Я не знаю, в какой момент он меня заметил. Просто когда я это осознал, он уже шел ко мне. И я почувствовал, как внутри все так – бух – в самый низ.

– Мы раньше не встречались?

Я помотал головой. До кабинета Сергея – пара метров. Оксана металась некоторое время рядом, а потом исчезла среди других сотрудников – правильно сделала.

Игорь потер подбородок, рассматривая меня еще пару секунд, и снова заговорил:

– На днях нашли труп Львовой Анны. Секретарши Разумовского, – и я почувствовал, что ноги подкосились. Как ватные стали. Пришлось схватиться за край стола, чтобы устоять. Он меня выследил. Он все понял. Не надо было жалеть, надо было сжигать гребаный труп. Сыграло на руку, что Игорь этот все не так воспринял. – Понимаю. Судя по всему, женщиной она была славной, – он оценивающе смотрел на меня, сжимающего стол до онемения пальцев, пока я не взял себя в руки: у него нет никаких улик. Я все делал тщательно. Я предусмотрел все, это была ювелирная работа. На Анне не могли найти даже мой волос, что уж об отпечатках говорить.

– Да… – голос стал хриплым, и я прокашлялся. – Это ужасная новость. Анна была замечательной.

– Когда вы видели ее в последний раз?

Я лишь пожал плечами. Главное быть спокойнее. Игорь, может, и отличный сыщик, судя по заголовкам газет (я тут вдруг подумал: а вдруг все заголовки – байки? в конце концов, большую часть статей я видел в «Правде», где работает Пчелкина… слишком много думаю), так вот, может, он и отличный сыщик, но он не сможет обвинить меня. Не сможет ведь?

– Я редко бываю в офисе. Я работаю напрямую с Сергеем, но после его отъезда захожу для галочки проверить.

– Вот как. То есть тридцатого сентября вас здесь не было?

– Можете спросить любого.

– И что же сейчас вы здесь делаете? – и взгляд у него так изменился. Мы стояли всего в нескольких шагах от кабинета Сергея, возле стола, за которым обычно сидела Анна, и я только начинал понимать, насколько подозрительным я выгляжу.

– Пришел проверить. Для галочки.

Я понимал только одно – надо сваливать. Зайду, подумал, за халатом в другой день. Если бы я в тот день прямо перед Игорем вынес халат, это выглядело бы странно. И тогда он точно стал бы меня подозревать.

Пришлось подойти к кабинету, постучаться, попробовать открыть (ключи лежали в заднем кармане, но я, конечно же, делал вид, что их не существует). Пожал плечами, развернувшись к Игорю. Нет его, говорю, не приехал. А Игорь посмотрел с прищуром, бровь вскинул. И я понял – точно знает. Просто ждет, когда я расколюсь. Упаду на колени, разрыдаюсь, сознаюсь во всех грехах и протяну руки, чтоб наручники надел. Чтоб прям по всем законам преступления и наказания. Но я-то знаю, что я не расколюсь. Я-то знаю, что я больше не буду сраться в штаны при виде гребаного мента. Потому что я понимаю, что если я расколюсь, Сергей останется один. А Сергея я оставить никак не могу.

– Еще раз, как вас зовут?

– Олег. Волков.

И лицо у него так изменилось. Брови вскинул, глаза даже раскрыл. Про меня ему точно пела Пчелкина. Понимал, что теперь они вдвоем усерднее начнут под меня копать, может, повесят даже на меня пару дел сверху, чтоб раскрываемость повысить. Но в тот момент я был так в себе уверен, потому что думал про Сергея. Сергей точно сделал меня лучше. Уверен, появись он в моей жизни до службы, я бы не заработал ни царапины. Как мой личный бронежилет.

– О, понятно, – Игорь махнул рукой. – Тогда до встречи, Олег Волков.

Я подумал, что он точно не оставит меня теперь в покое. Моя интуиция меня не подводила.

Если бы вы знали, как Сергею нравилась ванная. Торчал в ней часами. Даже когда был одет. И постоянно говорил мне, что это вторая его любимая комната. После спальни. Не знаю, чем его она так привлекала. Выглядела она, конечно, вроде бы как, мило, как из журнала какого-нибудь. Я особо с ней не заморачивался, только стены перекрасил и кровать новую купил. Ну, и полки сменил. И шкаф. И книги, которые не влезали в тумбочку Сергея, переместил туда. В любом случае, над той же ванной и подвалом я работал куда больше.

Так вот, про ванную. Сергей первое время боялся отпрашиваться. Или не боялся – не знаю точно. В любом случае, он не просился слишком часто. Наверное, все-таки из-за того, что он был человеком гордым и не горел желанием снова ходить со связанными руками. В какой-то момент и я начал сомневаться, ну, может, зря я рот ему заклеиваю и руки связываю. До города несколько километров, а все ножи и другие острые предметы я хорошо прячу. Он ведь даже при желании сбежать не смог бы. Но все равно завязывал на всякий случай. Недооценивать Сергея очень глупо. Он ведь правда умный парень. И вот. В какой-то момент Сергей начал проситься каждый день. А я особо и не возражал. Видел, плавать он любит. Купил ему даже морскую соль для ванны и пены всех сортов, которые смог найти. Он был в восторге. Старался не радоваться особо при мне, но глаза выдавали. Все такие же живые и яркие, как и всегда. Они всегда у него такими были. Даже в худшие дни.

Принимать ванну с ним он, разумеется, не разрешал (да я и не просился, просто пошутил однажды). Но и дверь не закрывал. Шел на уступки, словом, давал понять, что благодарен за такое. Любил просто отмокать в пене, например. Часто пел еще, просто смешивая все песни, которые приходили ему в голову, в одну, часто несвязанную. Голос у него был так себе, хотя я не музыкальный критик, чтобы что-то понимать. Иногда такое желание заглянуть было, вы бы знали. Просто посмотреть на него. Знал же, что он улыбался.

Хотя однажды шанс выпал. Незадолго до, так сказать.

Он больно долго в ванной был. Не знаю, сколько точно, но я даже задремать успел у двери. Открыл глаза и сразу в ванную, чтоб убедиться, что он на месте. А он лежит в ванне, голову назад откинул, рот приоткрыл. Я перепугался: подумал, он себе как-то этими одноразовыми бритвами смог вены вскрыть. Подошел сразу, а он и вздохнул. И тогда понял, что просто заснул. Хотел было его разбудить, но потом подумал – когда еще шанс-то будет? И решил перед этим посмотреть. Просто посмотреть.

Пена почти опустилась, но тело еще закрывала. Я только осторожно с его плеч убрал. Больно мне нравились его веснушки. Особенно на плечах. Даже иногда жалел, что не мог найти нормальных футболок с вырезом побольше, чтобы он не мог их скрыть.

Провел пальцами по его плечам (кожа мягкая-мягкая: он за ней продолжал ухаживать) и только тогда заметил царапины. Неглубокие, скорее, как будто с котенком поиграл. Но царапин целая куча – по всем плечам и груди. Осторожно их коснулся – не хотел разбудить. И все пытался понять, что именно его заставляло такое делать. Сначала подумал о паразитах, но потом понял – это не то. После – на тягу к самоубийству. Тоже не то. Сергей продолжал бороться до самого конца и не наложил бы на себя руки (хоть я и допускал такие мысли очень часто, но умом-то понимал, что нет). Взял тогда воду, пусть уже остывшую, по его плечам разгладил. Как будто исцелить могло. Просто вспоминал, как приятно, когда по порезу водой. Не удержался – осмотрел его. Тело хорошее, подкаченное, и сразу ясно – Сергей собой занимается. На животе несколько родинок и один шрам – уверен, кто-то все-таки дал ему отпор. У него к губам волосы налипли. Губы у него, знаете, такие красивые. Не слишком тонкие, но и не слишком пухлые. Я не мастер описаний. Я ж не поэт, все-таки. Я знал только то, что такие губы приятно целовать. Я не удержался. Даже дышать перестал в тот момент, только волосы с них убрал. Мягкие-мягкие. Потрескались немного, но это не страшно. На большее не решился. Просто вытащил его из ванны, укутал в полотенце и понес обратно. А его, видимо, хорошо разморило. Даже прижался ко мне (думал, сердце точно остановится). И пробормотал во сне что-то.

Положил его на кровать, укрыл одеялом. Положил рядом одежду. А потом подумал, он перепугается наверняка, если проснется голым. И на всякий случай написал записку на салфетке (за ней и маркером сбегал наверх – очень быстро, потому что боялся, что он притворялся и мог сбежать): «Я только принес вас из ванны. Не хотел, чтобы вы заболели». И ушел, выключив верхний свет и включив ночник.