Пришел на кухню уже умывшись. Одеваться не стал – Олег меня разве что без трусов только не видел (хотя, зная его, не факт), так что стесняться было некого. И мой нюх меня не подвел – он и впрямь приготовил завтрак, да еще и какой! Я все понять не мог, на кой черт мне нужны были все эти рестораны, если у меня под рукой был такой повар? Когда он, эта служивая шавка, вообще учился готовить? А сам поворачивается, смотрит на меня такими честными и преданными глазами (сейчас не могу перестать думать о том, что он пытался меня задобрить), доброе утро, Сергей, как спалось, Сергей, будете завтракать, Сергей. И ставит передо мной и омлет, и панкейки со сгущенкой, и сэндвичи, а я, как дурак, думаю, что нанял нужного человека. Справедливости ради, вышло и впрямь вкусно. Омлет нигде не подгорел (я пытался придраться просто из вредности), панкейки не были слишком жирными, а овощи в салате были нарезаны ровными кусочками. Я даже подумал сначала, что он все это дело заказал в ресторане, но небольшой беспорядок позади него говорил об обратном. Спросил его, в честь чего он приготовил мне такой сюрприз. И только сейчас вспоминаю, что усмехнулся он как-то странно (или, может, я и впрямь с ума схожу, раз начинаю приукрашивать?), плечами пожал и пробормотал себе под нос что-то типа «Хотел приятное с утра сделать». Чтоб испортить все остальное, дрянная ты псина.
После такого плотного завтрака, ясное дело, никуда выходить не захотел и вернулся в спальню. И совершил главную ошибку. Подумал вдруг, что Олега надо хоть как-то отблагодарить за завтрак – в обязанности, в конце концов, готовка для него не входит (а ума мне, что я плачу ему столько, что он не только готовить – он и всю мою квартиру языком выдраивать мог бы, конечно же, не хватило). И позвал его в спальню с собой. В конце концов, я смотрел ему в глаза ежедневно уже полгода и знал, что такое предложение его порадует.
И вот он зашел в спальню, а там я, и взгляд у него заметался. Господи, я был готов встречать его так, вытянувшись на кровати, хоть каждый день, лишь бы он чаще проявлял эмоции столь ярко. По крайней мере, смущения я за ним ни разу до того дня не наблюдал. Клянусь, едва сдерживался, чтобы не рассмеяться. И решил масла подлить в огонь – кивнул на место рядом с собой. И что же вы думаете? Конечно же, лег. Помялся немного, щеки, кажется, прикусил, но лег. И весь такой напряженный, смущенный – я бы никогда не дал ему свой возраст, если бы увидел впервые таким. Подросток, который случайно коснулся руки того несчастного человека, в которого умудрился влюбиться.
Сейчас думаю, зря я тем утром это затеял. Может быть, он раздумывал, стоило ли осуществлять задуманное, а тут я, чуть ли не всем нутром кричащий «да». Противно от самого себя. Но что сделано – то сделано. Я ведь совершенно не собирался его соблазнять. Соблазнять и дразнить – совершенно разные вещи. Думаете, если бы я хотел секса, я бы не смог взять его? Ха. Как же. Олег, бедняга, все никак не может понять, что я никогда не посмотрю на него так, как хочет он. Олег все никак не поймет, что мои издевки – часть его зарплаты.
Но я не знаю, где находятся тормоза. Я никогда не умел останавливаться вовремя. Я хотел всего и сразу. Возможно, тем утром я хотел проверить, насколько прочен он еще и изнутри, раз продолжал свою игру. Взял его лицо пальцами и взглянул в глаза. Совсем Олег не Волков. Волки хоть и из семейства псовых, но никак не дворняжки, у которых столько любви в глазах, что блевать охота. И тут он посмел совершить ошибку. Хотел бы я думать, что та ошибка была худшей, что хуже уже он натворить не мог – да только вот эти стены отвратительного больнично-зеленого цвета говорят об обратном. Он извинялся за поцелуй так, словно случайно отсек мне руку. И в глазах, в его чертовых черных глазах, таких эмоциональных, было столько раскаяния и даже страха. Был готов рассмеяться ему в лицо, но не смог. До сих пор объяснить не могу, что на меня нашло в тот момент. Но вместо того, чтобы добить его, сломать изнутри все, чтобы он стал моей личной машиной для убийств (сейчас думаю – я никогда этого не хотел; иногда ощущаю себя монстром, перестаю себя контролировать – нет-нет-нет, я не монстр ни разу, это не я запираю людей в подвалах, это не я лишаю их связи с миром), вместо всего этого я вдруг погладил его по голове. И он успокоился моментально. Извинился только еще раз -дцать. Я не мог быть зол на него в тот момент – ненавижу себя всеми силами за такую слабость.
Вплоть до момента, когда мы сели в машину, не перекинулись ни словом. Я – потому что никак не мог понять, кто из нас больше скотина, а он, как и всегда, потому что не любил говорить в принципе. Только там сказал мне: «Извините за этот день, Сергей». Сейчас думаю, может, он извинялся за все сразу? Вполне вероятно. Сказал ему отвезти меня на работу, а по дороге купить кофе. Кофе всегда помогал мне прийти в норму. В любой жизненной ситуации. В этот раз он меня и подвел.
Последнее, что я помню, это как делаю большой глоток, закрываю глаза – и все исчезает. А когда открываю – вижу эти долбанные зеленые стены. Ни окон, ни чистого воздуха, ни телефона – никакой связи с внешним миром.
Я ненавижу это место. Я ненавижу эти стены, как в городской больнице советского типа, я ненавижу этот уродливый ворсистый ковер, который наверняка должен был служить как приятное незаметное дополнение к интерьеру, но выглядит, как прокрученная в стиральной машине болонка, я ненавижу это отвратительное металлическое зеркало, которое невозможно разбить, ненавижу эту слишком мягкую кровать и постельное белье цвета скисшего молока с лимоном, я ненавижу эту лампу, настолько невзрачную, что ей место в квартире какой-нибудь бабки с окраины, ненавижу совершенно безвкусные картины, которые он купил черт пойми где, ненавижу этот гребаным одеколон, который он купил, чтобы меня задобрить (такой дрянью разве что бомжей пугать), ненавижу практически все печатные издания с моим изображением (гребаный отвратительный маньяк). Я ненавижу Олега Волкова. Всей своей душой. Я ненавижу себя. Ненавижу за то, что сам пригрел его на своей груди и не выгнал при первой же возможности.
Иногда мне снится, как я беру нож и вскрываю ему горло.
Он пришел ко мне снова. Он приходит каждый божий день – предположительно. Я учусь определять время по тому, как он появляется здесь, но пока получается скверно. Могу предположить, что тот долгий промежуток времени, который он не отвечает мне, когда я говорю с ним по рации, он куда-то уезжает. Он не смог бы меня так долго игнорировать, нет, только не Олег. Спросил: «Как себя чувствуете?». Он до сих пор ко мне на «вы». Как отвратительно мило с его стороны. Я ответил ему: «Чувствовал бы себя намного лучше, если бы оказался не здесь». Он только промолчал и поставил поднос с едой на стол. Даже признать противно, что пахло вкусно, аж до слюней, только вот урчащий желудок выдал с головой. Я не понимал, сколько часов я не ел. Он старается кормить меня регулярно, но на всякий случай приносит еды побольше. И вся посуда из металла, похожа на армейскую. Или тюремную. Я даже не могу разбить тарелку и воткнуть осколок ему в шею, когда он забудется. Он предусмотрел все. Разве что вилки пластиковые не принес.
Я бы хотел протестовать, но мое чувство голода сильнее. Потому я сажусь за стол и начинаю есть. Я уверен, будь я не здесь, мне бы понравился вкус мяса по-французски, которое он приготовил. Уверен, я хотя бы почувствовал бы его. Но я чувствую только то, что жую. Как будто вкус еды притупился. Не могу объяснить природу этого явления, но надеюсь, что у меня не начало развиваться какое-нибудь отклонение. Смотрю на его руку, которую он осторожно кладет на стол рядом с моей, и поднимаю взгляд – и вдруг что-то дергает меня, заставляя резким движением вонзить вилку в его руку. Он кричит, схватившись за нее и пытаясь вытащить из ладони, а я отталкиваю его в сторону и бегу к железной двери, распахиваю ее и бегу на выход из этого проклятого места. И вбираю полной грудью воздух и понимаю, что теперь я никогда не дам себя поймать. А потом я моргаю и вижу его глаза.
