Тихон разобрался со стрелками быстрее, потому что осознанно применил тот самый инженерный метод «проб и ошибок», который больше всего напоминал здесь настройку плохо работающего телевизора.

А Леонид разделался совсем быстро; тут же выяснилось, что он пошел к практике от теории: подвигав стрелки, составил в уме систему уравнений, решив которую, определил степень взаимной зависимости между стрелками; поставить потом эти стрелки на нуль было совсем несложно.

…После этого опыта все трое работали из рук вон плохо, вызывая законное возмущение у экспериментаторов.

Реакция трех друзей явно замедлилась, в их движениях не было прежней согласованности, сроки выполнения заданий резко растянулись. А когда в самый неподходящий момент все трое быстро переглянулись и рассмеялись, профессор рассердился и сказал, что испытуемым, видимо, пора отдохнуть.

— Вы бы не оставили нам осьминога? — мягко спросил Карл. — Это у вас не лишний экземпляр?

Ассистенты задохнулись от ярости, профессор — от неожиданности.

— Да зачем он вам?

— Нужен.

— Ну, сейчас нельзя, попросту лишних нет. Вот когда-нибудь…

— Когда-нибудь нас не устроит, — Карл меланхолически покачал головой. — Мы знаем, что нужно вам… Так вот: вы нам приборы, мы вам себя. Или, как говаривали дворянам крепостные: «Приборы наши, а мы — ваши». Словом, мы принимаем участие в ваших опытах, если вы дадите нам самим поработать с вашими приборами. Самим!

— Вы же не психологи!

— Это наше дело. Но условие — непременно.

— Хорошо, — профессор пожал плечами. — Я поговорю.

Карл знал, что делал. Их тройка была слишком нужна институту.

А радость Трех Согласных объяснялась просто: впервые в этот день они четко увидели разницу между собой. Не те, неведомо как измеряемые отличия, за которые людей любят девушки и не любят жены, а разницу, зафиксированную в движении стрелок на циферблатах.

«…По графикам движений тех стрелок, оказалось, можно определять, кто Инициатор, кто Теоретик, Стратег или Тактик, конечно, тогда, когда он достаточно ярко представляет собой этот тип».

Карл громко засопел, трудолюбиво поставив жирную точку в конце фразы.

НИИМП сидел над первой статьей о своей работе.

Трое Согласных уже не были студентами. Скоро ведь, как известно, только сказки сказываются, а графики составляются куда медленнее.

И первую свою статью для печати НИИМП начал готовить на третий год после того, как его основатели окончили свои институты. Леонид успел за это время защитить кандидатскую диссертацию, получив при защите докторскую степень, и теперь заведовал отделом в математическом научно-исследовательском институте. Карл работал в районной поликлинике, Тихон — старшим инженером в приборном НИИ.

Работали от тридцати до сорока одного часа в неделю. И от сорока до пятидесяти часов в неделю каждый из них отдавал НИИМПу.

За полгода до того, как сесть за статью, ребята взялись за свой самый отчаянный опыт. Принцип игры оставался в действии — надо было замахиваться только на большое. И Леонид, недаром же он был математик, предложил создать коллективного гения, способного доказать Великую (она же Большая) теорему Ферма.

У него в НИИ была крошечная группка математиков, тративших все свободные часы на решение Великой теоремы. Маленький отряд огромной армии любителей и профессионалов, штурмующих вот уже сотни лет твердыню, которую сам Ферма захватил неведомым нам способом. Мимоходом записал он где-то на полях, что нашел доказательство теоремы, но так и не удосужился изложить это доказательство. Была у него привычка рассеянных гениев — записывать только вопросы, а не ответы на них. Но — это уже проверено на других задачах — Ферма никогда не бросал слов на ветер. Раз уж он написал, что доказал теорему, можно верить. А теперь каждый год в математические институты мира поступают тысячи любительских работ на эту тему. У ученых нет возможности разобраться во всех них. Частенько очередную рукопись просто отправляют в макулатуру. Поговаривают, будто среди этих работ, работищ и работок давно затерялось верное решение, к тому же и не одно.

В НИИ у Леонида фанатиков Большой теоремы было трое — Губерман, Евдокимов и Широков — Тактик, Теоретик и Стратег. Классический случай! Им не хватало Инициатора. Его надо было найти среди тысяч математиков и нематематиков, уже занимающихся Великой теоремой. Именно уже занимающихся! Потому что даже во имя Истины друзья не хотели идти на преступление. А подсунуть Великую теорему человеку, не переболевшему ею… Уголовный кодекс пока не имеет на сей счет специальной статьи. А зря!

Леонид набрал у себя в институте триста сорок адресов «фермистов» — и начался великий обход их. Обход, который закончился, когда на восемьдесят шестом своем визите Карл наткнулся на бывшего заведующего райжилотделом, ныне пенсионера Андрея Андреевича Баркашина. Хорошо, что на него наткнулся именно Карл, меньше всех в НИИМПе понимавший в математике. Потому что даже у Тихона, не ахти какого логика, встали дыбом волосы при виде записей гражданина Баркашина. И любой из тройки, кроме Карла, и не подумал бы привести этого пенсионера на испытания. А Карл — привел. Раз привел — возни немного, а лишний случай всегда пригодится для статистики. Андрею Андреевичу дали тесты, и он, пыхтя и почесывая плешь на макушке, заполнил их. Андрея Андреевича посадили за приборы, и он, пыхтя и облизывая губы, начал гонять стрелки.

Леонид посмотрел на его ответы — и ахнул. Тихон посмотрел на его стрелки и пошатнулся. Это был Инициатор в квадрате. Сумасшедший поток новых идей должен был биться в его мозгу — сумасшедших идей, потому что для разумных материала там не было. Собственно, теорему Ферма Андрей Андреевич давно забросил. Последнее время его больше занимали вопросы создания «вечного двигателя», а также происхождения человека в результате воздействия на обезьяний мозг вируса с Марса. Но шизофреником он не был. За это Карл ручался как психиатр. Но какие же у него оказались графики! Это был идеальный случай. Ему нельзя было дать пропасть. И Леонид кинулся в свой институт.

Евдокимов Егор Владимирович был сухим желчным стариком. Губерман, пожалуй, добрее и мягче, как и Широков. Но лидером этой группы, бесспорно, был Евдокимов, и убедить требовалось именно его.

…А Леонид думал, что он не умеет смеяться. Евдокимов гремел на весь коридор, и изо всех комнат выглядывали изумленные лица его — и Леонидовых! сотрудников.

— Поглядите-ка на новоиспеченного доктора! Эх, молодой человек, вам, я вижу, степень в голову ударила. В сотрудники сумасшедшего пенсионера нам дать хотите? Посмеяться решили? Не выйдет! Я сейчас же иду к директору: или институту нужны вы, или мы трое…

С большим трудом, почти насильно, Леониду удалось завести его в лабораторию. И пробиться через стену истерических обвинений нелепым вопросом:

— Вы никогда не слышали, как скифы принимали самые важные решения?

Глаза у старика совсем вылезли на лоб, от наглости собеседника он даже замолчал.

— Так вот, совет старейшин — или какой там был высший орган власти напивался до полусмерти. И пьяные вожди начинали высказывать свои мнения. Два человека, остававшиеся на этом пиру трезвыми, тщательно записывали все предложения. На следующий день вожди — уже трезвыми — выбирали лучшие из найденных выходов. Вино ведь развязывало не только языки, но и фантазию. Нет, я не предлагаю вам с Губерманом и Широковым напиться. Роль алкоголя сыграет этот старичок. Если хотите, он будет машиной для выброса случайных чисел, то бишь путей к решению.

— Никогда бы не подумал, что Евдокимов сохранил столько сил, — грустно сказал Леониду директор, оказавшийся как раз по другую сторону двери. Именно на него налетел Липатов, когда разъярившийся старик вытолкнул его из лаборатории. Но Леонид достаточно знал людей, чтобы ждать, что через полчаса Евдокимов прибежит извиняться — и согласится на Баркашина… Слишком уж ему хотелось решить ту теорему.