Внезапно осенило: а зачем я это делала? Если им так надоели эти новогодние экскурсии в прошлое, может быть, стоит уйти туда и исчезнуть? Я сделаю это для их же блага, разбужу совесть, и тогда — возможно! — им даже будет не хватать старушки Бересты. А что еще остается человеку, который всем надоел? Только одно — надеть шапку-невидимку и пропасть, чтобы подарить близким свободу. Отличный новогодний подарок!

Эта идея мне очень понравилась. Секунду я раздумывала, потом схватила сумку, кинула туда кошелек и паспорт, ринулась к вешалке. Кое-как оделась, бросила прощальный взгляд на палки. Боящийся не совершен в любви? Хорошо! Погибать так погибать! Я твердо решила исчезнуть навеки.

Глава 5

Выбежав на улицу, я в изумлении остановилась, узрев Планету ангелов, которая сияла неземной белизной, излучая спокойствие и любовь. Метель стихла. Все вокруг было белым или серебряным: на земле лежали чистые белые пласты снега, сверкали фонари, дверные ручки, даже заиндевевшие мусорные баки превратились в какие-то невероятные кристаллические кубы, и в этом странном мире не было ни одного человека. В царстве гармонии и тишины я показалась сама себе сумасшедшей молекулой, которая вносит хаос и разрушение. Я даже устыдилась на минутку, и мелькнула мысль: не вернуться ли домой? Впрочем, отступать не хотелось и, поколебавшись, я вступила на белые снежные волны, разрушая красоту подошвами ботинок.

Оставляя цепочку следов в рубчик, я бесстрашно пошла в полном одиночестве туда, куда глядели глаза, придумывая для себя очередные казни. В голову пришло другое сравнение: не молекула, а одинокая старая облезлая ворона, которая отстала от стаи. Вот и хорошо! Буду идти, пока не упаду, а потом, когда меня найдут, им позвонят (у меня же паспорт с собой). Или нет, пусть лучше меня бомжи найдут, я растворюсь в адище города, а они меня будут искать, но безуспешно. И наверное, Влад заплачет, и все поймет, и пожалеет мать. А я исчезну! Навсегда.

Я остановилась перевести дыхание, открыла сумку и нащупала паспорт. Его нужно выбросить, немедленно! С паспортом не растворишься. Пальцы до боли сжали кожаную обложку. Ну что же ты медлишь? Урна рядом — разорви, выброси и иди куда глаза глядят. Ты же хочешь исчезнуть? Страх волной поднялся внутри, и в этот момент морозный воздух дрогнул и загудел: «Бом-м-м, бом-м-м». Показалось, что меня накрыли большим колоколом.

Да, так и есть. Я почти дошла до женского Софийского монастыря. Это знак! Как раньше не догадалась? Конечно, им нужны молодые монахини. Я представила, как Влад и Маша находят меня в монастыре и умоляют вернуться. Выхожу к ним в черном монашеском облачении, скромная, грустная, покорная судьбе, и торжественно благословляю: «Я умерла для мира, живите дружно и прощайте...»

Еще быстрее я пошла вперед и, задыхаясь, остановилась под стенами собора. Он огромный, серый, византийский, накрытый сферическим куполом, как небом. Под ним, словно внутри маленькой вселенной, летали каменные голуби, вытягивали шеи павлины, вились райские цветы. Град небесный! С одного угла мне улыбнулся крылатый лев, с другого удивленно, но благожелательно смотрел крылатый телец, который парил над каменным виноградником. От инея фигурки казались серебристыми и глаза поблескивали, как живые.

Влево от собора уходило вдаль старинное кладбище, и я, непрошеная гостья, увлекаемая непонятным любопытством, поспешила к ажурной ограде. За воротами тоже все замело: чистый белый океан, даже птичьих следов не видно. Снег пушистыми шапками висел на деревьях, лежал на крышах старинных склепов. «Ой, сколько здесь ангелов! — удивилась я. — Вот, оказывается, где они гостят. Просто ангельский приют!» Однако ангелам явно не нравилось мое появление. С кровли соседнего склепа на меня уставились сердитые херувимы, дескать, чего пришла? Любопытствуешь? А не боишься? Рядом широко распростер бронзовые крылья черный ангел: он смотрел на пришелицу и насмешливо улыбался. От вида этих черных крыльев, которые бросали тень на снег, стало зябко. А прямо напротив ворот балансировала на белой мраморной полусфере девушка-ангел с отбитым крылом и руками. Лицо было в сколах, кончик носа отсутствовал, ангел смотрел исподлобья сурово и мрачно. Это был ангел мщения.

Вдруг скрипнули ворота — в тишине звук показался особенно резким, душераздирающим — и я отпрянула. Передо мной стоял высокий мужчина. От страха он показался великаном, духом зимы: пожилой, ладный, широкоплечий, с длинной бородой, которая серебряным водопадом сбегала на грудь, с густыми седыми бровями — под ними прятались яркие карие глаза. Они сверлили незваную гостью внимательным и строгим взглядом, не обещая ничего хорошего. Одет этот странный Дед Мороз был в более-менее чистый ватник, подпоясанный солдатским ремнем, шапку-ушанку, добротные кирзовые сапоги, на руках рукавицы как у строителей. Он стоял, засунув большие пальцы за ремень, и молча рассматривал меня. «Черный глаз!» — в ужасе подумала я и сделала шаг назад.

— П-простите, в-вы кто такой?

— Я есмь человек, — с достоинством ответил он. — Человек Божий. А если, мать, тебе этого мало — зови Василием. Бомж Василий, потому что нет у меня определенного места жительства и живу я где придется. В основном на кладбище.

«Какой ужас! Желания осуществляются... Что я наделала?» — подумала я, прижимая поплотнее сумку с паспортом. Бомж держался спокойно и невозмутимо, но мне показалось, что взгляд Василия задержался на дорогой кожаной сумке.

— А ты зачем, мать, в такую поздноту на кладбище пришла? По какой нужде?

— Я не на кладбище... Я в монастырь, — пискнула я. — И вообще, прекратите меня называть «мать»! Мы с вами ровесники.

— А «мать» — это не о том! Это для уважения, — охотно пояснил Василий. — Так саму государыню называли.

Он уже не скрываясь рассматривал сумку.

— Послушай, женщина, помоги чем можешь. За каждую копеечку поблагодарю.

Василий стащил рукавицу и протянул большую, грязную ладонь. Я торопливо положила в нее полтинник, однако Дед Мороз сурово покачал головой:

— Чего жадничаешь, милая? Что мне с этим делать? Ты же в монастырь собралась...

Карие глаза насмешливо, по-вороньи сверкнули.

— Отдай бесприютному все, что имеешь. Зачем тебе там деньги? Там о другом нужно думать.

И он шагнул ко мне.

— Не смейте! Я сейчас закричу!

Я развернулась и бросилась бежать.

— Ну хоть пятисоточку дай ради праздничка!

— Помогите!

Я бежала, падая и спотыкаясь, и чудилось, что за моей спиной скрипит снег под огромными кирзовыми сапогами.

— Ах-ха-ха! — загудел вокруг воздух, но это уже был не колокол.

Я не выдержала и обернулась: мужик стоял у ворот кладбища, уперев руки в бока, и хохотал так, что на ветке проснулась и тревожно закаркала ворона.

— Чего остановилась? Чего смотришь? Беги, а то догоню!

Он сделал еще шаг, и я прибавила ходу, чем вызвала новый взрыв хохота. Бежала я на удивление долго, наверное минут двадцать, не меньше. Наконец остановилась передохнуть — погони не было. «Вот уж чудеса расчудесные! — подумалось мне. — Все как заказывала: и бомж, и кладбище, и монастырь! А самое главное, я сегодня весь вечер бегаю и никакие палки не нужны!» Озадаченно пошевелила левой ногой: может, это я себе все придумала? И про старость, и про ноги... Ну упала год назад, ну сломала — мало, что ли, у людей переломов? Может, одиночество вообще придумали? И смерть тоже... Я счастливо вздохнула, запрокинула голову и посмотрела на звезды. В небе висела аккуратная кругленькая луна, похожая на золотую монетку. Полнолуние!

А может, это и не человек был? А какой-нибудь дух? Страж мертвых, например. Оборачиваться было страшно — я скосила глаза и напряженно прислушалась. И вдруг... В ночной тишине четко и ясно слышались все звуки, ошибиться было невозможно: сзади кто-то приближался, снег громко хрустел под тяжелыми сапогами.

Я метнулась к вычурной двери какого-то шикарного магазина и рванула на себя. Несмотря на ночное время, дверь послушно открылась, и удалось ящеркой проскользнуть внутрь. Краем глаза заметила вывеску: «Антиквариат. Картины. Старые книги».