— Понравилась, — кивнул Фонси, бросая взгляд на отложенные гномами в сторонку свирели — замечательно красивые, изящные, серебристые, отделанные чем-то чёрным и блестящим. В Шире Фонси видел только простые деревянные и глиняные дудочки, а это была настоящая гномья работа. — Ах да, простите меня, я не представился. Фонси Тук, к вашим услугам.

— Ори, к твоим услугам, — наклонил голову первый гном.

— Нори, к твоим услугам, — подал голос второй гном, — наш брат Дори, — он кивнул в сторону самого рослого и широкоплечего из троих. Дори тоже кивнул хоббиту и что-то густо прорычал сквозь бороду.

— Присядь с нами, Фонси Тук, будь ныне вечером гостем у нашего костра, — Ори не то предложил это сам, не то перевёл то, что сказал брат.

— По нашим широким обычаям, — сказал Фонси, — ходить в гости с пустыми руками не принято. Если, конечно, идёшь не на день рождения. Соблаговолите, уважаемые Дори, Ори и Нори, принять от меня вот этот, — он скинул заплечный мешок и быстро нашарил в нём то, что было нужно, — кусок солонины как гостинец.

В глазах Дори мелькнула довольная искорка улыбки — сама улыбка столь надёжно и глубоко пряталась в прегустейших его усах, что о ней приходилось только догадываться.

...Наскоро собранные Фонси грибы были почищены, вымыты в протекавшем неподалёку мелком ручейке и покрошены в большой котёл гномов, где и варились теперь вместе с мелко нарезанной солониной и гномьими припасами — кое-какими овощами и крупой. Хоббит помешал в котелке длинной ложкой, взял с земли палку и пошевелил дрова в костре, чтобы горели равномернее.

— Завтра ярмарка в Хоббитоне, — продолжал начатый разговор Нори, — туда идём. Топоров несём, вил, лемехов, скобянку всяку. И кузню походну поставим для малой всякой починки, пони подковать, ещё что.

— А ты, достопочтеннейший хоббит, как себя тут оказал? — спросил Ори. — Не в обиду сказать, хоббиты в такое время сидят дома, а не по лесам в одиночку себя шатают.

Фонси задумчиво посмотрел в костёр.

— Путешествую я. Хочу повидать свет, не всю же жизнь провести мне в Шире.

— Подожди-ка! — воскликнул вдруг Нори. — Ты, почтенный Фонси Тук, не родичем ли здешнему тэну?

— Так и есть, господин Нори. Отец мой, Геронтий Тук — тэн ширский.

— Эй, братцы! — широкую улыбку Нори было видно даже сквозь усы и бороду. — Смотрите, перед нами — сын правителя, себя отправивший искать приключение! Как в балладе!

— А и правда! — согласился Ори. — Не часто тако увидишь в наше-то время, паче у хоббитов. Это добра примета, братцы, добра примета.

— Достопочтенные господа гномы, похлёбка готова! — заявил Фонси, которому этот разговор нравиться перестал. — Прошу всех откушать.

— Очень вкусен вышел кулеш! — Ори вытер бороду рукавом потрёпанного кафтана. — Всем кулешам кулеш! Вот что бы тебе, Нори, себя не выучить так готовить?

— Угу, — хмыкнул Норм, выскабливая свою миску, — прямо на наковальне. Кто молотом по миске попадёт — без обеда себя оставит.

— Достопочтенные господа гномы, — Фонси достал кисет с куревом, — не желаете ли побаловаться трубочкой после ужина?

— «Старый Тоби»! — воскликнул, пыхнув трубкой, Ори. — С яблоком! Тукландская смесь, сразу видать!

— Выдержанный «Старый Тоби», с примесью «Листика» огневой сушки, с яблочным вкусом, — кивнул Фонси. — И не просто тукландская смесь, а курево из личных запасов Исенгрима Тука Третьего, наследника ширского тэна и моего старшего брата.

— Оно и видно... — блаженно протянул Нори и выпустил из носа густую струю белого дыма. Дым обвился вокруг внушительных усов гнома, на мгновение сделав их седыми, и растворился в бороде.

Уже почти совсем стемнело, и поляну освещали только тлеющие угли догорающего костра да красноватые отсветы из четырёх трубок. Было хорошо.

— Само время сейчас для страшного сказа, — заметил Нори. — Я бы рассказал, да вы мои уже все знаете. У тебя, братец Дори, нет ли чего нового?

Дори приподнял косматую бровь и глянул на брата строго.

— Понял, — сказал Нори, — Фонси, мы с тобой недавно знакомы, тебе по обычаю перву рассказывать. Знаешь чего-нибудь страшного?

— Страшное? — переспросил Фонси и оглянулся на тёмный лес. — Ну, давайте страшное. Только в стихах.

— В стихах — это ещё лучше, — важно кивнул Ори, — рассказывай, — и он придвинулся поближе к Фонси.

Вкрадчивым, хрипловатым голосом Фонси начал читать:

Гномы зачарованно молчали и только кивали головами, не спеша спугнуть повисшее в воздухе ощущение жути — для чего же ещё рассказывать у ночного костра страшные сказки? — а потом Нори заговорил.

— Много всякого странного себя водит в мире, и в горах, и под горами. Только вот откуда в Шире про это знают, вы же домоседы?

— Не всегда мы домоседами были, — отозвался Фонси, — когда-то давно, когда ещё и Шира не было, наши предки бродили по разным краям. Оттуда, наверное, и стихи.

Гномы ещё покивали и помолчали.

— Все эти кости, омуты и тихошлёпанье в темноте, — раздался голос Ори, — напомнили мне одну воистину страшну быль. Её мне рассказали два Камненога; я с ними себя повстречал вскоре после войны. Возвращали себя они с осады Гундабада...

— Да пожрут тебя горы, Болг, — прогудел Дори себе под нос.

— А кто такой Болг? — спросил Фонси.

— Это вожак орков, он обманом заставил Камненогов снять осаду с Гундабада, — ответил Нори, — но ты, Фонси, напрасно перебиваешь.

Дори пыхнул трубкой и движением чубука предложил Ори продолжать.

— Так вот, себя возвращали они с осады Гундабада, — продолжил Ори, — и по дороге их отряд решил обследовать одного орчьего города — себя показало им, что там ещё кто-то есть, а я думаю, что просто решили поискать, как они себя выражают, «на предмет жальтишка». Эти двое с ещё одним товарищем отстали от отряда и пришли в глубоку-глубоку пещеру, к большу подземну озеру. Темень така, что себя пришло зажечь факелы. Смотрят — посреди озера островок, а на нём чего-то блестит. Не иначе, думают, жальтишко себя виднеет. Тут им себя слышит какой-то плеск, и вот, видят они — плывёт по озеру лодка, маленька така лодочка, а в ней — никого. И плывёт сама, только невидимы вёсла по воде плещут. Тут их третий приятель — Бадыноко его звали; странны имена у этих Камненогов — берёт копьё, заходит в воду и лодку за борт зацепляет. Сейчас, говорит, я за жальтишком мигом сплаваю.