Сегодня ночью — дьявольский мороз.

Открой, хозяйка, бывшему солдату.

Пусти погреться, я совсем замерз,

Враги сожгли мою родную хату.

Перекрестившись истинным крестом,

Ты молча мне подвинешь табуретку,

И самовар ты выставишь на стол

На чистую крахмальную салфетку.

И калачи достанешь из печи,

С ухватом длинным управляясь ловко.

Пойдешь в чулан, забрякают ключи.

Вернешься со своей заветной поллитровкой.

Я поиграю на твоей гармони.

Рвану твою трехрядку от души.

— Чего сидишь, как будто на иконе?

А ну, давай, пляши, пляши, пляши…

Когда закружит мои мысли хмель,

И «День Победы» я не доиграю,

Тогда уложишь ты меня в постель,

Потом сама тихонько ляжешь с краю.

…А через час я отвернусь к стене.

Пробормочу с ухмылкой виноватой:

— Я не солдат… зачем ты веришь мне?

Я все наврал. Цела родная хата.

И в ней есть все — часы и пылесос.

И в ней вполне достаточно уюта.

Я обманул тебя. Я вовсе не замерз.

Да тут ходьбы всего на три минуты.

Известна цель визита моего —

Чтоб переспать с соседкою-вдовою,

А ты ответишь: — Это ничего… —

И тихо покачаешь головою.

И вот тогда я кой-чего пойму,

И кой о чем серьезно пожалею.

И я тебя покрепче обниму

И буду греть тебя, пока не отогрею.

Да, я тебя покрепче обниму

И стану сыном, мужем, сватом, братом.

Ведь человеку трудно одному,

Когда враги сожгли родную хату.

Куда с добром деваться нам в границах нашей области?

У нас — четыре Франции, семь Бельгии и Тибет.

У нас есть место подвигу. У нас есть место доблести.

Лишь лодырю с бездельником у нас тут места нет.

А так — какие новости? Тем более, сенсации…

С террором и вулканами здесь все наоборот.

Прополка, культивация, мели-мели-мели-орация,

Конечно, демонстрации. Но те — два раза в год.

И все же доложу я вам без преувеличения,

Как подчеркнул в докладе сам товарищ Пердунов,

Событием высокого культурного значения

Стал пятый слет-симпозиум районных городов.

Президиум украшен был солидными райцентрами —

Сморкась, Дубинка, Грязовец и Верхний Самосер.

Эх, сумма показателей с высокими процентами!

Уверенные лидеры. Опора и пример.

Тянулись Стельки, Чагода… Поселок в ногу с городом.

Угрюм, Бубли, Кургузово, за ним Семипердов.

Чесалась Усть-Тимоница. Залупинск гладил бороду.

Ну, в общем, много было древних, всем известных городов.

Корма — забота общая. Доклад — задача длинная.

Удои с дисциплиною, корма и вновь корма.

Пошла чесать губерния. Эх, мать моя целинная!

Как вдруг — конвертик с буквами нерусского письма.

Президиум шушукался. Сложилась точка зрения:

— Депеша эта — с Запада. Тут бдительность нужна.

Вот, в Тимонице построен институт слюноварения.

Она — товарищ грамотный и в аглицком сильна…

— С поклоном обрашшается к вам тетушка Ойропа

И опосля собрания зовет на завтрак к ней…

— Товарищи, спокойнее! Прошу отставить ропот!

Никто из нас не завтракал — у нас дела важней.

Ответим с дипломатией. Мол, очень благодарные,

Мол, ценим и так далее, но, так сказать, зер гут!

Такие в нашей области дела идут ударные,

Что даже в виде исключения не вырвать пять минут.

И вновь пошли нацеливать на новые свершения.

Была повестка муторной, как овсяной кисель.

Вдруг телеграмма: — Бью челом! Примите приглашение!

Давайте пообедаем. Для вас накрыт Брюссель.

Повисло напряженное, гнетущее молчание.

В такой момент — не рыпайся, а лучше — не дыши!

И вдруг оно прорезалось — голодное урчание

В слепой кишке у маленького города Шиши.

Бедняга сам сконфузился! В лопатки дует холодом.

А между тем урчание все громче и сочней.

— Позор ему — приспешнику предательского голода!

Никто из нас не завтракал! Дела для нас важней!

— Товарищи, спокойнее! Ответим с дипломатией. —

Но ярость благородная вскипала, как волна.

— Ту вашу дипломатию в упор к отцу и матери! —

Кричала с места станция Октябрьская Весна.

— Ответим по-рабочему. Чего там церемониться.

Мол, на корню видали мы буржуйские харчи! —

Так заявила грамотный товарищ Усть-Тимоница,

И хором поддержали ее Малые Прыщи.

Трибуну отодвинули и распалили прения.

Хлебали предложенья, как болтанку с пирогом.

Объявлен был упадочным процесс пищеварения,

А сам Шиши — матерым, но подсознательным врагом.

— Пущай он, гад, подавится Иудиными корками!

Чужой жратвы не надобно, пусть нет — зато своя!

Кто хочет много сахару — тому дорога к Горькому!

А тем, кто с аппетитами — положена статья…

И населенный пункт 37-го километра

Шептал соседу радостно: — К стене его! К стене!

Он — опытный и искренний поклонник стиля «ретро»,

Давно привыкший истину искать в чужой вине.

И диссидент Шиши горел красивым синим пламенем.

— Ату его, вредителя! Руби его сплеча!

И был он цвета одного с переходящим знаменем,

Когда ему товарищи слепили строгача.

А в общем, мы одна семья — единая, здоровая.

Эх, удаль конармейская ворочает столы.

Президиум — Столичную, а первый ряд — Зубровую,

А задние — чем бог послал, из репы и свеклы.

Потом по пьяной лавочке пошли по главной улице.

Ругались, пели, плакали и скрылись в черной мгле.

В Мадриде стыли соусы. В Париже сдохли устрицы.

И безнадежно таяло в Брюсселе крем-брюле.