Комментарий к Самопознание

Сергей

Расчесываю свои плечи до крови. Они ведь так ему нравятся. Ему нравится каждый сантиметр моего тела. А я каждый божий день, стоя у этого мерзкого металлического зеркала, не могу перестать думать о том, что чертовски ненавижу свою внешность. Уродом я себя никогда не считал и не собираюсь. Говоря откровенно, я считаю себя достаточно привлекательным. Но эти веснушки, эти отвратительные капли природной грязи по всему телу… Видит бог, как сильно я иногда хочу содрать с себя кожу. Однажды я видел сон, в котором я совершил то, что хотел. И обнаружил – под кожей, на самом мясе и костях – эти уродливые рыжие пятна. Устал просить в редакциях стирать их с моего лица. Иногда кажется, что это какое-то возмездие свыше.

Застегиваю рубашку. Будь моя воля, расчесал бы себе все лицо, но как тогда я объяснил бы журналистам, что случилось со мной? Раздуют ведь целую катастрофу, придумают, что у меня какие-то психические отклонения. В любое другое время даже не задумался бы об этом – черный пиар, в конце концов, тоже пиар. Но в последнее время постоянно испытывал тревогу. Тревога не покидала ни днем, ни ночью, а чем она была вызвана – я понятия не имел. Пришлось даже телохранителя нанять – бесполезно. Тревога лишь усилилась.

Сейчас я понимаю, что моя тревога не была напрасной. Только зря я дергал психиатра – этот идиот не понял бы, что со мной происходит, даже если бы я на его глазах зарезал человека – и зря принимал бесполезные таблетки. В любом случае, что сделано, то сделано, а мне остается лишь пытаться спасти свою шкуру от Злого Страшного Серого Волка. Сказки реальны – Марина Валерьевна ошибалась. Говоря откровенно, она была единственным по-настоящему близким человеком за всю мою жизнь. Заменила мне и отца, и мать, и возможную сестру, пока я был белой вороной в том чертовом детдоме. Тогда, в то время, когда у меня случались панические атаки, она всегда успокаивала меня, гладила по волосам и повторяла, что все кошмары рано или поздно закончатся. А сейчас моих волос касается чудовище, и единственное, что сдерживает меня от того, чтобы вырвать их всех – призрачная надежда. Надежда, что этот один огромный кошмар и вправду закончится. Что это сон, обычный глубокий сон, из которого я скоро выберусь.

Когда он появился на моем пороге, я почувствовал – он тот, кто мне нужен. Что бы сейчас ни происходило, я все еще считаю, что он и впрямь был идеальным кандидатом на роль моего партнера: верный, покорный Цербер, готовый за меня вгрызаться в глотки и пускать кровь, который скорее сам бросится под пули, чем позволит им коснуться меня. Я помню, первое, что привлекло мое внимание, это его глаза. Темно-карие, почти черные – в них можно углядеть бездну. В них было что-то зловещее. Я не рисую образ злодея, вовсе нет. Он не злодей – не был им. Он всего лишь Цербер, который хорошо выполняет свою работу. Думаю, я догадывался, что подобная ситуация может случиться. Глядя на него, можно было понять, что он на это способен. Думаю, я сам себе вырыл яму – грешно теперь жаловаться.

Он не старался от меня ничего скрыть. Или просто не понимал, насколько хорошо все видно невооруженным глазом. Взять в качестве телохранителя не профессионала – раньше эта идея казалась мне абсурдной. Но чем хуже военный, чьи руки уже по локоть в крови, того качка из агентства, который разве что по зубам гопнику может дать? Я не могу понять, что чувствую к нему: нечто между отвращением ко всей его сущности и искренним восхищением к тому, кем он является.

Ясно одно – он без ума от меня. И поначалу меня это даже забавляло. Рослый широкоплечий мужчина с волевым подбородком, который смотрит на меня с таким щенячьим трепетом, словно я – величайшее сокровище в его жизни. Такое просто не может не льстить и не веселить. Я был уверен – это нечто среднее между уважением и поклонением.

Я даже немного удивился, когда узнал, что он мой ровесник. Выглядел лет на пять старше, особенно когда становился серьезным. Необразованный, но совсем не тупой. Тупой мне бы в жизни не приглянулся. А вот одеваться не умеет – это факт. Хотя где вы в нашей необъятной видели хотя бы одного служивого, у которого был вкус в одежде. Не носил эти ужасные спортивные костюмы, которые я видел на жителях неблагополучных районов в то время, когда еще учился в университете, уже хорошо. Я, конечно же, все быстро исправил. В конце концов, даже человек с такими заурядными чертами лица, как у него, преобразится, если купить ему нормальную одежду. К слову, он ведь и впрямь всегда казался мне заурядным: этих черноглазых темных шатенов по всей стране пруд пруди. Но было в нем ведь что-то, раз я его заметил.

Нет, серьезно, поначалу он ведь был идеальным партнером во всем. Скажешь – сделает. Даже если не скажешь – словно прочтет мысли и сделает.

Наверное, давно надо было насторожиться. Наверное, я уже тогда догадывался, но ничего делать с этим не хотел – да и зачем? Сказал ему, чтоб за кофе мне сбегал, не уточнил каким. Он ведь действительно сбегал. Я планировал заставить его побегать – не вышло: он с первого раза принес тот, который я хотел, даже добавки нужные. Пытался вспомнить, говорил ли я хоть в одном интервью о своих предпочтениях, но безрезультатно. То ли угадал, то ли следил за мной. И то, и другое – вполне вероятные варианты.

По правде говоря, сейчас я бы не отказался от кофе. Любого. Я всегда могу попросить его – он даже прибил к стене рацию, чтобы я мог с ним связаться в любой момент. Первое время кричал – надеялся, что кто-то услышит. Надеялся, что в этом чертовом доме был кто-то, кроме него. А потом понял, что он отключал меня. Он затыкал меня. Он был единственным, кто смог заткнуть меня за последние несколько лет. И так просто – всего лишь прокрутить звук на минимум.

Я даже не знаю, сколько я здесь нахожусь. Мои внутренние часы перестали работать, кажется, в тот момент, когда я впервые открыл глаза в этой комнате. Здесь нет окон, нет часов, а за этой железной дверью и бетонными стенами я ничего не слышу. Может быть, мой слух меня подводит. Может быть, я все-таки схожу с ума, как он и добивается. Я уверен – он жаждет этого. Жаждет дождаться момента, когда я слечу с катушек, начну умолять его.

Он говорит, ему не нужны деньги – вранье. Всем нужны деньги. Я спрашивал его несколько раз, предлагал самые разные суммы – он даже не менялся в лице. У него в принципе большие проблемы с мимикой. Возможно, последствия его службы, которые я когда-то считал чуть ли не главным его плюсом. Но его глаза, эти самые демонические, почти черные глаза – кажется, они забрали все эмоции себе. И я вижу в них недовольство, когда предлагаю деньги, я вижу, что он почти оскорблен – и не верю ему. Просто не хочу верить. Я не хочу думать, что меня здесь держат не из-за денег.

В тот день все было как обычно. Я позволил остаться ему ночевать у себя, обычное же, черт побери, дело для такой работы. Его квартиру ни разу не видел – не уверен, что он вообще не с улицы. Он всегда ложился в гостиной, спал на диване, даже вещи не смел передвинуть. Ради интереса перекладывал подушки так, чтобы не задеть их было невозможно, раскидывал книги – создавал неудобства, одним словом. А наутро обнаруживал его, вполне выспавшегося, и комнату, в которой все лежало на своих местах. Я не понимал и не понимаю, почему и как он это делал. А тем утром даже завтрак приготовил. Впервые за все время. Ни разу его об этом не просил. То ли оттого, что я был слишком насторожен и боялся, что он подсыплет мне отраву, то ли оттого, что попросту не знал о его кулинарных способностях. В любом случае, он выбрал вполне удачный день – у меня не было никаких встреч, никаких планов, я просто рассчитывал хорошо отоспаться (теперь у меня этой возможности столько, что лучше сразу сдохнуть). Даже не снилось ничего – непривычно донельзя. Проснулся от гудящей газонокосилки за окном, думал, день испорчен заранее (нет ничего хуже звука газонокосилки по утрам, разве что жизнь в этом гребаном подвале). И тут вдруг чую – с кухни пахнет. Не горелым, не газом, не лапшой быстрого приготовления, а настоящей едой, только-только с плиты. Сперва даже подумал, что грабитель какой-то вежливый влез, а после вспомнил про Олега. Лежал, значит, в постели, ждал, когда он придет с подносом (спросонья позволил себе нафантазировать, что в одном фартуке – чего у него не отнять, фигура отменная, как будто жил в спортзале), а после понял – глуповат волчонок для завтраков в постель, да и вряд ли решится. Пришлось все сделать самому.