Тотчас же после моего приезда в Берлин, я узнал в лаборатории, что администрация компании уже в конце марта, т. е. за несколько дней до моего приезда, послала 3 заявки на взятие патентов, причем я мог понять из разговоров, что в заявке на окисление фосфора в присутствии щелочей мое имя, как изобретателя, не было поставлено, а вместо меня там красуются имена Каро и Франк. Таким поступком были возмущены и директор лаборатории Г. Франк, и Фрейтаг, но они ничего не могли сделать, как только посоветовать мне поехать в главную контору и попросить об’яснения.
В главной конторе я мог застать только директора Франка, так как Каро уехал на отдых в Карлсбад, чтобы лечить свою печень или, может быть, чтобы избежать встречи со мной. Когда Франк заявил мне, что заявки посланы, и мое имя, как избретателя, не стоит во второй заявке, то я дал ему определенно понять, что я этого дела не оставлю и предложил немедленно телеграфировать Каро, чтобы была сделана поправка в заявке и мое имя было внесено, как изобретателя. Я указал при этом, что уезжая в Москву, я продиктовал мою программу Фрейтагу (копию я имею), которая, мнок> подписанная, может служить доказательством, что изучение действия щелочей было предложено мною впервые. Вслед за моим разговором Франк позвонил Фрейтагу и спросил, сохраняется ли у него программа опытов, данная проф. Ипатьевым в последний его приезд в Берлин. Положение Фрейтага было не совсем приятное, так как, говоря правду, он вредил себе в глазах администрации компании, будучи притом всего один год на службе; Фрейтаг легко мог бы сказать им, что эта программа затерялась, и он не помнит, был ли там параграф относительно изучения действия щелочей на окисление фосфора или нет. Но Фрейтаг поступил в данном случае очень благородно, ответив, что такая программа у него имеется и действие щелочей было предусмотрено проф. Ипатьевым. Этот правдивый ответ на долго повредил К. Фрейтагу, и администрация компании в этом поступке увидала, что Фрейтаг не оберегает права компании, а заботится о выгодах чужого человека. Но благородный поступок никогда не был забываем мною, и впоследствии, я отблагодарил К. Фрейтага за высказанную им правду в мою защиту. И я думаю, что и Байерише Штикштоф Верке впоследствии пришли к заключению', что таким человеком, как Фрейтаг, надо дорожить и как очень способным и ценным работником, и как честным и правдивым человеком.
Директору Франку после всего этого ничего не оставалось делать, как запросить Каро, что далее делать. Каро вызвал к себе директора лаборатории Г. Франка и дал ему инструкцию: успокоить профессора и сделать все, чтобы он был удовлетворен. Директор Франк пригласил меня в главную контору и в присутствии другого директора, Янике, попросил изложить мои желания. Я был рад случаю говорить с Франком в присутствии свидетеля и прежде всего выругать директоров, как они этого заслужили, а потом предложил потребовать обратно заявки из Патент-Амта и их переписать, вставив мое имя, как изобретателя. Наконец, во избежании дальнейших недоразумений в будущем, я предложил им проект дополнения к заключенному мною ранее договору, в котором охранялись все мои права.
В результате этих разговоров, патент был сейчас же затребован и переделан в духе моего желания, а дополнение к договору было принято для просмотра, и мне было обещано, что по приезде Каро из отпуска, оно будет обсуждено в моем присутствии и окончательно тогда утверждено. И действительно, по приезде Каро мы обсудили все мои предложения и пришли к соглашению, мало что изменив в моем проекте. Между прочим, в этом дополнении к договору я поместил параграф, что баварцы согласны взять на работу моего сына, Владимира, когда он приедет заграницу, как это мне обещал при заключении второго контракта Н. Каро. Этот параграф вызвал возражения со стороны Франка, но я настаивал на своем, указывая Каро, что некрасиво не выполнять своих обещаний; этот пункт тоже был включен в дополнение к контракту. Я должен сказать, что мой контракт с баварцами вместе с дополнением к нему были составлены так хорошо, что после этого инцидента, во время моей работы в Компании не было никаких недоразумений, касающихся моих служебных отношений. У нас происходили споры, но по другим вопросам, о которых я расскажу дальше.
Работа с Фрейтагом и с лаборантами в Берлине подвигалась вперед с большим успехом, мы все полнее овладевали процессом и подготовляли его для производства в полузавод-ском масштабе. Попутно здесь делались очень интересные открытия, которые имели большое значение и с теоретической точки зрения. Мы заметили, что если окисление фосфора вести по возможности быстро, то всегда, по окончании реакции, водород содержит очень небольшое количество фосфористого водорода, что нежелательно, если такой водород употреблять для других каталитических процессов. Я предложил ввести в горячую бомбу очень небольшое количество воздуха, чтобы окислить фосфористый водород; я полагал, что если и будет введен некоторый избыток кислорода, то при окислении он уничтожит только небольшое количество водорода, что не представит никаких затруднений. Мы сделали подобные опыты и оказалось, что кислород введенного воздуха уничтожает весь фосфористый водород, но он не окисляет при этих условиях водорода. Мы взяли на этот способ очищения водорода особый патент. В течении двух месяцев мы выяснили все главнейшие вопросы, связанные с окислением фосфора под давлением; кроме того в СССР во вновь созданной лаборатории разрабатывались другие проблемы, касающиеся этой же реакции.
Во время пребывания в Берлине я получил приглашение от профессора Страсбургского Университета Hackspill сделать доклад перед Конгрессом Индустриальной Химии о моих работах по каталитической гидрогенизации под давлением. В письме указывалось, что конгресс очень заинтересован выслушать мои идеи относительно подобного каталитического процесса, где я являлся пионером. Заседания Конгресса должны были состояться в Страсбурге в 20-х числах июля. Я поблагодарил проф. Hackspill и ответил согласием.
Возвратись домой я получил еще новое приглашение от голландских химиков на заседание Международного Бюро по чистой и прикладной химии в качестве гостя. Дело в том, что последний Международный Конгресс по химии состоялся в Нью Норке в 1912 году; в виду войны 1914 года следующий Конгресс, назначенный в С.-Петербурге на 1915 год, был отменен, а после войны, такие Конгрессы не были собираемы. Вместо них европейские химики признали необходимым образовать Международное Бюро по чистой и прикладной химии, которое должно служить для организации в будущем Международных Конгрессов и время от времени собирать химиков со всех стран. Это Бюро местом для заседаний назначило Гаагу и разослало приглашения всем странам, которые находились в дипломатических сношениях с Голландией. Ввиду непризнания Голландией правительства СССР, и существоваших некоторых недоразумений с ассоциацией немецких ученых учреждений, организационный комитет не послал официальных приглашений правительствам СССР и Германии, а пригласил персонально некоторых химиков в качестве гостей. От Германии были приглашены Габер, Шток, Маркваль, Шленк; от СССР — А. Е. Чи-чибабин и я. Время заседания было назначено в половине июля 1928 года, и таким образом мне приходилось прямо из Гааги ехать в Страсбург на Конгресс по индустриальной химии. Я тотчас же испросил согласие правительства СССР относительно участия в указанных конгрессах и должен был выехать заграницу 10 или 11 июля. По случайности я и Чичибабин выехали из Москвы с одним и тем же поездом и также случайно из Берлина в Гаагу ехали в одном и том же купэ. Мы могли поэтому до сыта наговориться о разных предметах. Жена А. Е., Вера Владимировна, и его дочь, Н. А., должны были приехать в Гаагу через несколько дней.
Время, проведенное в Гааге, было очень интересным для всех собравшихся химиков; в заседаниях участвовали не только европейские, но и американские химики. Мне пришлось познакомиться со многими голландскими химиками, очень милыми людьми, от которых я выслушал очень много комплиментов о моих работах \под высокими давлениями и по катализу. На прощальном обеде конгресса делегаты Германии предложили мне сказать по немецки речь от лица СССР и Германии. Не любя подобных выступлений, я отказывался от этой чести, и предлагал, чтобы выступил проф. Габер. Но Габер уже выступал раз на одном общем собрании по организационным вопросам и с своей стороны настаивал на моем выступлении. Ничего не оставалось делать, как согласиться и приготовить соответствующую' речь, которую я согласовал с немецкими коллегами. Обед прошел очень оживленно, и мое выступление на немецком языке произвело благоприятное впечатление.
