Закрыл глаза ладонями и надавил. Подумал, что мог бы выдавить их, если бы захотел. Но не стал. С недавних пор каждый раз, когда принимал решения, думал о том, что будет с Сергеем. С недавних пор думал, что будет, если я однажды не вернусь. Думал, что в таком случае нужно оставлять Сергея наверху. Он бы понял, что меня долго нет, замок там вскрыл или еще что, добрался бы до города как-нибудь. Ну, и прославился бы с новой силой, как герой, который перенес сильное потрясение. Но тогда, говорю же, у него был бы доступ и к ножам, и к зеркалам, и к бритвам, словом, ко всему, что могло бы навредить ему. Он и так во время приступов пытался себе горло разодрать и волосы выдрать. А если бы у него еще под рукой что-то острое было? Да ну нахер. А если я не вернусь, он останется там. В живой ловушке. Укрытие, которое я так тщательно для него готовил, превратится в его тюрьму. Хуже не придумаешь.
Это означало одно – я должен был выжить. Любой ценой. И в любой ситуации. Не ради себя, ни в коем случае. Ради него.
Опустил руки от лица. Перед глазами несколько коротких вспышек и все.
Подумал, может быть, все было бы иначе, если бы я не решил его укрывать здесь. Может, жили бы сейчас спокойно себе в городе, с журналистами грызлись. И богатели с каждым днем. Но тогда я был бы всего лишь охранником, которого он сменил бы в любой день. А он был бы всего лишь богатым парнем. Ничего интересного.
Повернулся к нему. Спал с разжатыми губами, дыхание сиплое, как при гриппе. Потрогал его лоб – обычный. Температуры точно нет. Поправил только ему одеяло и отвернулся обратно.
Все катилось в полную беспросветную задницу.
Оставил Сергея с утра одного, а самого не покидало чувство, что что-то не так. Дверь, вроде бы, плотно закрыл. Газ выключил. Продукты все в холодильник убрал. Посуду помыл. Одежду новую ему оставил. Я вроде бы ничего не забыл. Несколько раз прокручивал список в голове, пока ехал.
Я вот что думал еще. Хорошо, что за машиной они не следили. Если бы следили, давно раскрыли бы меня. Не зря, все-таки, столько денег на перекраску отдал и новый номер. И не зря еще бросал ее за пару километров до города. Так за мной никто не следил.
А потом вдруг подумал. Подумал. Ну. А вдруг они хотят, чтобы я так думал? Чтобы я думал, что никакой слежки нет? Просто ждут, когда же я облажаюсь и выдам себя сам. Или ждут, когда я самого себя с ума сведу и прибегу с повинной. Это повысит процент раскрываемости преступлений, интересно? На руку ментам точно сыграет, особенно Игорю этому. Потом еще и напишут в газетах, типа, какой Гром молодец, настолько внушительный, что преступники к нему сами бегут, чтобы понести справедливое наказание. Преступники! Да какой там. Больно они понимают, кто преступник, а кто нет. Депутат, который тащит миллионы из карманов граждан, не преступник, папенькины сынки, разбивающие дорогие машины об колясочников и уходящие от ответственности, не преступники, менты, продающиеся за лишние десять тысяч, не преступники, а я, я, укрывший от этого дерьмового мира человека, который был слишком для него хорош, преступник, который должен быть судим по справедливости. Полная чепуха.
Один из главных уроков, который я усвоил за всю свою жизнь, справедливости не существует. Я долго пытался понять, что такое справедливость вообще и почему для каждого она своя. Если же справедливость для каждого своя, значит, получается, нет какой-то общепринятой справедливости – так я думал. Есть какие-то обобщенные термины, размытые понятия, которые больше подходят под определение морали, но справедливость-то что такое? Так что пусть те, кто называют меня преступником, притормозят коней и для начала определятся, справедливо ли они обо мне думают.
От места, где я оставлял машину, до города идти пешком примерно час-полтора. На автобусе бывает быстрее. Машину я прятал между деревьями, чтоб особо в глаза не бросалась, ставил на сигнализацию и шел в сторону остановки. До нее пути примерно полчаса (если бы подъезжал ближе, был бы риск, что я вызову подозрения).
Ноябрь должен был вот-вот закончиться, а холода стояли такие, как будто уже январь. Скоро снег должен был выпасть еще, а от мыслей о нем передергивало. Сергей всегда говорил, что у меня очень горячее тело, но никакого толка от горячего тела не было (по крайней мере, для меня), когда за окном минус двадцать. Шел в кожанке (другой-то теплой не было, а из приличных вариантов только эта), потому морозило мне страшно. К тому моменту, как до остановки дошел, успел застудить себе вообще все. Удивился еще, вроде как всегда выносливым был.
На остановке, как обычно, туча бабусек каких-то. Все из деревень ближайших и сел повываливались, а на кой хер – никто не знает. На меня всегда, как на наркомана какого-то смотрели. Может, в газетах каких углядели (в той, где, например, пишут, что мы с Сергеем под хвост друг друга драли каждый день на работе). Я особо на них внимания не обращал. Будто оно мне надо.
Автобус еще этот дурацкий по дороге сломался. Целый автобус, набитый этими бабками, смотрящими так, словно я лично украл у них всю их пенсию. Глядел на них и вспоминал Сергея, вернее, как он говорил, что не хочет доживать до старости. Сергей говорил, что лучше помереть от спида где-нибудь в подворотне, чем от старости, сморщившись, скрючившись, отупев и начав пахнуть нафталином. И понимал, что я полностью поддерживаю эту его мысль. Особенно в такие моменты. Так вот, когда автобус застрял где-то на середине пути (пешком, навскидку, минут сорок пройти), я выскочил сразу же. Одна бабулька особенно упорно смотрела на меня всю дорогу, явно что-то сказать хотела. А если б я там остался, то пришлось бы слушать, возможно, не только ее, но и всю ее братию.
Ну и пошел. Подумаешь, на улице холодрыга, а идти аж вон дотуда, я и с худшими условиями сталкивался. Я вообще старался думать о хорошем, потому что непонятное чувство тревоги не покидало ну вообще. Постоянно казалось, что за мной следят. Даже больше, чем обычно. Видимо, зря я тогда в машине подумал о возможной слежке. Теперь это была навязчивая мысль. Еще и Сергей постоянно в голову лез.
И тут я понял, что у меня давно головной боли не было. Даже странно, потому что раньше я от любого шума ложился в постель. А сейчас, видимо, пожив у железной дороги, иммунитет выработал. Как видно, сразу, потому что вообще головных болей не помню. Не чудо ли это? Чудо, однозначно. Не иначе, судьба. Эта мысль меня заметно приободрила. Говорю же, Сергей всегда делал меня лучше. Даже когда сам того не подозревал. Вот и сейчас он хорошо постарался, хоть и был за несколько километров от.
К моменту, когда я добрался до города, мысли о том, что за мной кто-то следит, почти полностью исчезли. Я всю дорогу вспоминал, каким Сергей был до этого вот самого и как много хорошего мы пережили вместе (не так уж и много, если подумать, но все впереди: в конце концов, он теперь доверяет мне и не пытается сбежать; еще немного и полюбит). И подумал, что сегодня куплю ему чего-нибудь вкусного. Или нет. Куплю газету. Или нет, не стоит. Да, рановато еще. Вот через недельку, когда я буду уверен, что теперь-то у нас все точно восхитительно, можно и газетку, и радио, и телевидение. И телефон его. Куда я его дел, кстати? Даже вспомнить не могу. Выкинул или спрятал? Хрен его помнит. Новый купим. Деньги-то еще остались.
Когда я добрался до центра, сразу пошел в офис проверить что да как да пару вещей из кабинета Сергея взять. Я что-то от дел совсем отстал. Даже страницу свою не проверял (а что там проверять-то, все важное со мной). Может, какое обновление там надо было запустить, черт знает. Сергей мне все объяснял, я вроде как понял, но все равно не видел смысла в половине его идей. Я человек не особо требовательный, все-таки. Он создал – значит уже хорошо. А остальное приложится.
В офисе было, как обычно, шумно. С бухгалтерией черт знает что творится, замдиректор (я его впервые увидел, если честно) все орет на всех, сотрудники за компами фигней страдают вместо работы. Сергей бы быстро тут порядок навел. Он ведь как рявкнуть может, так любой на место встанет. А этот осел даже секретарше новой ничего сказать не мог. Ладно хоть в кабинет Сергея не метил.
