Жизнь и свобода… Один раз он уже малодушно выбрал жизнь, и вот судьба снова ставит его перед выбором. Но теперь ему предлагают еще и свободу.

– Я приду через два дня, – сказал гость. – Потом я отбываю вместе с сыном Августа, Гаем Цезарем, в Армению, так что вернусь не скоро. До моего отъезда ты должен принять решение.

Римлянин несколько секунд в упор смотрел на молчавшего гладиатора, затем резко поднялся и твердой поступью вышел из комнаты.

Иерушалаим, 760 – й год от основания Рима, месяц тишрей18

Шел второй час последней четверицы дня19. Солнце уже приближалось к горизонту, расплескивая остатки жара над фруктовым садом в пригороде Иерушалаима. Свежий западный ветер, едва ощутимый в гуще деревьев, поигрывал листвой яблонь, фисташковых деревьев и финиковых пальм, отчего весь сад наполнялся приятным ненавязчивым шорохом. Двое молодых мужчин тихо беседовали в шалаше из пальмовых ветвей под развесистой сикоморой, обсыпанной разноцветными плодами.

Собеседники возлежали на низких деревянных скамьях с резными бортиками и во время разговора иногда тянулись к столику-серванту, чтобы взять что-нибудь из еды. Ели мало, несмотря на обилие чаш, тарелок и кувшинов, заботливо расставленных на столике слугами. Но не потому, что не испытывали чувство голода. Встревоженный хозяин рассказывал, а гость внимательно слушал, сочувствуя его озабоченности, так что временами оба просто забывали про трапезу.

Гость был одет неброско: в белый льняной куттонет20, подпоясанный кожаным поясом и тонкую шерстяную симлу. Пояс он расстегнул на время еды. Черные кудри палестинца сзади схватывал узкий сыромятный ремешок. Тонкие сжатые губы под горбатым носом и слегка прищуренные глаза придавали его худому лицу выражение сосредоточенности. Время от времени, слушая собеседника, гость хмурился, отчего становился похож на нахохлившуюся птицу.

Одежда хозяина отличалась изяществом. Поверх нежно-голубого куттонета с кистями по краям он накинул вишневого цвета симлу. Из-под распахнутого ворота куттонета выглядывал белоснежный шелковый синдон.

Схваченные лентой из крученого виссона21 волосы открывали полноватое лицо, но эта полнота казалась ухоженной и говорила скорее о достатке и разнообразии в питании, чем о праздном и порочном образе жизни. Его нос был меньше, чем у гостя, и не такой горбатый, а между бровями, несмотря на молодость, уже пролегли две глубокие морщины. Умные карие глаза смотрели на собеседника внимательно и напряженно.

Он говорил, а гость с интересом слушал, иногда перебивая рассказчика короткими репликами удивления или досады. Речь шла о юноше, воспитаннике хозяина, который, судя по всему, попал в серьезную переделку.

– Ты знаешь, Бен-Цион, поначалу все шло хорошо. Я ведь его подробно инструктировал перед церемонией бар-оншин22, просил не утомлять комиссию длинными рассуждениями, не задавать провокационных вопросов. Чего уж проще – прочитал выразительно отрывок из Торы, и свободен. Иешуа вроде кивал, но смотрел на меня исподлобья, не обиженно, а как-то снисходительно. И не понятно, чему кивает – то ли моим словам, то ли своим мыслям. В прошлом году, на Песах, он собрал у входа в Храм целую толпу. Дежурных коханим23 взяла оторопь, потому что ребенок говорил, как взрослый, а паломники стояли вокруг и слушали, раскрыв рты от удивления. Еще немного – и послали бы за первосвященником, а это скандал. Тогда обошлось, потому что вернулись родители и забрали его, но сейчас скандала избежать не удалось.

Гость кивнул, с пониманием глядя на хозяина. Тот взял со столика спелую смокву, вроде бы собрался надкусить, но сразу бросил ее обратно в чашу и с жаром продолжил:

– Так вот, дошла очередь до Иешуа. Вышел он на биму24 и прочитал выбранный текст. Я, как представитель семьи, преподнес ему таллит25 и тфиллин26, а он поблагодарил священников и сел на место. И вижу я, что задумал он что-то. По глазам вижу – в них такие огоньки озорные зажглись. Говорит он всегда спокойно, не по годам рассудительно. Но бывают у него выходки детские. Ведь мальчишка еще, хоть и исполнилось тринадцать, не умеет себя сдержать. Сказано в Торе: «Кто хранит уста свои, тот бережет душу свою; а кто широко раскрывает свой рот, тому беда»27. Так и вышло…

Хозяин замолчал, плеснул себе из кувшина в бокал янтарного фалернского вина и выпил напиток залпом, чтобы успокоиться. Дотянувшись рукой до блюда с тминными лепешками, он закусил, жестом приглашая гостя присоединиться, а затем продолжил:

– Настало время задавать вопросы первосвященнику. Иешуа встал и говорит: «Раввуни, у меня сомнения по поводу некоторых стихов Писания. Вот в «Книге царей» сказано, что Давид перевез Ковчег завета в дом Аведдара Гефянина после победы над плиштим28,29, а в «Книге хроник» говорится – до победы30. Где здесь ошибка?»

– И что ответил Анан? – спросил, хмыкнув, Бен-Цион.

– Сказал, что ошибки нет, есть только слабый разум ученика, не способный познать величие Священного писания. Еще сказал, что его долг – предостеречь молодого человека от неправильного толкования Торы. Но было видно, что насторожился – помнил о прошлогоднем случае в Храме. Спросил, улыбаясь лишь губами, есть ли еще вопросы. Иешуа вскинул голову и говорит: «В «Книге царей» сказано, что Господь возбудил царя Давида исчислить народ израильский и иудейский31, а в «Книге хроник» говорится, что его возбудил восставший Сатана32. Зачем Сатана искушал Давида? Разве Предвечный не доверял царю? Нет ли в Священных книгах путаницы?» Анан посерьезнел. Раввины и родственники испытуемых начали перешептываться. Анан его спрашивает: «Отрок, где ты изучал Тору?» Иешуа отвечает: «Мой отец учил меня, а когда живу у рабби Иосефа, – тут он посмотрел на меня, – учусь у него». Видел бы ты, каким взглядом одарил меня Анан после этих слов мальчика.

Хозяин вздохнул, приподнялся и взбил подушки. Прилег было опять, но потом вдруг передумал и в волнении сел на скамейке.

– У Анана заиграли желваки на скулах, я заметил, что сдерживается, но назидательно говорит: «Искушение – орудие Сатаны против слабых душ, пораженных неверием в мудрость Предвечного. Предвечный сам никого не искушает, но позволяет это делать силам тьмы и света, если у него в этом есть необходимость. Не сказано ли в «Книге царей», как один из ангелов Господних сделался духом лживым и искушал устами пророка Михи царя Ахава идти войной на Рамаф Галаадский, дабы нечестивец пал в ратном деле?33 Так и здесь: Сатана стал орудием Божьего замысла. Как ты смеешь сомневаться в справедливости Божьей десницы? В Священных книгах не может быть путаницы! Толкованием Писания должны заниматься ученые-софрим, а не катан, едва успевший стать гадолом и не имеющий систематического знания. Ибо толкование без знания есть прямая дорога к хулению имени Божия!». Говоря последнюю фразу Анан возвысил голос и поднял вверх палец, давая понять, что экзаменуемый допустил серьезную ошибку. Услышав слово «хуление», зал заволновался. Иешуа побледнел, но молчал, опустив глаза и соблюдая приличия.