Официант дождался, когда клиенты сделают заказ, и пошел к стойке.

Из-за стойки, скучая, смотрела на столик, от которого отошел официант, женщина-менеджер. Посетитель был в ее вкусе: высокий, спокойный, ухоженный, но без излишнего лоска. Но ее сильнее интересовала его спутница. Как всегда. Вечная дуэль за право не уронить самооценку.

Дорогой свитер, нарочито простые бриджи и кеды, которые она тоже приглядела себе в одном из журналов. Здесь эта марка стоила слишком дорого, поэтому она поставила себе целью купить их в Дюссельдорфе, на зимней распродаже.

Настроение немного упало. От мужчины пусть не сильно, но пахло деньгами. На ее месте могла быть она. И тогда не было бы необходимости ходить на нелюбимую работу. В голову снова полезли расплывчатые мечты о салоне красоты или арт-кафе, от которых она отмахнулась не без труда.

Посетители за столиком молчали.

Что было странно, поскольку телефонов у них в руках не было. Он смотрел то в окно, то перед собой, но взгляд его был устремлен не на спутницу, а упирался в стол. Примерно в то место, где стояла вазочка с герберой. А она ласкала ножи, лежавшие рядом с тарелкой. Не просто дотрагивалась до них, а именно ласкала. Ее пальцы рисовали на ножах какие-то извилистые линии, словно она хотела что-то написать невидимыми чернилами.

Или, может быть, на самом деле писала.

Официант принес им воду. Потом хлеб. Потом по салату.

Они принялись за еду.

Всё так же молча.

Женщина посмотрела на него. На своего мужа.

Его вилка охотно выхватывала из тарелки то огурец, то помидор, то брынзу, а маслины отодвигала ближе к краю.

Он не любил маслины, спал на животе и любил нежно покусывать мочку ее правого уха, когда дело доходило до секса. В последнее время это случалось всё реже. Словно у героев банального анекдота. Они были женаты почти двадцать лет, но он держал себя в форме.

Что заставляло ее иногда задуматься: есть ли у него любовница?

У нее любовника не было. Были дети, дом, дела, и на всё это никогда не хватало времени.

Он доел салат, взял бутылку и первый раз после того, как они сели за столик, поднял на нее глаза.

– Ты так и будешь молчать?

– А что, ты тоже так и будешь молчать?

Она видела, что на них из-за стойки пристально смотрит женщина ее лет в строгом черном костюме. Наверное, владелица или менеджер.

Они были красивой парой. И через двадцать лет смотрелись ничуть не хуже, чем в тот самый июньский субботний день. В мае ведь нормальные люди не женятся. Чтобы не маяться всю жизнь.

Официант унес на кухню грязные тарелки. Она чувствовала, как пахнет, приготовляясь, рыба. Еще пара минут, и можно будет подавать горячее.

Официант стоял рядом.

– Я офигеваю, конечно.

– Почему?

Он поморщился.

– Сколько раз одно и то же. Пришли, сидят, молчат. Эти хоть друг на друга смотрят. – Он налил себе кофе и зашел за колонну, чтобы его не было видно из зала. – Правильно я не женился. Тоже так бы сидел.

Он к ней пытался несколько раз подъехать, но она не позволила. И теперь, словно в отместку, он обрушивал на нее потоки своих жизненных позиций. Хорошо, что не бурные.

Она представила, что сидит за столиком напротив этого мужчины. Что она замужем за ним долгие-долгие годы.

Интересно, почему они пришли в ресторан без детей? Чтобы отдохнуть и побыть вдвоем?

Не похоже.

– Мы же совсем с тобой не разговариваем. Только о делах. – Она крошила хлеб на тарелку. Ломала корочку, превращая ее чуть ли не в пыль. Старая привычка, чтобы волнение не вырывалось словами. – Я думала, что это жизнь, а это только список дел. Бесконечный.

Он снова налил себе воды.

– Это и есть жизнь…

Он был все еще красив. К природному обаянию с годами добавилась уверенность. Деньги не всегда портят людей, особенно заработанные деньги.

– Ты постоянно жалуешься. Я прихожу домой и уже в лифте знаю, что сейчас будет. Ты спросишь, как у меня дела на работе. Я скажу, что нормально, и спрошу, как прошел твой день. Ты тоже скажешь «нормально». Мы будем говорить о каких-то пустяках или обсуждать наши семейные дела, а потом ты скажешь – с этой своей идиотской нарочито грустной интонацией – что нам вообще не о чем поговорить.

– Раньше ты был другим. Ты писал мне записки. Дарил цветы, не на праздники, а просто так, от любви. Я все время думаю: хорошо, дети вырастут, уедут, как мы тогда будем жить? Я боюсь старости! Я не боюсь смерти. Я боюсь оказаться совершенно одиноким человеком!

Ему показалось, что она сейчас заплачет. Он ненавидел такие моменты, особенно если это происходило на публике.

Он смотрел на нее и так четко слышал в своей голове ее голос, со знакомыми интонациями воспроизводящий то, о чем она сейчас думала.

– Может быть хватит? Я все время спрашиваю себя – может быть хватит? Лучше сейчас, чем через двадцать лет, когда я буду смотреть в зеркало и видеть старуху.

– Ты постоянно придумываешь какую-то ерунду. Почему ты не в состоянии просто жить? Сегодняшний день, завтрашний…

Официант принес рыбу. От тарелок поднимался пар, они продолжали смотреть друг на друга.

– Приятного аппетита, – наконец сказал он.

– Спасибо, и тебе.

Он взял ее за руку. Она открыла ладонь и погладила пальцами его кожу.

– Ты так и будешь молчать?

– А что, ты тоже так и будешь продолжать молчать?

Официант выпил еще один кофе. От него чуть слышно пахло духами. Вроде бы «Hugo Boss», подумала она.

– Вот ты мне скажи: это нормальные люди?

– Не знаю, – сказала она, смотря уже на мужчину. Синий цвет очень ему шел.

– Час молчат. Час! Слова не сказали. Только смотрят друг на друга и молчат.

– Сразу видно, женатые, – сказал бармен.

Мужчина поднял руку, показал жестом, что просит принести счет.

– Дикобразы зимой, – вдруг сказала она.

Официант с барменом посмотрели на нее с недоумением.

– Дикобразы зимой, – повторила она и произнесла нечто совсем странное. – Не слышал? Я думаю иногда о том, как они зимуют. Вроде бы рядом, но путаясь в чужих колючках. Только зима, тишина и колючки.

– Ну да, – сказал бармен, снова влезая в разговор. – Точно.

– Хорошо, что я не женат. – Официант произнес это так, словно плюнул.

– Да пошел ты. – Она была рада, что наконец сказала ему это.

Мама хотела, чтобы я ходил на бальные танцы.

Я был не против, как и год назад. Когда она хотела, чтобы я играл на пианино.

Бабушка сняла со своей сберкнижки семьсот рублей, положила их в кошелек, и мы пошли в магазин «Мелодия». Продавщица, к которой мы подошли, очень удивилась.

– Пианино? Он же у вас играет на гитаре.

Тут уже удивилась бабушка. Сказал продавщице, что она ошибается.

– У меня отличная память на лица. А вашего мальчика я прекрасно знаю, он каждую неделю покупает у меня медиаторы для всего музыкального кружка.

Бабушка посмотрела на меня. Я открыл крышку, нажал на клавиши.

– Там внизу есть педали. Надави на правую – и звук будет громче, – сказала продавщица.

Я надавил. Потом еще раз. Пианино звучало как орган. Ну хорошо, почти как орган.

У нас была пластинка, мамина любимая. Иоганн Себастьян Бах. Органная музыка. Потом она пропала. Я дал честное слово, что я ее не разбил и не соврал. Мама недоумевала.

– Не могли же ее украсть, – говорила она и смотрела на нас.

Папа пожимал плечами, я мотал головой, отрицая такую возможность.

Если бы они знали, как здорово дымит пластинка, когда получается её поджечь. Лучшая «дымовуха» из моего детства. Лучше, чем медиатор. Но у медиаторов была своя прелесть – они «капали». В отличие от пластинки. Еще лучше «капал» целлофановый пакет. Но однажды, когда он «капал», подул ветер. И пакет капнул на голую руку Сережки. Он извивался от боли, а потом, вероятно, получил еще люлей дома.