Надо отдать справедливость директорам И. Г., они угостили меня прекрасным обедом и в особенности восхитительным рейнским вином, сохранявшимся в подвалах десятки лет. Это не помешало мне во время обеда им рассказать один анекдот, относящийся к тому торгу, который происходил между нами в течении дообеденного времени. Я заранее спросил позволения рассказать этот анекдот и просил не обижаться, об’яснив, что это — только «тонкий намек на толстые обстоятельства». Один господин купил в булочной у Филиппова одну булку и когда принялся ее есть, то обнаружил в ней запеченного таракана. Он обратился к приказчику, который продал ему эту булку, и сказал ему, что он притянет их к ответу за изготовление таких булок. Тогда приказчик попросил ему дать этого запеченного таракана, чтобы убедиться, что он действительно таковой, и когда он его получил в руки, то для блага своей фирмы взял его в рот и проглотил, сказав покупателю: «Вы ошиблись: это — изюм».
После обеда мы продолжали обсуждение патентов до 5 часов вечера, и мне было ясно, что И. Г. определенно желает купить мои патенты, — вопрос только, сколько они дадут за них. Председатель д-р Гауе, закрывая заседание, сказал мне, что этот вопрос будет обсужден в Правлении И. Г., и мне будет сообщено окончательное решение в самом непродолжительном времени. Мне было предложено, помимо покупки патентов, сделаться постоянным их сотрудником и сообщать компании о всех моих работах ранее их напечатания. Я поблагодарил за предложение, но заявил, что я связан с Байерише Ко., и не могу принять их предложения.
После заседания директор Мюлен пригласил меня к себе в гости во Франкфурт, куда мы отправились с первым отходящим поездом. Жена Мюлена, француженка по происхождению, оказалась очень милой хозяйкой и угостила меня великолепным ужином, который под конец сопровождался распитием одной бутылки шампанского. Я с удовольствием провел этот вечер и о многом переговорил с Мюленом. Он также сочувственно относился ко мне и дал понять мне, что по всем вероятиям патенты будут куплены.
Когда я приехал в Берлин, то я не мог посоветоваться с Фрейтагом, так как он был уже с первых чисел января в отпуску. Проф. Г. Франк поинтересовался узнать, что произошло в Людвигсгафене и высказал свое мнение, что патенты будут И. Г. приобретены.
Тотчас же после моего приезда д-р Каро пригласил меня для беседы о моем визите к И. Г. Мое свидание происходило вечером, продолжалось довольно долго и имело довольно бурный характер. Я сразу спросил д-ра Каро: друг он мне или недруг?
«Почему Вы это спрашиваете?» — возразил он мне.
«Потому что Вы, не спрося меня, переслали мое письмо к Вам фирме И. Г. и оно фигурировало на заседании; это обстоятельство было далеко не в мою пользу, так как адвокаты могли заранее подготовиться к возражениям, которые мне не легко было опровергать. Неужели Вы не понимаете, что Ваш поступок, — пересылка моего письма фирме И. Г., — идет не в мою пользу; я не знаю, какие отношения существуют между Вами и И. Г., но во всяком случае, Вы не имели права поступать так».
Д-р Каро, не сказав мне ни одного слова, но сделав очень удивленный вид, вызвал сейчас же свою личную секретаршу и спросил ее:
«Где письмо проф. Ипатьева, присланное мне?»
Она ответила, что письмо было отослано И. Г.
«Как Вы посмели это сделать без моего спроса? — вскричал д-р Каро, — идите, я переговорю с Вами после».
«Мой дорогой д-р Каро, — сказал я после того, как секретарша ушла из комнаты, — мне нет никакого дела, каким образом письмо попало в руки И. Г., Вы единственно ответственны за этот поступок, и я буду иметь право сделать из этого соответствующие выводы».
На этом был заключен наш разговор, но я отлично заметил, что д-р Каро был очень смущен моим заявлением, так как он ни коим образом не ожидал, что я узнаю о пересылке моего письма И. Г.
Не прошло двух-трех дней после моего разговора с Каро, как я был снова вызван д-ром Франком для переговоров с представителями от И. Г., которые были присланы от своего правления для ознакомления меня с проектом договора на предмет покупки патентов на мое изобретение.
Теперь И. Г. предлагала за патенты уже 250.000 марок, но уплату расчленяла на три срока: по заключению договора она уплачивала 83.300 марок., по утверждению дополнительных патентов — 41.700 марок. Что же касается остальных 125.000 марок,, то И. Г. сохраняло право решить этот вопрос в течении трех лет.
Хотя мы обсудили все параграфы (их было 7), но я с самого начала не согласился на разделение уплаты за патенты и кроме того настаивал на увеличении общей суммы. Но из факта присылки И. Г. делегатов с проектом договора и назначением уже солидной суммы можно было видеть, что И. Г. гонится за покупкой этих патентов. После заседания с делегатами от И. Г. мы расстались в очень хорошем настроении, и они обещали довести до сведения Правления И. Г. о моих желаниях.
Директор Г. Франк после заседания сказал мне, что все дело он передает д-ру Каро и надеется, что сделка состоится.
На мое счастье в это время приехал д-р Радлинг, директор Суперфосфатных заводов в Стокгольме, который попросил свидания со мной и высказал желание купить патенты только для одной Швеции, давая мне 40.000-50.000 крон. Это меня очень ободрило, и я решил при случае об этом сказать д-ру Каро.
Д-р Каро не мог забыть нашего последнего разговора и чтобы оправдаться передо мною, написал мне длинное письмо. Мне пришлось еще раза два говорить с ним по телефону относительно условий продажи патентов, и он мне сказал, что пока переговоры с И. Г. прерваны, но это ничего не значит; возможно, что они их снова возобновят. Перед самым моим от’ез-дом, Правление Байерише Ко., и д-р Каро и Франк попросили меня окончательно сообщить мои условия, на которых я согласен продать патенты И. Г., и обещали в мое отсутствие всячески отстаивать мои пожелания. Я определил цену в 300.000 марок и назначил более выгодные для меня сроки расплаты. Мы расстались в дружеских отношениях.
ГЛАВА ПЯТАЯ КОНЕЦ СТАРОЙ АКАДЕМИИ НАУК
Во время моего отсутствия в Совнаркоме СССР обсуждался вопрос о необходимости преобразования Академии Наук. В заседание Совнаркома были приглашены президент Академии, непременный секретарь и академик Иоффе. Было решено увеличить число членов Академии сначала до 70, а потом до 100; было постановлено, чтобы осенью» этого года специально назначенные комиссии наметили кандидатов в члены Академии Наук. В эти комиссии должны были входить академики по их специальности и кроме того особо-назначенные Совнаркомом члены. Общее руководство деятельностью всех комиссий было возложено на О. Ю. Шмидта; в число членов от Совнаркома находились Милютин, Пашуканис и др., был также член от Украинской Академии Наук.
В числе главных обязанностей академиков стояло их живейшее участие в социалистическом строительстве СССР и потому их работы должны находиться в теснейшей связи с промышленностью. Только при таких условиях советское правительство решило отпускать значительные средства для научных исследований академиков и строить соответствующие лаборатории. Представители Академии напрасно доказывали, что Академия Наук, как высшее научное учреждение в республике, должна иметь своей главной целью общий прогресс в науке, не заботясь в данный момент о том, найдут ли новые научные открытия немедленное приложение в промышленности. Академики никогда не будут отказываться своим опытом и знанием помогать развитию советской промышленности и делать соответствующие изыскания, но никто из них не должен быть стеснен в своих персональных идеях и свободно изучать те явления в науке, интерес к которым диктуется ему всем его научным прошлым; именно такая работа академиков в спокойной обстановке может дать наиболее ценные результаты для прогресса науки. История учит, что так было всегда с величайшими научными открытиями и в будущем научное творчество не должно быть стеснено никакими правилами и плановыми заданиями. Какой бы план для научных исследований на целый год не был бы создан, вряд ли можно его выполнить, так как во время его исполнения можно всегда заметить такие новые явления, которые заставят отложить в сторону намеченную программу и заняться этим новым фактом, приступить к его разработке, если он открывает блестящие перспективы.
