И мне стало так стыдно. Как будто я щенка какого-то пнул. Поймите, я не собирался его избивать. Я бы никогда не причинил Сергею боль, я слишком уважаю его и слишком берегу. Просто в тот момент у меня не было выбора. Я перед ним извинился. Несколько раз. Я обнял, чтоб наверняка. Чувствую – трясется весь. То ли от страха, то ли от холода (хоть в его комнате и было очень даже тепло: отопление я провел к нему еще в начале октября, не хотел, чтобы он простыл – не дай бог пришлось бы врача вызывать). А потом он заговорил. Голос хриплый такой, словно и не его вовсе:
– Ты ведь убил их всех, верно?
Я в тот момент даже голову к нему повернуть побоялся. Знаете, такой голос бывает в ужастиках. Низкий, хриплый, как будто не человеческий (только слышу его интонации – такие не подделаешь).
– Ты убил их, волчонок, верно? Хороший мальчик. Хороший, умный мальчик. Размельчил их тела и уничтожил. Хороший волчонок сделает мне приятное? – и как резко сожмет мне волосы, голову назад откинул, у меня аж дыхание сперло. Только смотрел на него и видел, сколько ненависти в его глазах; зрачки узкие-узкие, почти и не видно их. – Сделает. Найди мне тушку, а? И разорви, как делал всегда. Петербург так загрязнился с тех пор, как я здесь отдыхаю. Кто же их всех убирает, скажи мне, волчонок? – и погладил еще, а я даже выдохнуть не смог. Все смотрел ему в глаза и чувствовал, что мне все сильнее становится не по себе. Это был не Сергей. Я словно говорил с совершенно другим человеком. У него было перекошенное лицо, изуродованное, со злым взглядом, как у животного. И в какой-то момент мне стало страшно. – Ты ведь продолжаешь чистку, да, мой милый Цербер? Конечно, продолжаешь. Ты умный мальчик. Завтра. Завтра принеси мне сюда тушку и докажи, что я не зря выбрал тебя…
Я не шевелился. А он все говорил не своим голосом и напирал на меня. Становился все выше. Толкал меня на пол. Он был ожившим ночным кошмаром, а я даже не мог ущипнуть себя, чтобы убедиться, что не сплю. Он говорил дальше о каких-то жертвах, об империи и о том, что этому городу нужен праведный огонь. Он был похож на тех религиозных фанатиков по телевидению (но я был уверен – Сергей атеист и заявлял об этом сразу в нескольких интервью). Каждый раз, когда он открывал рот, я видел, что у него густая слюна (как при бешенстве), соединяющая верхние и нижние зубы. Он наклонялся ко мне все ближе, а я все выгибался назад, назад, пока не почувствовал, как мышцы ног натянулись, а спина коснулась пола. У него горели глаза, и он все повторял: «Ты сделаешь это для меня? Сделаешь? Сделаешь?».
Когда я уже лежал на полу, он навис надо мной. Рыжая грозовая туча с дьявольскими глазами. Пальцы у него тряслись. И он ими ощупывал мое лицо. Зрачки-точки только слегка дрожали.
– Ты ведь понимаешь, насколько ты прекрасное в своем уродстве создание, волчонок? – и голос затрещал. – Отверженное несчастное существо, нашедшее себе место в кармане у Бога. Я могу разрезать твой череп, и он будет идеально симметричным. А потом смогу достать твой мозг, чтобы понять, что привело тебя ко мне. Впрочем, ведь совершенно неважно, как ты нашел ко мне дорогу. Важно то, что теперь ты не будешь потерян. Отвратительное чудовище, – он сжал мой подбородок, наклонился к лицу, и я почувствовал уже какой-то животный страх. Впервые за всю свою жизнь. Мне впервые за очень, очень долгое время стало страшно. Когда на службе мне сказали, что моя часть отправится в самое сердце конфликта, я был напуган. Но тогда-то мне нечего было терять, и я пошел. А в тот момент я смотрел в перекошенное лицо надо мной и думал о том, что я могу потерять Сергея. Единственное, что было важным во всем этом дерьме. И оттого мне было страшно. Хотелось вырваться, но он сжал пальцы еще крепче, когда почувствовал, что я зашевелился.
– Тш-ш-ш-ш, тш-тш-тш, не бойся, я же не кусаюсь. Знаешь, что делает волчонка волком? – ноги затекли. Я переставал чувствовать ступни в этой позе – в конце концов, практики с пластикой у меня не было сто лет. А тут еще и он нависал надо мной, навалившись сверху. – Первая кровь. А ты сколько раз уже ее пускал? И все никак волком не станешь, все зубы молочные. Маленькое ты неполноценное безобразное чудовище, а.
Я не выдержал и скинул его с себя, подскакивая на ноги (по тем сразу колючее тепло разлилось). Меня трясло. Это был не Сергей. Это был монстр с его лицом и телом. Даже голос не его. Я хотел сбежать. Не оборачиваясь, пошел быстрее к двери, но остановился (придурок). Послышалось, что он снова звал меня. Не он, а он. Тихо кашляя, булькая, как водой подавился. Остановился. Не двигался с места. Просто слушал его всхлипы за спиной и прислушивался к ощущениям. Тревога. Ничего больше.
Только слышал, что звал меня. Снова и снова.
И понял, что все еще слаб для того, чтобы просто взять и уйти. Это же Сергей, все-таки. Не кто-то там, с улицы. А Сергей. Которого я знал лучше всех.
Подошел к нему, помог присесть, о стену облокотил. Он все еще трясся, лицо свое пальцами щупал. А потом – мое. Бледнее обычного стал в несколько раз. И как будто меньше. Я понимал, я прекрасно понимал, что это мое воображение играло, но все-таки. В ушах все еще слышался тот низкий голос. Волчонок. Аж передернуло.
– Я снова, да? – кивнул. Он смотрел на меня, но уже совсем не так, как каких-то несколько минут назад. Ну, никакой злости, огня, имею в виду. Скорее, как очень уставший человек. Вздохнул еще тяжело и лоб свой потрогал, фыркнув. – Господи, еще и лицо разбил. Что за идиот…
– Волосы ты тоже рвать начал.
На мгновение лицо Сергея перекосилось, но он тут же успокоился, ощупывая свой висок. Волос там было меньше, но я не сказал бы, что прям критично. Наверное, я просто не хотел видеть, что с ним может быть что-то не так. Ощущал себя человеком, у которого умирал близкий, а я только отрицал каждую стадию. Господи. Неужели я правда так о нем думал?
– Голодный? – это был первый вопрос, пришедший мне на ум. Глупый, к слову. Сергея рвало после каждого приема пищи. Я начинал беспокоиться за его здоровье, но врача вызывать и не думал. Просто купил таблетки еще и ему. Думал, может, мигрень у него какая. Или просто рацион питания надо было сменить.
Он только головой помотал, виски помассировал. Рукой уперся в стол, поднялся на ноги и поправил одежду, которая на нем задралась.
– Что-то я себя скверно чувствую, Олег. Может, умираю, а?
Я промолчал. Вывел его только из подвала и сразу на кухню. Там лежала аптечка, в которой лекарства с каждым днем только пополнялись. Иногда я даже думал, что мог бы открыть аптеку. Только с бумагами возни было бы полно.
Я приготовил ему суп. Обычный, даже грибы добавлять не решился. Просто овощи и бульон. Не слишком густой. И подал вместе со стаканом воды и таблетками от живота. Взял те, которые сжевывал сам, когда еще в универе учился. Тогда у меня похмелье случалось уже после двух рюмок. Причем мощное такое, как будто я всю жизнь дошкольником был. Сейчас-то, конечно, меня хрен что возьмет (но проверять я бы не стал). Так вот. Взял то, что пил еще тогда. Это было проверено временем, а значит – помогало железно.
Сам я тоже суп поел. Решил его поддержать, хоть и был голодным, как собака. Подумал, что позже поем. Он глянул на меня только, пробормотав что-то, но все съел.
Таблетки, вроде бы, подействовали. По крайней мере, Сергей не побежал блевать в туалет сразу же после приема пищи. И через час тоже не побежал. Считал это чем-то вроде маленькой (незначительной) победы.
Главный плюс – он заснул сразу. Даже не кричал во сне. Просто упал в подушки и засопел. Почти как раньше, еще подумал. Почти как раньше.
Я половину ночи лежал рядом с ним и пялился в потолок. Все думал о том, когда все могло пойти не так. Сергей не подавал никаких признаков сумасшествия до сих пор, никаких намеков на то, что он мог быть чем-то болен. Иногда у него скакало настроение, но я был уверен, что это часть его характера (наверняка так и было). Я ведь старался всегда быть рядом с ним, он не мог двинуться от одиночества. Мы с ним всегда говорили на разные темы. Я всегда кормил его, всегда покупал свежие продукты. Я ведь не жалел на него накоплений и не причинял ему боль. В какой, мать твою, момент все пошло не так?
