Нашествие Юденича на Петроград имело роковые последствия для семьи моего коллеги, проф. А. В. Сапожникова. Сам он в это время был по делам службы на стеклянном заводе Ритинга (около 50 километров от Петрограда), и в виду занятия этого завода белыми не мог возвратиться домой. В это время один из его сыновей покинул Петроград и отправился в стан белых. После отступления белых он попал в руки красных и давал сбивчивые ответы на допросе. Это вызвало подозрение, и он был арестован. Вскоре был арестован также его брат. Как в доме проф. Сапожникова, также и в лаборатории Института Путей Сообщения, был сделан обыск. Во время обыска служитель лаборатории заявил Чека, что в стене лаборатории, по приказанию сыновей проф. Сапожникова, замуравлено оружие. Когда оружие было действительно найдено, то братья Сапожниковы были расстреляны. Их мать от потрясения потеряла рассудок и долго не могла придти в себя. Что же касается самого А. В., то он, конечно, попал под сильное подозрение и через месяц или два был арестован. На его счастье он был в очень хороших дружеских отношениях с большевичкой Александрой Михайловной Колонтай, которая была в то время народным комиссаром и могла оказать существенную помощь. А. М. Колонтай попросила Горького помочь реабилитации профессора, который, по своим работам и опыту, был крайне необходим для советского правительства: в то время А. В. Сапожников вел очень большую работу в Институтской лаборатории по предохранению! шпал от быстрой порчи пропитыванием их различными веществами; он был также членом Технического Комитета Комисариата Путей Сообщения и еженедельно ездил в Москву на заседания. Горький обещал исполнить эту просьбу и, вероятно, при свидании с Лениным рассказал ему всю историю, которая случилась с профессором. В результате такого ходатайства Ф. Дзержинский лично доложил Ленину о деле Сапожникова и тогда было решено его помиловать, причем Ленин произнес такие слова: «Пускай профессор готовит снадобье против порчи шпал на пользу советов». Об этом разговоре Дзержинского с Лениным было напечатано в одном из выпусков журнала «Молодая Гвардия».

А. В. Сапожникову пришлось просидеть в тюрьме на Шпалерной в течении нескольких месяцев; после освобождения в 1920 году он был восстановлен во всех правах и продолжал со свойственной ему энергией свою профессорскую деятельность в Артиллерийской Академии. Мне придется не раз еще возвращаться к событиям, которые имели место в дельнейшей жизни моего коллеги.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ АРТИЛЛЕРИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ И ЕЕ «ПОЛИТРУКИ»

С самого начала советской власти, в Артиллерийскую Академию, которая была теперь полностью отделена от Артиллерийского Училища, был назначен политический комиссар («политрук»), который вместе с начальником Академии решал все вопросы, касающиеся жизни Академии. В конференции обсуждались только учебные вопросы. В состав конференции входили все профессора и преподаватели и особо выбранные лица от служащих. За промежуток времени с 1917 по 1930 г.г.

переменилось не менее 7 «политруков», причем 3 были латыши, один — евреем, один — грузином и только один — русским. К ним иногда назначались еще помощники, которые, однако, большой роли не играли и предназначались для малоответственной работы.

Первый комиссар Академии, латыш, был очень приличным человеком и с своей стороны делал все, чтобы наладить правильную жизнь в Академии. Он был около 2 лет комиссаром, и наступление Юденича произошло во время его пребывания в Академии. Хотя со стороны Академии, во< время похода Юденича, была проявлена полная лояльность к советской власти, тем не менее на верхах решили сменить комиссара, как малодеятельного и не досмотревшего, что среди преподавателей Академии находились лица, которые имели сношения с белыми. Мы все, начиная с начальника, очень сожалели об уходе этого комиссара, который очень много помог Академии наладить занятия в лабораториях, снабдив их электричеством, водой и топливом. С осени 1919 года начались уже занятия по качественному и количественному анализу в химической лаборатории. К сожалению, я не могу вспомнить фамилию этого комиссара.

После него был назначен комиссаром тов. Ковингонт, — личность, на которой следует остановиться несколько больше для того, чтобы было можно понять, при каких обстоятельствах приходилось работать нашему брату, далекому от политики и желавшему только пользы своей стране. По всем данным Ко-вингойт был, одним из деятелей петроградской Чека или во всяком случае человеком, очень близким к этому учреждению. Уже его наружность производила отталкивающее впечатление. Он всегда носил военную форму, ходил по большей части в шинели и с револьвером, был среднего роста и очень молод. Выражение его лица не всегда можно было распознать, так как он носил пенснэ с дымчатыми стеклами, но если удавалось поймать взгляд его злобно-пронизывающих глаз, то можно было сразу же составить впечатление об его далеко не привлекательной натуре, которой нельзя было никаким образом оказывать доверия. По моему, со стороны Чека было большой ошибкой назначать на ответственные должности политических комиссаров подобных людей, которые при первом же знакомстве возбуждали презрение и недоверие, и заставляли быть с ними настороже. Он был прислан, чтобы навести порядок, так как верхи были недовольны деятельностью нашей Академии. Он сразу стал в оппозицию начальнику Академии, показывая всеми своими распоряжениями, что он здесь главное лицо.

Очень скоро после нашего знакомства, он обратился ко мне не то с просьбой, не то с приказанием выдать ему из лаборатории значительное количество спирта, получение которого по тогдашним временам было связано с большими трудностями. Это требование он мотивировал необходимостью использовать спирт для автомобиля, так как отпускаемое горючее было очень плохое и к нему надо прибавлять алкоголь. Я ответил, что мы получаем для лаборатории очень мало спирта, но небольшое количество я все же смогу ему дать, — на условии, что он даст мне письменное предписание с указанием, для какой надобности спирт ему нужен, так как в то время существовали очень строгие правила относительно расходования этого продукта, производство которого в РСФСР сократилось в очень сильной степени. За незаконную продажу винного спирта полагалась смертная казнь.

С начала функционирования химической лаборатории с осени 1919 года мы имели право требовать отпуск спирта через Петроградский Совет Народного Хозяйства, так как лаборатория по поручению правительства, — производила многие исследования по порохам и врывчатым веществам, для чего этот продукт был необходим. Сначала небольшие количества спирта и эфира мы получили с Охтенского Порохового Завода, но затем нам было указано, что нам лучше всего обратиться в Казанский Пороховой Завод, который имеет большие запасы спирта и эфира. Зная, что комиссар очень охотится за спиртом и поможет нам, я испросил у академического начальства разрешение послать в Казань одного лабораторного служителя, снабдив его нужными бумагами для перевозки этих веществ в отдельном товарном вагоне (теплушка) для нужд военной Академии по изготовлению порохов и взрывчатых веществ. Бумаги были составлены в таком духе, что их неисполнение грозило железнодорожному начальству большими неприятностями. Понятно, для исполнения такого сложного и деликатного поручения необходимо было выбрать человека, не только толкового, но и надежного, которому можно было доверить столь соблазнительный товар, подверженный очень легкой утечке и испарению, — по-просту говоря, умелой спекуляции. Наш выбор пал на одного молодого служителя, очень исполнительного и старательного, не пьющего, который, по наведенным справкам, оказался одним из владельцев известной фирмы Корниловых, изготовлявшей стеклянные и фарфоровые изделия. При отправке такой экспедиции я предполагал, что шансы на успех очень малы, так как транспорт находился в ужасном состоянии, в чем я вскоре убедился и лично, — когда мне пришлось ехать самому в командировку в Казань, о чем я скажу ниже.