене, ловя воздух ртом и чувствуя, что ноги подкашиваются.

И лишь теперь зеленые лучи догнали дымную полоску, ринулись на нее с высоты, задушили. И вслед за ними длинный отросток гряды дотянулся до самого перекрестка.