Проф. Шилов во время моего пребывания в Гааге предложил мне пометить казино на берегу моря и прослушать замечательный концерт, посвященный целиком нашему великому композитору Чайковскому; я получил громадное удовольствие. .
Из Гааги я прямо отправился в Страсбург на Конгресс Индустриальной Химии, куда также направились и другие
гости Международного Бюро, в том числе и американцы. В Гааге я познакомился с моим соотечественником проф. Глазуновым, который имел кафедру геологии в Пражском Поли техническом Институте. Сын известного богача и издателя, одно время бывшего петербургским городским головой (композитор Глазунов был его дядей), проф. Глазунов оказался очень милым и образованным человеком, и я был очень рад провести с ним несколько вечеров в Гааге и в Страсбурге. Он сделал в Страсбурге небольшой доклад относительно добывания золота из морской воды. В Страсбурге я встретил моего друга проф. С. Матиньона и других французских химиков. Заседание Конгресса происходило в великолепном здании Страсбургского Университета, построенном немцами. На первом заседании Конгресса проф. Urbaine сделал доклад, посвященный памяти известного химика Шюценбергера, который работал в Страсбурге, когда он принадлежал французам. Профессор Матиньон сделал интересный доклад относительно своей поездки в Германию, где он посетил заводы Лейна Верке, фирмы И. Г., где он, кроме синтеза аммиака, видел только что пущенную в ход установку добывания газолина из бурых углей, смешанных с различными жидкими смолами. Проф. Hugel сделал доклад о своих работах в Нефтяном Институте по гидрогенизации.
Мой доклад был назначен на заключительное заседание с’езда, на которое должен был приехать сам Пуанкарэ, как это значилось в программе. Но он вместо себя попросил приехать одного из членов своего кабинета. Мой доклад, сделанный на французском языке, содержал изложение развития моих основных идей по гидрогенизации под давлением, приведших к возможности получения жидкого топлива из различных углей и смол, как это запатентовано немецким инженером, Бергиусом, и детально разработано фирмой И. Г. Патенты Бергиуса (1911 года) всецело основаны на моих работах, сделанных еще в 1903-1904 года, и мой метод, разработанный для различных органических соединений, был целиком применен для гидрогенизации смол и углей. Ниже я дам исчерпывающее доказательство тому, что Бергиус использовал весь мой опытный материал для составления своих патентов.
/ После моего доклада говорил проф. Pineau о необходимости изучения нефти и ее производных, в особенности, принимая во внимание развитие автомобильной и авиационной промышленности. После его доклада один из членов Конгресса произнес речь, где охарактеризовал значение моих научных работ по гидрогенизации органических соединений под давлением и сообщил, что Общество Индустриальной Химии во Франции постановило наградить меня медалью имени Бертелло. Присутствующий министр поздравил меня с этой наградой и лично вручил мне медаль. Я был очень тронут этим вниманием и оценкой моих работ.
В этот день еще перед заседанием я был приглашен на обед к проф. Hackspill, где гостями были некоторые члены Конгресса. Кроме того, в этот день из Брюсселя специально приехала вдова покойного инженера Д. Я. Пенякова, о котором я ранее писал, как о человеке удивительно интересном и оказавшем громадную помощь моему сыну Николаю. Я был очень занят, так как на вечер был назначен парадный обед для членов Конгресса, на котором я должен был выступить с речью; тем не менее я мог провести с ней около двух часов и выслушать ее рассказ о последних днях ее незабвенного мужа. Между прочим я выхлопотал ей впоследствии разрешение приехать в СССР для свидания с родственниками ее покойного мужа.
Во время обеда генерал, начальник страсбургского гарнизона (фамилию забыл), обратился ко мне, чтобы выразить свое сочувствие русскому народу, который очень много помог Франции одержать победу над врагом. «Мы никогда не должны забывать той помощи, которую мы получили со стороны русских, когда сражались в начале войны на Марне».
Из Страсбурга я вернулся в Берлин и в течении 1У2 месяцев продолжал работу над окислением фосфора, чтобы закончить опыты, необходимые для выяснения некоторых вопросов для реализации этого процесса на практике.
Я все время находился в переписке с моим сыном Владимиром, который сообщал мне о результатах работ и спрашивал советы, как для своих работ, так и для работ других сотрудников в Лаборатории Высоких Давлений. Между прочим, я велел ему подать прошение о разрешении поехать в командировку за границу с научной целью на один год за мой счет. Каково же было мое удивление, когда я вскоре получил от него письмо воздушной почтой, что ГПУ отказало ему в его просьбе. Очень рассерженный, я отправился к торгпреду в Берлине, Беге, чтобы попросить его помощи в этом деле. Беге знал меня еще по Ленинграду, когда он был начальником петроградского ГПУ; он был в хороших отношениях с Мессингом, исполнявшим эту должность в то время, к которому относится этот рассказ. Я об’яснил ему всю безрассудность подобного отказа, — тем более, что казна не будет тратить денег на его командировку, а ученые люди так нужны СССР. Я сказал ему, что я хочу послать сына заграницу потому, что вижу в нем большие способности к химии и предвижу, что из него будет толк; если бы он был малоспособным, то, конечно, я бы его не посылал заграницу. Я прибавил, что у меня есть еще другой ученик, Г. Разуваев, очень талантливый химик, и я имею- в виду, после сына, также просить начальство командировать и его заграницу для дальнейшего усовершенствования в химии за мой счет. Беге очень внимательно выслушал мою просьбу и сказал, что он не видит причины для отказа моему сыну ехать учиться, тем более, что отец ручается за него, что он вернется обратно в СССР. Он обещал тотчас же написать Мессингу и пояснить ему, что мою просьбу уже потому надо исполнить, что я своими работами приношу много пользы и престижа советскому правительству. Я не ограничился посещением Беге, а решил пойти поговорить с полпредом Н. Н. Крестинским и попросить его замолвить слово о моем сыне. Мое посещение Крестинского вызывалось, главным образом, тем, что я хотел ему об’яснить роль в этом деле г. Мацюлевича, который был женат на сестре Крестинского, Варваре Николаевне, бывшей моей ассистенткой в Педагогическом Институте. Я был уверен, что это Мацюлевич постарался, чтобы ГПУ отказало моему сыну. Н. Н. Крестинский очень внимательно меня выслушал и ответил, что мирить меня с Мацюлевичем ему очень трудно, но он постарается со своей стороны помочь в этом деле и в самом непродолжительном времени напишет, куда надо. Пока шли все эти хлопоты в Берлине, я был все время в переписке с сыном при помощи воздушной почты и указывал, каки^е шаги надо предпринять в Ленинграде, чтобы получить разрешение. Я не могу сообщать здесь, подействовали ли просьбы Крестинского и Беге на ГПУ, но сравнительно через короткое время я получил письмо от сына, в котором он писал, что разрешение на выезд заграницу им получено, но выехать ему удастся только 1-го октября.
Его задачей было ознакомиться с современными методами изучения физико-химических явлений. Вначале я надеялся, что он сможет эту задачу выполнить, работая в лаборатории Байерише Штикштоф Верке. Но директор этой лаборатории, проф. Г. Франк, поставил такие условия, что я, узнав о них от сына, согласился с последним, что будет более целесообразно устроиться на работу в физико-химическую лабораторию* Политехникума в Шарлоттенбурге. Проф. Франк был так любезен, что помог ему в этом деле, и мой сын был счастлив начать научную работу, которая всецело соответствовала его планам.
Но с водворением сына в Берлине мне предстояли другие хлопоты об устройстве его жизни в Берлине. Дело в том, что его молодая жена, Нина Николаевна с дочкой Ниной (меньше года) оставались в Ленинграде с моей женой, и эта разлука на целый год не могла хорошо действовать на счастливую молодую пару. Когда я вернулся из заграницы, жена сына и моя жена стали усердно просить меня, чтобы я похлопотал о разрешении выехать заграницу и Нине Николаевне вместе с дочкой, которую она сама кормила. Первые хлопоты были неудачные, и она получила отказ от ГПУ; тогда я обратился в Москве к одному видному коммунисту, который дал мне письмо к председателю Ленинградского ГПУ, Мессингу, и я отправился к этому товарищу на Гороховую, чтобы переговорить с ним лично. К сожалению, Мессинг был в от’езде, и мне пришлось только оставить письмо, об’яснив его заместителю мою просьбу.
