— Рассказывали уж, батюшка… — попытался было вставить словечко Сумбо.

— Не перебивай отца, — загудел Большой Тук. — Помню, напали на нас по дороге в Тарбад разбойники, так мы с моими ребятами-ширрифами их так раскидали, что только пятки сверкали! Нет, слабцы у меня сыновья. Осторожнички.

 Сейчас, батюшка, не тридцатые годы, — рассудительно проговорил Хлимми. — Сейчас неспокойно. Да и свиней гнать — не обоз вести, хлопотно со свиньями. Пока от разбойничков отобьёшься, свинки разбегутся. Гномы их потом забесплатно из луков постреляют.

— Неспокойно ему, — продолжал брюзжать Геронтий, — а ты вон братьев прихвати. Как налетят разбойнички — вы в батоги их. У Сумбо четыре награды за батожный бой на полке пылятся, у Фонси две, да у Рэнди три. А толку-то? Собери из свинопасов своих ребят покрепче, возьмите батожки потяжельше — и вперёд, со свинками да и к гномам. Рэнди с собой возьмите и Барри, пускай молодёжь по свету побродит. И денег заработаете.

— Батюшка, говорят же вам, — вымолвил Грим, самый старший и рассудительный из сыновей Геронтия, — сейчас разбойники не чета прежним. Вон у Гэндальфа спросите.

— Я был бы весьма вам благодарен, Исенгрим Тук, — нарочито ледяным голосом отозвался волшебник, намазывая маслом сдобную лепёшку, — если бы вы соизволили не впутывать вашего покорного слугу в эти прения и оставили их внутрисемейным делом.

— Вот-вот, — как ни в чём не бывало, продолжал Грим, — куда с батогами против копий, да луков, да топоров…

— Да самострелов, да мечей, да кольчужных штанов, — передразнил Большой Тук, — особенно если их кто из кустов покажет. Осторожнички, тьфу!

— Батюшка… — невпопад подал голос Фонси, — мне с вами нужно поговорить по важному делу.

— По важному, так по важному, — ответил отец, — я после завтрака на обход хозяйства собираюсь, давай со мной, там и поговорим.

— Дядя Гэндальф! А можно тебя кое о чём спросить? — старшая из сестёр Тук, Белладонна, подсела поближе к Гэндальфу. Её озорные зелёные глаза так и сверкали.

Не менее десятка молодых хоббитов из Тукборо, Хоббитона и даже из Мичел Делвинга[3] сохло по кудрявой красавице, засыпая её пространными письмами. Часто кого-нибудь из воздыхателей Белладонны можно было встретить одиноко шатающимся вокруг усадьбы, чтобы ненароком попасться предмету страсти на глаза, но Белладонну такая преданность оставляла безразличной, и только братья порой жалели этих шатунов-страдальцев и зазывали на кружечку пива.

— Спрашивай, дитя моё, но только с одним условием, — отозвался старый волшебник, — если это никак не затронет мою бороду! Пять лет назад, — пояснил он, заметив, как удивлённо поднялись брови Сембо, — ваша сестра спросила у меня одним прекрасным вечером, куда я кладу бороду, когда ложусь спать — на одеяло или под одеяло. 

Гэндальф бережно разгладил белую бороду и поворошил её пальцами, придавая пушистости.

— А когда я потом лёг спать, — продолжил он, — то обнаружил, что не могу сомкнуть глаз! И так неудобно, и так неудобно!

Братья Туки дружно расхохотались, и даже Геронтий ухмыльнулся.

— Скажи мне, дядя Гэндальф… — вкрадчивым голосом заговорила Белладонна, — а почему ты вон уж какой старый, борода седая совсем, а до сих пор не женился?

Вопрос явно застал волшебника врасплох. Рука, протянувшаяся было за печёным яблоком, застыла на полпути, рот чуть приоткрылся, густые седые брови встали озадаченным шалашом.

— Дитя моё, — сказал он, шумно выдохнув, — а как бы ты сама ответила на этот вопрос?

— Я об этом много думала, — нисколько не смущаясь, отвечала Белладонна, — и первое, что я подумала, было то, что ты до сих пор не встретил девушки, или там ста… ну, пожилой женщины, которая бы тебе понравилась. Но потом я подумала, что этого не может быть, потому что среди большецов, говорят, есть очень красивые девушки. Очень красиво, когда у девушки прямые волосы, — вздохнула она, косясь на собственные мелко вьющиеся по плечам пышные кудри.

Гэндальф вновь обрёл присутствие духа и взял-таки яблоко.

— Потом я подумала, — продолжала девушка, — что, может быть, ты просто не хочешь жениться. Но потом я решила, что такого быть не может — ведь ты такой умный, дядя Гэндальф!

 — Я рад, дитя моё, что ты обо мне такого высокого мнения… — начал было волшебник, но девушка остановила его властным взглядом

— Подожди, дядя Гэндальф, я ещё не закончила. Так вот, потом я решила, что, может быть, у тебя когда-то случилась несчастная любовь. Ну, знаешь, ты любил девушку, а она умерла, или вышла замуж за другого, или просто сказала, что не хочет тебя больше ни видеть, ни знать. Вот ты и поклялся, что никогда больше не женишься.

— На этом ты и остановилась? — деловито спросил старый волшебник, пряча улыбку в усы.

— Ну конечно нет, дядя Гэндальф! Если бы у тебя была несчастная любовь, ты был бы всегда грустный и печальный, а ты вон какой весёлый. И тогда я поняла, в чём дело!

— В чём же, дитя моё?

Братья Туки и сам Геронтий наблюдали за беседой с пристальным вниманием. Неподдельная отеческая гордость светилась в глазах Большого Тука.

 — Ну ты сам подумай, дядя Гэндальф, — ласково проговорила Белладонна, — ведь ты всё время бродишь по свету, нигде не задерживаешься. У тебя ни домика своего нет, ни пашни, ни огорода, даже коровы нет. Семью содержать тебе не на что. Кто же за тебя пойдёт?

Волшебник поперхнулся яблоком и закашлялся. Сумбо Тук не выдержал и засмеялся в кулак. На глазах Гэндальфа выступили слёзы.

— Ты права, дитя моё, ты права, — закивал он, — кто за меня, старика-нищеброда, пойдёт?

— Ты только не плачь, дядя Гэндальф, — в голосе Белладонны Тук был и прежний её детский задор, и что-то вполне взрослое, так что понять, шутит она или нет, было трудно. — Я подумала и решила, что я за тебя выйду замуж.

Тут уже поперхнулся Геронтий.

— Я уже почти совершеннолетняя, — продолжала девушка, — и батюшка за мной даст хорошее приданое. Деньги у нас будут, мы купим участок где-нибудь в Западной Доле и построим домик — в норе тебе будет не очень уютно. Ты у меня растолстеешь, будешь важный и степенный. А чем тебе заняться — мы придумаем… Белладонна замолчала, с лукавой улыбкой глядя на Гэндальфа.

— Спасибо тебе, дитя моё, — растроганно проговорил старик. — Но я для тебя всё-таки слишком стар. Да и для женитьбы тоже. Лучше ты меня пригласи когда-нибудь на свою свадьбу, — волшебник улыбнулся и полез в кисет за зельем для послезавтрачной трубки. — Как я всё-таки люблю вас, милые мои хоббиты! Кажется, всё уже про вас знаю — а вы опять и опять меня удивляете.

— …Эй, Хлимми, ты батюшку не видел? Он хозяйство обходить собирался, а я его упустил.

Хильдигрим Тук поднял упреждающе палец, и Фонси замолчал, ожидая, пока брат не закончит подсчитывать туго набитые мешки. Наливные ярко-жёлтые летние яблоки свезли в Большие Смиалы со всех садов Тукборо и теперь грузили на подводы, чтобы отправить в Хоббитон.

— Сто тридцать семь, — довольно сказал Хлимми и щёлкнул костяшками счётов, — а в прошлом году было сто двадцать пять. Если так дальше пойдёт, мне к зиме новый склад понадобится. Построишь мне со своими ребятами новый склад, Фонси?

— Ой, слушай, мне сейчас только склады строить! — отмахнулся Фонси. — Давай мы это с тобой ближе к зиме обсудим, а мне с батюшкой поговорить надо. Он тут уже был?

— В свинарник он пошёл, — сказал Хильдигрим. — Да, так склад мне небольшой совсем нужен, можно просто погреб новый. Эй, куда ж ты так быстро-то!