Пусть твои дома давно забиты

И почти рассыпался плетень.

Все равно шумят твои ракиты —

Украшенье русских деревень.

Тишина. Лишь в поле крик вороний.

Да рокочет трактор за бугром.

На лугу — стреноженные кони.

И мерцает речка серебром.

Ничего. Ты все равно прекрасна.

Пусть шуршит под ветром лебеда.

Никакому тленью не подвластна

Этих далей тусклая слюда.

Потерпи, родимая, немного.

Слышишь этот трактор вдалеке?

Скоро будет новая дорога,

Новый мостик на твоей реке…

А ракитам лет уже по двести.

Есть о чем тужить и вспоминать…

Ничего, на этом грустном месте

Кто-нибудь поселится опять.

Золотое, зеленое утро.

Пятиглавая церковь вдали.

А в душе одиноко и смутно.

И летят вдалеке журавли.

Журавли, вы как будто из песни,

Из протяжных, мучительных слов.

И дрожит, и звенит поднебесье

Над рядами сосновых стволов.

Эти сосны — как медные струны

От земли до холодных небес.

И звучат журавлиные трубы,

И качается утренний лес.

Все закончится — боль и дорога.

Я ухода давно не боюсь.

Но останется эта тревога.

Этих пажитей легкая грусть.

Этот бор за притихшею весью,

Этот запах сосновых стволов.

Эти птицы — как будто из песни,

Из протяжных, мучительных слов.

                                    В. Лазареву

Ветер свистит в сухом камыше

Близким посвистом зимних вьюг.

Больше того, что есть в душе,

Мы — увы! — не напишем, мой друг.

Больше того, что жизнью дано,

Мы не сможем вложить в стихи…

Ветер стучит и стучит в окно.

Уже на дворе не видно ни зги.

А я вспоминаю седые дни.

Вижу солнца кровавый круг.

Только послушай, только взгляни, —

Сколько пришлось пережить, мой друг!

Видно, такая у нас тропа.

Время нас и должно терзать.

Больше того, что скажет судьба,

Разве мы сумеем сказать?..

О господи! Царь наш небесный!

Какая густая метель!

У этой речушки безвестной

Кому она стелет постель?

И нету следа человека,

И волка поблизости нет.

Как будто из прошлого века

Струится серебряный свет.

А что это там за дорогой?

Погост? Или, может, село?..

Какой необъятной тревогой

Угрюмую душу свело.

Совсем незнакомая местность.

И снежные призраки дней

Летят и летят в неизвестность

Из тающей жизни моей.

Продли, Всевышний, дни моей Ирины.

Без глаз ее душа моя пуста.

Я без нее — как елка без вершины.

Я без нее — как церковь без креста!

Обложили, как волка флажками,

И загнали в холодный овраг.

И зари желтоватое пламя

Отразилось на черных стволах.

Я, конечно, совсем не беспечен.

Жалко жизни и песни в былом.

Но удел мой прекрасен и вечен —

Все равно я пойду напролом.

Вон и егерь застыл в карауле.

Вот и горечь последних минут.

Что мне пули? Обычные пули.

Эти пули меня не убьют.

                           О. Чухонцеву

Чайка в зеленой воде

Монастырского рва.

Светлый песчаник

Старинной твердыни Изборска.

Даль и сирень.

И на камне — густая трава.

Милой российской земли

Суховатая горстка.

Как это было:

Ливонская дымная мгла…

Милая Родина,

Горе мое вековое!

Как устояла

И как ты отбиться смогла

В этом краю

За Великою — псковской рекою!

Славлю тебя,

Грозовая тревожная Русь.

Славлю твое

Всенародное гулкое вече.

С кроткой молитвой

За камни святые берусь,

Вижу, как ворон кружится

Далече-далече.

Ворон кружится,

Но ясная всходит заря.

Реют знамена,

И гордо — до смертного часа —

Светится копьями

Русская наша земля.

Светится лик золотой

Нерукотворного Спаса.