Антиохия Великая, 753 – й год от основания Рима

Публика ревела от восторга. Гладиатор с трудом поднялся с колена, опираясь на меч, и выпрямился в полный рост. Рокот трибун был настолько мощным, что заглушал назойливые вскрики горнов и надсадное гудение труб. Он закрыл ладонью кровоточащую рану в боку, медленно повернулся к ложе для почетных гостей, а затем посмотрел вверх. Солнце заливало амфитеатр, сверкая на золотых фибулах туник, жезлах и кубках богатых горожан, искрилось на ожерельях женщин. Среди вскочивших со своих мест зрителей фракиец1 не сразу различил фигуру наместника. Римлянин в пурпурном плаще расхаживал возле украшенного орлом кресла, резко вскидывая руки. Словно дирижировал оркестром. Антиохийцы отвечали ему радостным гулом, который волнами накатывал на арену, где одиноко стоял победитель финальной схватки.

Гладиатор опустил голову в поклоне, только теперь по-настоящему осознав, что бой закончен. Никто в ликующей толпе не знал, что сейчас чувствует этот человек. Да и человек ли он? Что вообще может чувствовать безжалостный герой, машина для убийства, зверь с железными мышцами и кошачьей грацией, забрызгавший кровью противников всю арену?

Сердце понемногу успокаивалось, пульсирующие удары в висках становились тише и реже. Фракиец развернул плечи, скривившись от боли, и окинул взглядом место побоища. Рабы эдитора2 не торопились оттаскивать трупы в сполиарий3, пусть антиохийцы вдосталь насладятся видом изрубленных тел. Боец посмотрел на скорчившегося у его ног человека. Поверженный соперник лежал возле каменной стены, отделявшей арену от театрона4, в тени натянутой над трибунами парусины.

Краем глаза он заметил движение и повернулся к приближающейся процессии. Впереди шел эдитор игр – римлянин средних лет в белоснежной тоге, спадавшей красивыми складками до щиколоток. За ним на почтительном расстоянии следовали два секунданта в коротких туниках. Один из них нес поднос, на котором лежала горка золотых монет, а другой старательно вытягивал вверх руки с зажатыми в них пальмовой ветвью и золотой короной.

Получив награду, фракиец ударил себя в грудь в знак благодарности, а затем медленно обошел арену, с каждым шагом теряя последние силы. Все это время зрители бешено хлопали в ладоши и выкрикивали его прозвище. Оркестр не унимался, пытаясь выразительным ритмом музыки внести хоть какой-то порядок в какофонию торжества. Дойдя до арки с поднятой решеткой, гладиатор рухнул на руки подбежавших к нему рабов и врача, которые поволокли его в прохладную темноту подземелья.

Еще утром все было иначе. Друг, первым проснувшийся от глухих звуков деревянной колотушки, растолкал его и приветливо улыбнулся.

– Эй! Немесида презирает ленивых!

Оба быстро свернули валиком одеяла из грубой шерсти, после чего, поеживаясь от предрассветной прохлады, вышли из крохотной комнаты в просторный перистиль5. У колодца уже толпились товарищи, поливая друг друга водой и отфыркиваясь. После плотного завтрака гладиаторы расселись в триклинии6. В ожидании команды ланисты7 на сборы они неторопливо переговаривались. Предстоял особенный день – день смертельных схваток, поэтому в воздухе висело тревожное напряжение, не располагающее к обычным грубоватым шуткам. Вскоре, выстроившись в колонну, бойцы направились в сторону Антиохии.

Войдя в город через ворота Дафны, они достигли галерей центральной улицы, оттуда взяли правее в сторону горы Сильпий, а затем через Еврейский квартал направились к амфитеатру. Шли попарно, сопровождаемые возбужденными горожанами, которые выкрикивали имена гладиаторов, желали им удачи и подбадривали. Некоторые слова звучали обидно, но крикуны сразу прятались в толпе, да и бойцы в своей мрачной сосредоточенности мало внимания обращали на зевак.

Друзья шагали рядом, плечом к плечу. Молча. Да и о чем говорить – днем раньше, отдыхая после обильной послеполуденной трапезы, они все обсудили. Спокойно, трезво и обстоятельно. Тогда друг первым начал разговор:

– Ясно, что Солон разделит нас. Ты – фракиец, я – мирмиллон8. Биться будут двенадцать катервариев9. Шесть на шесть. Главное не оказаться рядом.

– Ты прав. Как только судья даст отмашку, быстро расходимся в разные стороны. Просто не смотри на меня. Пары образуются сами собой.

– И еще… – друг замялся. – Если окажемся финальной парой, делай, что должен. Это мой последний бой. Солон обещал отпустить, о выкупе мы договорились. У него только одно условие – никого не щадить.

Друзья обменялись понимающими взглядами.

– Удачи, брат.

– И тебе.

Чем ближе «идущие на смерть» подходили к амфитеатру, тем громче становились шум трибун, хлопанье бичей, свирепое рычанье львов и трубные крики слонов. Было время венации10. У входа в амфитеатр цепью стояли легионеры. Здесь же толпились не попавшие на представление горожане, чтобы поглазеть на гладиаторов. Мужчины оживленно переговаривались, смеялись и показывали пальцами на бойцов. Зрелые матроны бросали в сторону загорелых атлетов быстрые оценивающие взгляды, но тут же прятали раскрасневшиеся лица под вуалями. Не дай бог заметит муж – выслушивай потом. Девушки взволнованно перешептывались, округляя глаза, и прыскали в ладошки. Внезапно воздух задрожал от мощного рева тысяч глоток: возбужденные зрители приветствовали очередной кровавый трюк. Легионеры расступились, пропуская гладиаторов в темноту арки, и вскоре шаги бойцов замерли под каменными сводами подземного коридора, едва освещенного мерцающими факелами…

Пока одни рабы оттаскивали в подвал трупы людей и животных, другие посыпали арену свежим песком. Слуги эдитора бегали по лестницам театрона, раздавая зрителям финики, орехи, пирожки и жетоны на получение подарков. После выступления акробатов, шутовпегниариев с деревянными мечами и избиения приговоренных к смерти ноксиев наступило время долгожданной схватки.

По команде ланисты двенадцать гладиаторов под бравурную мелодию оркестра вышли на середину арены и выстроились в две шеренги лицом к трибуне наместника Сирии. Эдитор был готов заплатить большие деньги за участие лучших бойцов Солона, лишь бы игры удались. От них требовалось только одно – красиво умереть. Ланиста возражал: без права на помилование лудус лишится лучших из лучших и потеряет перспективы. Но претор умел убеждать – с магистратами нужно дружить, а то мало ли что может случиться. Например, школу закроют за грязь на кухне или плохое содержание рабов. Кроме того, он пообещал такую щедрую компенсацию, что жадный сириец махнул рукой.

После того, как глашатаи прокричали прозвища и имена гладиаторов, а также их заслуги, вновь зазвучали трубы, затем вступили горны, зазвенели кимвалы. Бойцы разобрали оружие. Сумма рудис11 вышел на середину арены и поднял жезл. Оркестр смолк, трибуны затаили дыхание. Наконец, дробно загрохотали тимпаны, запела труба… Судья резко взмахнул рукой.

Схватка началась. Лязг железа о железо, резкие выкрики бойцов, стоны раненых и гул трибун – все смешалось в смертельном водовороте боя. Фракиец отражал удары и делал быстрые выпады. Всадив меч в очередного противника, он рывком вытащил оружие, а затем быстро огляделся, готовый броситься на любого, кто окажется рядом. Но не увидел никого. Воин опустил сику и выпрямился, тяжело дыша.